Из грязи и золота (СИ) - Баюн София - Страница 37

А год назад, когда Эмма еще была жива, Тамара пришла домой пьяной, и Клавдий смог удалить из ее профиля эту отметку. Потом они с Эммой ругались в изолированном конвенте. Она говорила, что это слишком опасно, и что лучше простая отметка о пьянке, чем следы взлома, неужели он этого не понимает. Его это злило. Он считал, что все имеют право на глупости, особенно в молодости, и неужели она этого не понимает. Они-то сделали все глупости, какие только хотели. У них были все глупости мира.

Клавдий тогда отказался ее ругать. Он успел посмотреть в профиле количество выпитого, восхитился и решил, что утром Тамара сама все поймет, нужно только сказать, что противопохмельных капель в доме нет, и просто так их не выдают.

У них с Тамарой было мало общего. Оставшись вдвоем, они часто не знали, о чем поговорить. Тамара иногда стеснялась его, иногда огрызалась, и даже общее горе их не сблизило — ее забрали, забрали те самые люди, которые устраивали ее жизнь все эти годы вместо него, и она месяцами не говорила ему ни слова.

Ее забрали. В рекомендациях от штатного психолога, в черных словах в красных рамках, которые раз в неделю приходили в его профиль, повторялась одна навязчивая рекомендация — передать дочь на социальное обеспечение. Потому что он плохо справлялся, ему не хватало рейтинга в семейном блоке и потому что он ни разу не смог ответить психологу на вопрос «почему вы считаете, что Тамаре будет лучше с вами».

Шнурок соскользнул с пальцев, петлями повис на манжете.

Ему говорили, что Тамаре будет лучше в центрах, со специалистами и педагогами, которые понимают, что ей надо, и что такое «Тамара». Он не понимал. Просто любил ее, и старался не задумываться об этом чувстве. Любил, хотя не мог приложить к себе ни один киноштамп и объяснить психологу, что понимает под словом «любовь». Психолог говорил, что любить — значит желать лучшего, а Клавдий улыбался, кивал и жалел о пломбе, которую сам себе поставить.

Не все нужно анализировать. Не все нужно осознавать. Зачем вообще об этом думать, только от дела отвлекает.

Он раздраженно отбросил шнурок.

— Фиксирую нарушение психической стабильности, — оживилась Дафна. — Вношу рекомендацию в профиль: обращение к специалисту в течение…

Клавдий двумя пальцами поднял изуродованный узлами шнурок. На конце болталась блестящая петля.

— Я хочу завести собаку, — мрачно сказал он. — Это поводок. Невербальный сигнал о недостатке в моей жизни щеночков.

— Прошу прощения, — чирикнула она. Без малейшего раскаяния. — У вас входящий звонок от Грейс… «Просто Грейс».

— Грейс?.. — растерянно пробормотал Клавдий. — А, Грейс… где очки… да, принимай.

Он знал, что у Поля будут вопросы. Странно только, что он прислал Грейс, а не Айзека или Марш.

Интересно, о чем говорит то, что у его дочери был один помощник с контрабандистом. Спрашивать об этом, конечно, не полагалось.

В приемном конвенте сидел аватар Грейс — антропоморфная белка, рассеянно щипающая шерсть на пушистом хвосте. Хвост был хорош, а вот морда анимирована скверно — шерсть торчала иголками, глаза косили и выглядели пластиковыми. И уши были совершенно неподвижны, будто это не уши, а рога.

— А, Клавдий, — угрюмо пробормотала она, не поднимая головы. — Может, пустишь меня?

— Куда? — растерялся он.

— Домой, — усмехнулась Грейс. — Я у тебя под дверью стою.

— Могла раньше позвонить?

— Зачем?.. — философски вздохнула она.

Клавдий пожал плечами и снял очки. Вообще-то полагалось отправить какой-нибудь отрезвляюще-педагогичный репорт за нарушение личных границ или несанкционированное вторжение в личное пространство, но делать этого совсем не хотелось.

Грейс и правда стояла у его двери — такая, какой он видел ее в последний раз. В обрезанных, слишком коротких для города шортах, с растрепанными волосами и обгоревшим носом.

Чудовищно, просто непостижимо, обгоревший нос. Наверное, ее отец тоже считал, что в молодости нужно делать глупости.

— Поль передает, — сказала она, протягивая ему накрытую промасленной белой тканью корзинку. В корзинке что-то звенело. — Мы-слышали-про-твою-дочку-и-центр-и-все-очень-очень-соболезнуем, — механически повторила она, переступая порог, а потом вдруг улыбнулась. — Слушай, я когда услышала, что центр взорвался — у меня чуть сердце не остановилось. Ты как уехал — я даже пить не могла и ревела все время, пока Марш не сказала, что я идиотка, и что она дочку твою спасла. Ну скажи, она у нас молодец?

Клавдий кивал и убирал со стола пустые кофейные чашки. Пытался вспомнить, остался ли еще кофе или чай, потому что пить то, что они с Грейс пили тогда на платформах он не собирался, и смотреть, как она пьет, тоже.

— А чего это за аквариум с палками? — донеслось из коридора.

— Это орхидеи. Они побеждают смерть.

— Не похоже. Ты когда к нам вернешься?

— Я прислал Полю длинное сообщение, — поморщился Клавдий. — Через два дня мне можно будет вернуться в центр, к дочери. Я не могу работать из центра.

— А Поль и не спрашивает, когда ты вернешься, это я спрашиваю. А Полю другое интересно. У твоей фирмы крупный государственный заказ, — осторожно сказала Грейс, выкладывая на опустевший стол черные контейнеры. — Мы… по своим каналам узнали.

Клавдий смутно припомнил, что говорил о чем-то подобном со своей ассистенткой Ледой Морр. Еще подумал, что это хорошо, потому что государственные заказы всегда означали денежные и рейтинговые премии, а еще упоминаниями о них было удобно усиливать репорты. Подумал и забыл.

Даже если это такой заказ. Даже если это такие аватары. Все равно ни на что другое он не рассчитывал.

— И что?

— Ты… скажешь, что это за заказы?

— Зачем?

Он никогда и ни с кем не обсуждал государственные заказы. Это было запрещено всеми договорами, к тому же Клавдий не представлял, что подумают люди, если узнают, как он зарабатывает премии.

— Мы знаем, в чем суть этих заказов, — успокоила его Грейс. — Поль хочет, чтобы ты сказал, для каких эфиров будешь делать аватары… да ты не волнуйся, у меня глушилка с собой. Говори прямо.

— Зачем Полю это нужно?

Доверять глушилке Грейс он не собирался.

— Он хочет знать, кто взорвал центр. — Грейс выпрямилась и сморщила нос. — Мы все хотим, ясно? И Поль хочет знать, надо ли рассчитывать на карабинеров.

— И что вы сделаете, когда узнаете? — усмехнулся Клавдий. — Загрузите на карту фотографии этого человека и отправите в Младший город?

— Помнишь Эда Таля? — торжествующе спросила Грейс.

— Кого?.. — равнодушно переспросил он.

Грейс выставила на стол обернутую плотной бумагой бутылку и белый контейнер, от которого ощутимо пахло рекой.

— Эда Таля. К вам устраивался такой лохматенький мальчишка, а потом пропал.

Клавдий честно попытался вспомнить. И даже вспомнил — только не мальчишку, а звонок Леды Морр. Он тогда подписал приказ об увольнении Эда и тут же о нем забыл.

— Помню, — неуверенно ответил он. — Да чтоб тебя, Грейс, убери это, у Дафны же замыкание сделается!

В белом контейнере, на ледяной крошке, лежали черные изогнутые раковины. Клавдий несколько раз ел устриц — в подпольном ресторане, где после каждого такого заказа выключали свет. Официанты не знают, что приносят, посетители не знают, что едят, и никто, конечно, не пришел сюда специально, чтобы заказать живых устриц. Это ведь так неэтично.

Разве Клавдий когда-то позволял себе неэтичные поступки.

— Да не дергайся, — вальяжно улыбнулась Грейс. — Они идентифицируются как конфеты.

— Очень хорошо, а теперь убери эту дрянь с моего стола, — тихо сказал он.

Когда-то он тоже думал, что можно вручную сменить пару настроек профиля, и Дафна сразу поверит, что устрицы — это конфеты, и что в кулоне у красивой девчонки сахарная пудра, которая очень вкусно пахнет. Больше двадцати лет назад, когда он был молод и Дафна была молода и доверчива, как девчонка с периферии.

Грейс фыркнула, но контейнер закрыла и убрала в сумку.