Отравленный памятью (ЛП) - Манило Лина - Страница 4

Женечка идёт рядом, ничего вокруг, кроме мотоциклов, не замечая и крепко схватив меня за руку. Он смотрит вокруг распахнутыми от восторга глазами, словно попал на самое лучшее в своей жизни цирковое представление. Я знаю своего сына: таким тихим и покладистым он бывает только, если восхищён до крайности.

Вокруг невообразимое количество народа: все толкаются, кто-то громко смеётся, какая-то девица, оседлав плечи здорового рыжего мужика с густой бородой и с чёрной повязкой на одном глазу, распевает слова неизвестной мне песни, размахивая в воздухе чёрной тряпкой. Флаг, что ли?

И кругом, куда ни глянь, мотоциклы, мотоциклы...

— Сынок, тебе нравится? — спрашиваю, глядя сверху вниз на своего ребёнка, который лишь может, что молча кивать. Гляди, даже слова не дождёшься — не то, что дома, где голова кругом идёт от его болтовни.

Честно признаться, я и сама в восторге: столько красивых байков никогда не видела. Некоторые имеют уж совершенно причудливый вид: украшенные стальными крыльями, модернизированные по последнему слову техники. К некоторым мотоциклам хочется подойти, потрогать руками, такими нереальными они кажутся, но мне неловко — не хватало ещё дурочкой выглядеть перед их хозяевами. Уж лучше буду смотреть со стороны — так надёжнее.

— Мама, мама, смотри, что там! — кричит Женечка, указывая пухлой ручкой на огромный байк, стоящий на чём-то, вроде постамента.

Его вид и правда поражает: мотоцикл больше напоминает персонажа фильма «Чужой» — огромная стальная махина с приваренным к задней части хромированным хвостом, завивающимся дугой. Неужели на нём действительно можно ездить? Удивительно.

Неожиданно толпа, до этого пребывающая в относительном покое, шевелится и волнуется, словно море перед штормом. Сначала я не придаю этому значения — ну толкнули пару раз и ладно. Но когда какая-то девица в коротких кожаных шортиках, открывающих вид на стройные, просто-таки километровые, ноги и в облегающем серебристом топе лезет на плечи своего дрыщеватого приятеля, а её примеру следуют и другие, понимаю, что что-то точно должно случиться. В голове одна мысль, что сейчас нас с Женей затопчут, даже имени не спросят.

Поднимаю сына на руки и, чуть привстав на носки, пытаюсь рассмотреть, что там такое заметили эти полоумные девицы, раз готовы просто так, на фоне полного благополучия, снимать с себя майки.

«Прохват, прохват!» — доносится с разных сторон, а я понять не могу, о чём они таком говорят.

Мне неясно, что это значит, но, судя по оживлению в толпе, близится что-то грандиозное.

— Филин будет, не знаете? — орёт мне кто-то на ухо.

Вздрагиваю от испуга, поворачиваю голову и натыкаюсь взглядом на девушку, в глазах которой читается неприкрытая восторженная истерика. Пожимаю плечами и робко улыбаюсь. Девица щурится, морщит нос, словно тот факт, что я не знаю никакого филина, её шокирует. Будто я не человек, а одноклеточная амёба. Наверное, среди таких девиц не знать этого пернатого — преступление.

К этой поклоннице орнитологии сквозь плотную толпу протискивается, видно, её подружка с двумя банками пива под мышкой и пачкой тонких сигарет в руке. Но сейчас меня мало интересуют все эти страсти по непонятно кому — мне бы сделать так, чтобы сына не раздавили, хотя Женя, кажется, доволен этим нечаянным перформансом: таращится кругом, хлопает в ладоши, смеётся. Ну, хоть кому-то весело, потому что мне уже кажется, что моя печень сплющилась в тонкий блин, а на ноге кто-то решил сплясать джигу. Что за народ такой сумасшедший? И почему я вообще согласилась на уговоры четырёхлетнего вымогателя и припёрлась сюда? Надо было дома оставаться, хоть кишки бы никто не выдавил.

Мысли носятся в голове, я бухчу себе под нос, пытаюсь отпихнуть тех, кто уж слишком решительно наваливается на меня со всех боков, кислорода отчаянно не хватает, солнце печёт прямо в темечко — в общем и целом, прекрасный выходной день, каждый бы так проводила.

Неожиданно толпа, в которой нас зажало, начинает делиться на две части. Дышать становится значительно легче, когда все, кто стоял справа, отходят дальше. Это какое-то очень организованное, почти театральное действо, свидетелем которого я стала. В результате таких манипуляций сто?ит повернуться всем корпусом вправо, и мы с Женей оказываемся в первом ряду — лицом к широкой дороге.

Оглушительный рёв моторов доносится до слуха, и мы принимаемся вертеть головой, чтобы понять, откуда идёт звук, становящийся с каждой секундой всё громче и отчётливее. Кажется, даже асфальт, раскалённый июльским зноем, вибрирует под ногами.

— Мама, смотри! — кричит мне на ухо сын и указывает рукой влево.

Но я и сама всё увидела: чёрная туча медленно, но уверенно приближается к нам.

«Они едут! А-а-арчи!» — вопит та девушка, что протискивалась к подружке с пивом и сигаретами. Видно, эту не волнуют пернатые, ей какого-то Арчи подавай.

«Брэ-эйн! — голос из толпы, словно звук хлыста рассекает воздух. — Набей мне розу! На груди! На обеих!»

В памяти всплывает: «Наколи мне, кольщик, купола». От этого столпотворения у меня, похоже, мозг поплавился, раз такой репертуар в голову лезет.

Тем временем, мотоциклы всё приближаются — теперь их смутные образы в моих слегка подслеповатых глазах приобретают более чёткие очертания. Целая колонна байков, конца и края которой не видно, как не присматривайся, едет в нашу сторону. По восторженным ахам и охам барышень, по выкрикам парней, стоящих в толпе, понимаю, что это и есть тот самый прохват, о котором все совсем недавно говорили. Толпа шумит, хлопает, кто-то кричит и прыгает.

Но я согласна с ними — это поистине грандиозное зрелище. Стальная река плавно движется в нашем направлении, во главе с огромным байком, на корпусе которого прикреплён флаг, что развевается на ветру и трепещет. Мотоциклисты, кто в гордом одиночестве, кто со спутницами восседают на своих железных конях, и почти у каждого за спиной реет знамя.

— Класота! — восклицает Женечка, размахивая ручками и приветствуя каждого, кто проезжает мимо.

Байкеры, минуя толпу, поднимают вверх кулаки, а девушки, сидящие сзади, кажутся такими счастливыми — с развевающимися на ветру волосами, порой в причудливых и замысловатых шлемах, но каждая раскована в абсолюте. Я завидую им — они знают, что такое воля, и никакая клетка не способна удержать их свободолюбивый дух в своих пределах.

Друг за другом, мотоциклы проносятся мимо, сливаясь в сплошную угольно-чёрную ленту, и вскоре я уже перестаю их различать. И лишь ветер свистит в ушах, а от музыки, которая доносится откуда-то, закладывает уши.

В жизни нет ничего бесконечного, и скоро колонна редеет и заканчивает своё движение. Толпа, возбуждённая этим действом, некоторое время шумит и волнуется, но вскоре постепенно рассасывается.

— Понравилось? — спрашиваю сына, хотя всё и так написано на его лице. — Мне кажется, было здо?рово. Пойдём, погуляем?

Женечка судорожно кивает, и мы движемся, по возможности аккуратно, чтобы ни с кем не столкнуться, и рассматриваем вновь прибывших байкеров и их мотоциклы. Каждого окружают знакомые, просто люди, жаждущие общения, девушки. Оживление, царящее кругом, заразно — мне кажется, что такой лёгкой и беззаботной давно не была. Улыбка сама по себе расцветает на лице, но это не кажется глупым, — когда вокруг столько весёлых и одухотворённых лиц, невозможно не проникнуться.

Снова на глаза попадается тот монструозный аппарат, что похож больше на элемент декорации фантастического фильма, чем на мотоцикл. Всё-таки мысль о том, что кто-то же способен на таком кататься, не даёт покоя.

И вдруг Женечка, до этого послушно державшийся за мою руку, вырывается и бежит к этому чудо-агрегату. Не успеваю ничего сообразить, как захмелевшая компания подростков отрезает меня от сына. Распихиваю пьяную молодежь и, озираясь по сторонам, пытаюсь найти ребёнка, но он словно сквозь землю провалился. Пропал!

— Женечка, ты где?! — кричу, лихорадочно соображая, где он может быть. Вокруг шумит толпа, мигрируя и перетекая из одной части площадки в другую. Чувствую, как паника сжимает изнутри, скручивает в узел, застилает глаза. — Сынок, отзовись!