ЭТНОС. Часть вторая — ’Догма’ (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 11

А вот лендлорду, лишившемуся арендаторов, не позавидуешь — работать он не хочет, торговать не умеет, служить не желает. При этом чая с сахаром ему тоже хочется. Кстати, у работников дорожного строительства дешёвый, но сладкий чай входит в котловую норму, а какому-нибудь барону его приходится за свой счёт покупать. Естественно, они недовольны.

Да и хрен бы с ними.

Глава 4. Разгром

— Ну, ничего, ничего, не так уж плохо ты выступил, — утешает меня Фред, — даже цацку получил.

На груди моего парадного генерал-губернаторского мундира теперь сверкает развесистая золотая хрень с камушками. Орден этого, как его… Забыл. В общем, «бостонское чаепитие» Совету не удалось, Перидор признал мои заслуги перед Меровией перевешивающими мои перед нею прегрешения, я получил высочайшее дозволение вернуться в свои владения — и эту висюльку. Судя по кислым рожам придворных, у них такой фенечки нет. Теперь им приходится срочно корректировать своё отношение ко мне в свете императорского благоволения. Начали с того, что уже неделю наносят мне визиты. Я бы свалил в графство, но Мейсер и Джулиана плотно работают с Перидором, Нагма его рисует, Фред пьёт вино и шалит по фрейлинам, остальные остались в замке. Все при деле, а я просто стены подпираю.

Неловкие попытки топовых аборигенных элитариев наладить подобие приятельских отношений меня бы только развлекли, если бы они не выбрали довольно странную тактику — закидывать меня своими дочерями на выданье и сыновьями на… Как это назвать в мужском варианте? В возрасте брачной активности, в общем. Этот возраст здесь имеет весьма широкие пределы, от пятнадцати и до гробовой доски, так что некоторые претенденты щеголяют седыми усами.

По официальной версии, граф Морикарский — вдовец и имеет почти взрослую (по здешним понятиям) дочь. А значит, перспективен по двум направлениям сразу — либо его самого женить на подходящей родственнице, либо его наследницу взять замуж за своего парня. Граф, как всем известно, неприлично богат, но титул его жалованный, не наследственный, то есть второй сорт и нос воротить от настоящих аристократов не должен. Поэтому усадив передо мной очередную перепуганную девицу возраста первых прыщей и торжественно объявив её своей племянницей, они считали, что дело сделано — я должен немедля забиться в экстазе предстоящего единения с Настоящим Графом Графинским. У которого и папа был граф, и дедушка был граф, и прадедушка и так далее. Не то что у меня. С их точки зрения, всё дальнейшее обсуждение должно свестись к тому, сколько денег я готов отвалить за эту несусветную честь. Мой вежливый отказ обсуждать эту тему вызывал болезненную судорогу непонимания, в тишине гостиной раздавался отчётливый треск шаблонов. Графья сначала не понимали, что это не элемент торга, а потом решали, что их опередил кто-то из конкурентов, и принимались отчаянно демпинговать, в итоге предлагая бледнеющих и краснеющих барышень чуть ли не задаром. Элитарии были забавны, девочек было жалко, но мальчики разных возрастов были ещё хуже, потому что с порога начинали пускать слюни и раздувать щеки. На мою-то дочь!

В общем, боюсь, не всем было отказано достаточно дипломатично, так что любви ко мне всё это определённо не прибавило. Ещё и Нагма надо мной глумится:

— И что ты носом крутишь, пап? — хихикает она. — Вон та, которая в синем, с глазками какающего котика, была ничего. Жалобная такая. Мне прям захотелось мачеху!

— Зачем?

— А я бы её по головке гладила и приговаривала: «Не плачь, он не такой страшный, как выглядит! А что храпит, так я тебе свои беруши подарю…»

— Вот ты язва, — качаю головой я.

— Брак с леди Портилией укрепил бы ваши позиции при дворе, мой паладин, — подливает масла в огонь юмора принцесса. — Герцог Винтерский весьма влиятелен, хотя финансовые дела его рода не так хороши, как ранее. Он очень рассчитывал поправить их этим союзом. Вы оскорбили его отказом, получив сильного врага, а его племянница была бы счастлива выйти замуж хоть за дворцового трубочиста. Герцог обладает весьма скверным характером.

— Вот видишь, пап, — укоризненно подхватывает Нагма, — мог бы осчастливить эту леди Портянку…

— Портилию, — поправляет её Катрин, — она не очень умная, но добрая девушка.

— Тем более! — воодушевляется дочь. — Я бы её читать учила, воспитывала…

— Давай лучше хомячка тебе заведём, — вздыхаю я. — Тоже глазки трогательные, а ест меньше.

Катрин — просто кладезь сведений о высшем свете и может часами рассказывать о кандидатках и их родителях, Нагма этим пользуется и меня троллит. В конце концов мне это надоедает:

— А что это мы только мои брачные перспективы обсуждаем? Вот, например, тот юноша бледный со взором горящим и носом как у неудачно спикировавшего дятла. Почему бы мне не выдать тебя за него? Как там его бишь?

— Младший граф Леник? — тут же вспоминает принцесса. — Да, неплохая партия. Правда, про него ходят слухи, что он мужеложец, но это, возможно, и к лучшему — не будет против, если дети родятся от твоего паладина…

— Фу, Кать! — возмущается Нагма. — Фу и бе! Слышать об этом не хочу! Какая гадость! Прекратите это обсуждать немедленно! Кстати, никакого паладина у меня нет!

— А почему? — удивилась Катрин. — Разве не надо, чтобы тебя кто-то любил?

— Меня папа любит! Мне достаточно!

— А кстати, пап, — спросила дочь тем натужно-непринуждённым тоном, которым она задаёт вопросы, которые ей почему-то важны, но не хочется в этом признаваться. — А почему ты не женишься снова?

— На Леди Портянке? — смеюсь я.

— Нет, вообще. Ты же ещё не очень старый.

— А зачем, колбаса?

— Ну… Не знаю… Тебе не одиноко?

— Нет, у меня есть ты.

— Агась, — соглашается она, — я есть. И пить. И валяться.

Она повалилась на мою кровать и застонала:

— Аллах милосердный, какие эти платья всё же неудобные… Не, пап, я не об этом.

— А о чём?

— Ну вот я вырасту. Совсем-совсем нескоро, но может выйти так, что у меня начнётся своя собственная отдельная жизнь.

— Однажды это непременно случится, — кивнул я.

— Ты будешь без меня грустить?

— Немного. Но тут ничего не поделаешь, дети вырастают. Ты — деть. Ты — вырастешь. Но это, знаешь, хорошая грусть. Когда немного грустишь, но больше радуешься.

— Чему?

— Что вот теперь есть на свете такой прекрасный взрослый человек, и ты к этому немного причастен.

— Агась, — задумалась дочь. — Наверное. Но неужели тебе не хочется… Ну, не знаю… Любви? Не, я тебя люблю ужас как, не подумай. Но это не считается.

— У меня уже есть дама сердца, — засмеялся я. — Принцесса Катрин. У нас обеты, всё строго.

— Она тебя, кстати, реально любит, ты в курсе? — спросила Нагма.

— В смысле?

— В смысле для неё это важно, а не просто так. Я раньше думала, это игра такая, но она выросла и всё равно…

— Это не любовь, колбаса. Это наложение первоначального импринтинга на хронический дефицит душевного тепла. Катрин — очень сильно недолюбленный ребёнок. Родители и в детстве-то уделяли ей мало времени, а с тех пор, как мать погибла, она выгрызает себе крошечки отцовского внимания чуть ли не зубами. От сверстников она надёжно отделена своим положением, даже влюбиться не в кого. На этом фоне выдуманный паладин даёт хоть какое-то замещение. Я тут постольку поскольку.

— И как ты к этому относишься?

— Мне несложно. Один поцелуй в пять лет. Кто угодно справится.

— Но мы же не готовы! — переживаю я.

— К войне нельзя быть готовым, — отвечает назидательно генерал Корц. — Она всегда начинается раньше, чем нужно. Для обеих сторон.

Нельзя сказать, что мы не старались. Фред с Корцем крутились как проклятые, переводя мануфактуры на военные рельсы, Джулиана готовила общество к мобилизации, разогревая его патриотизм. Дороги строились, мундиры шились, пушки производились, порох везли обозами, но, когда посол Багратии, поклонившись, вручил Перидору ноту объявления войны, мне всё ещё казалось, что у нас конь не валялся.