Удельный князь (СИ) - Серебров Яр - Страница 49

Ох и хороша баба! Всё то при ней. Пора бы остепениться, да на землю сесть. Хватит ужо по чужим краям мотаться. Забелив супчик, размешал грибы да лучок, ложку ко рту поднёс. Не успел. Невзор, дозорный, аки вихрь влетел. Вона, дышит словно лошадь загнанная, да глаз пучит.

— Пошто такой перепуганный. Ужели врана увидал? — пошутил Третьяк над младшим, показав указательным пальцем на верхушку дерева.

— Да ужо какие враны! Татары! С башни то и дело передают, набег-набег-набег.

— Ты тама случаем ништо не попутал?

— Залезай сама да гляди, коли не веришь. Три точки, да три полоски аккурат, и тако много раз кряду. Вона, смотри.

Невзор показал Третьяку картонку с расшифровкой сигналов, что выдавали дозорным, разведке и старшинам артелей.

— Говорил вам ешо когда князя в полон взяли, уходить надобно. Не послушали! А теперича усё. Сызнова соляной камень копать станем.

Третьяк, помешав суп, всё же не удержался, навернул пару ложек, а затем ответил:

— Смотрю на тебя, Невзор, и диву даюсь. В бою хорош, не раз на весь да мордву ходили. Многие лета друг дружку знаем, а ума тако и не прибавилось. Голова, аккурат как ентот горшок, — Третьяк постучал ложкой по чугунку, отчего тот издал глухие звуки, — пустая. Ну сам посуди, ежели у князя про тайное место выпытали? Нас бы ужо на арканах тащили. Не дури! Бери коня и немедля отправляйся в Лещиново. Чернецов же не по реке уводи, а оврагами да балками лесными. А коли удумаешь клятву порушить, отхожу так, что мать родная не узнаёт!

— Да я чего, я и не думал, — стушевался парень. — Понял усё, я мигом.

И тут же припустил к лошадям. Отправив ходоков к волоку и шахте, Третьяк, вскочив в седло, отправился на плотину, где работала большая часть холопов. Князь к делу подошёл добротно. Каждому чернецу выписал грамоту разом на двух языках и всюду имя указал иное, даже по отцу. Кто откуда родом заставил учить, да не только себя, но и соседей. Запугал тако что-то и сами черноногие в ту сказку поверили, а мы значится проверяли их, да выспрашивали, по-хитрому. Где мол в Новгороде, али Муроме торг стоит, как тама князя именуют и прочее. Перекрестный допрос, сие князь называл. Коли стушевался или проговорился батрак, без ужина оставался, а нам за то резан отсыпали. Свели и клеймо холопское, да так хитро, что вроде то удар сабельный али ожог. И всё же князь приказал хоронится. Оно и понятно, коли холопы в умелые руки попадутся разом усё посыплется.

Невзор скакал верхами по изученным на зубок тропкам да перелескам. Коня едва не загнал, а всё же не успел. Дюжина поприщ, не шутки. Быстрей никак не вышло. Сердце его сжималось потому как видел, что всадники в остроконечных шапках, отороченных мехом, отовсюду сгоняли батраков к большой яме под пруд. Вокруг неё площадь, что крыта еловой доской, как у нас в Новгороде, а по краям, аккурат на склонах, лавки чудные. Князь сие место именовал по византийски, амфитеатр. Тьфу ты, и не выговоришь. И был ентот театр так велик, что тама все батраки разом умещались. И ныне там стояли не старшины огородные, а степенные бородатые гости с намотанными на голову белыми тряпицами, в руках они держали листы пергаментные. По их указке вои выталкивали батраков по одному. Гости их осматривали, да после расспрашивали. Обстоятельно, кого-то и палками потчевали. Заметил Невзор и воев князя Новосильского, мытаря с торга а тако же Богдана что стоял ни жив, ни мёртв. На набег не похоже, а вот на сыск… Сердце Невзора ушло в пятки.

— Невзор, Невзор! — его окликнул Вячко, один из мальцов, что служил князю и знал о тайном месте, где они остановились.

И как подобрался то! Настоящий тать, хоть и ростом с вершок.

— Ратаев ужо свезли к седьмому пути, тама за тупиком овражек есм, где они надёжно укрыты, — зашептал он споро, при этом не выходя из-за кустов. — Обождите тама покуда. Аки стемнеет можешь батраков к себе уводить. Татар полным-полно в окрестностях, беглых холопов ищут. С Воргольского торга гостей для смотру привезли. Смекаешь?

— Ох ты же… — выругался Невзор и хлестнув мерина и припустил назад.

Еголдаев городок.

После устроенного палачу шоу, его отношение поменялось. Раз в два дня, насколько могу судить по биологическим часам, поднимали к палачу. Мирон особо не лютовал и боль была скажем так, терпимая. Пытать жестко он видимо опасался, и лишь когда к нему поднимался худой как хлыст тюрок, он брался за меня в полную силу, но всё же не калечил. Расщедрился и подарил страшно вонючею мазь, да и хлебушек иной раз подкидывал. Ведь ту бурду, что кидали в яму, я есть не мог совершенно.

Другим страдальцам, судя по наполненным болью крикам, приходилось куда хуже, а в какой-то из дней про меня и вовсе забыли. Лишь иногда скидывали в яму подгнившее зерно да обглоданные собаками кости.

Когда немного отлежался, попытался выбраться и смог, цепляясь за стенки, подняться к краю ямы. Жаль, жерди оказались слишком крепкие, и всё на что мне хватило сил — выломать прут и немного подкопать край. Неудачное падение и открывшиеся раны не оставили шансов на вторую попытку. Зато с помощью обломка избавился от гнусного запаха, прикопав нечистоты и основательно почистив плесневые стенки ямы.

Чтобы отвлечься от чувства голода, принялся за упражнения для ума, в качестве которого выступил проект цепного экскаватора продольного копания. Выводил щепкой наброски кинематических узлов, царапал заумные формулы, номограммы и считал, считал и ещё раз считал пиковые усилия на узлах. По большей части в уме, потому как слабый отсвет, появившийся в результате неудачной попытки выбраться, освещал стену ямы лишь пару часов. По отсвету смог отсчитывать пришедшие дни, ставя каждый раз черту. Так вот, аккурат на девятый и вытащили меня из ямы. Только поволокли не к Мирону, а на свет божий.

Дневное солнце слепило, и я невольно зажмурился. Когда же начали усердно обливать водой и тереть душистой травой, стало очевидно поведут к темнику или шишке не меньшего калибра.

Стратегию разговора прокручивал в голове не раз и не два. Из обрывков информации, что вытянул из палача, уяснил, держат меня в личной тюрьме хана, а сам Яголдаев городок — центр соседнего тумена и стоит на реке Оскол, не так уж и далеко меня увезли.

Очевидно и то, что Блуд на меня не показал. Не знаю уж, что им наплел Гвидон, но ясно, что я оказался не в том месте и не в то время. Потому как знай они что-то конкретное, мне бы не поздоровилось.

Имя Берди мне ни о чём не говорило. Как-то Мирон обмолвился, что он из Чингизидов, а с Батбояром у них были натянутые отношения, близкие к враждебным. Вот кто знал, что этот толстяк племянник самого улус-бека? Балда! Не мог всё как следует разузнать и поторопился. Ругался я на самого себя не по одному разу.

В саду, распушив цветастый хвост у фонтана, дававшего спасительную прохладу, выхаживал павлин. Вычурный кипчакский орнамент проходил по самому низу белоснежной стены дворца. Пол крыт узорчатой плиткой, а мягкий ворс искусно вышитых ковров приятно щекотал стопы. Достаточно деталей чтобы составить представление о уровне богатстве хозяина.

Крепко связав руки, меня провели анфиладой комнат в тенистый внутренний дворик. Под его решетчатым сводом, увитым виноградной лозой, в небольшом бассейне, отделанным диким камнем, нежился молодой мужчина с изящными чертами лица и аккуратно выбритой бородкой рыжего цвета.

Бросив меня перед ковром, довольно далеко от бассейна, надсмотрщики, пятясь задом и без конца кланяясь вышли. А их место заняли богато одетые воины с саблями наголо.

Открыв глаза темник посмотрел на меня, как на пустое место, и бросив несколько слов, поднялся. К нему подскочили наложницы накинули шёлковый халат с вышитым золотом журавлями и пагодами. Пройдя к топчану мужчина сел, скрестив по-турецки ноги, и взял в руку фарфоровую пиалу, время от времени пригубливал её. Я хорошо рассмотрел утончённые, в кой то мере благородные, черты лица. Изумрудный цвет глаз контрастировал с густой рыжей шевелюрой и лишь лёгкий раскосый разрез выдавал его отношение к монголоидной расе.