Ненавижу тебя, сосед (СИ) - Манило Лина - Страница 45

— Спасибо. Правда, большое спасибо! Это было неожиданно.

— Я люблю спецэффекты, — смеётся и снова осторожно касается моего плеча. Аккуратно и без нажима. — Я очень рад, что вы теперь рядом живёте. И да, всё ещё мечтаю о нормальном свидании с тобой. Обещай подумать. Пожалуйста.

Он так искренен сейчас, так доверчиво открыт, что я почти соглашаюсь, хоть и останавливает что-то. Что-то сидящее глубоко внутри. Что-то, что связано с Демидом.

— Никита, я…

— Чш-ш, — прикладывает палец уже к моим губам, но тут же его одёргивает. — Не торопись и просто подумай. Я же немного прошу, да?

Улыбается и на шаг приближается, сокращая расстояние между нами до едва приличного минимума. Я же подаюсь назад, чем снова его расстраиваю, но Никита молчит. Никак не комментирует мои попытки выпихнуть его из своей зоны комфорта.

— Хорошо, я обещаю подумать.

Красивое лицо озаряется изнутри. Никита счастлив, а мне снова неловко.

— Я же вижу, что ты ко мне не пылаешь взаимной любовью, — сообщает, вздохнув, и рукой волосы ерошит. — Но я добьюсь. Веришь? Добьюсь тебя, что бы там не думал себе Лавр. Я буду лучше него.

Никита делает шаг назад, улыбается в последний раз и, взмахнув на прощание рукой, стремительно исчезает в своём дворе, чуть сильнее, чем нужно хлопнув калиткой.

Чёрт. И почему быть взрослой так трудно?

30. Демид

Сегодняшняя тренировка — просто ад на земле. Тренер выматывает нас настолько, что к концу третьего часа хочется просто завалиться на газон и валяться, глядя в небо. А двигаться не хочется.

— Бросок вперёд! Влево! Справа! — орёт тренер, а мы перекидываем мяч, пасуем, принимаем пасы, выстраиваемся в чёткие квадраты и линии. И так без конца и края. — Вот так! Ахметьев, вяло! Лавров, активнее! Чемпионат на носу, а вы как дохлые кони. Быстрее! Иванов, ты же защитник, куда тебя черти несут?

Тренер орёт, нервничает. Мы выкладываемся на полную катушку, но ему всё мало. Через неделю первая игра, и наш командир гоняет нас, как бешеных сусликов.

В раздевалку мы вваливаем мокрые и полумёртвые. Даже нет сил разговаривать. Я кое-как втаскиваю себя в душ, и ещё долго стою, пытаясь понять — горячая на меня вода сверху льётся или холодная. Стою, жду, когда полегчает, а в мыслях только Ярослава.

Я и играл сегодня дерьмово, потому что никак не мог выбросить её из головы. Застряла, зараза, никак не вытащить наружу, не избавиться.

Что мне с этим делать?

Когда мыться дальше не имеет смысла, а кожа болит от мочалки, которой слишком сильно раздирал себя, я выхожу из душевой и тут же встречаю Обухова. Илья, обмотанный полотенцем, стоит ко мне спиной, наклонив голову. Мышцы на спине подрагивают, руки напряжены — в телефон пялится.

Подкрадываюсь сзади, пятерню на плечо кладу. Обухов подскакивает, орёт, что я долбанный идиот, напугал его до смерти.

— Хватит задницу в сырости держать, — глазами указываю на влажное полотенце.

Илья как-то странно на меня смотрит, будто что-то сказать хочет, но не решается. В раздевалке парни ругают тренера, матерятся и стонут, вымотанные, но я не могу понять, что скрывает Илья.

— Что такое? — кладу ему руку на затылок, прошу влажные волосы, и Илья решается:

— Что у вас с Ясей? — этот вопрос удивляет меня. — Эй, Лавр! Только не закипай!

— И не думал, — повожу плечами и иду к своему шкафчику. Переодеваюсь, пока Илья напяливает свои шмотки.

Так и не ответив на вопрос, я прощаюсь с командой, подхватываю спортивную сумку и ухожу. Меня догоняет Илья, хлопает по плечу и пристраивается рядом. Ждёт ответа, упорный.

— Что ты хочешь от меня? — рявкаю.

— Ответов.

Мы стоим на улице, я поднимаю лицо к небу, закрываю глаза и наслаждаюсь прохладным ветром. Так бы и стоял всю жизнь.

— Лавр, Никита в неё втрескался, — как голос совести, вещает Илья.

— И что с этого?

— Эм… вы же друзья.

— Друзья, — развожу руками. — Но в данном случае это ничего не значит.

— Но почему? — Обухов толкает меня, фокусирует внимание на себе. — Если Ник втрескался в девчонку, которую увидел первым, разве ты не должен отступить? Мы же о таком когда-то договаривались, а?

Илья ничего не понимает — его никто не посвятил в хитросплетения наших взаимоотношений.

— Пойдём в бар? Поговорим.

Илья идёт за мной, куда позову, и вот мы сидим в любимом баре, Обухов пьёт пиво, а я минеральной водой шлифуюсь.

— Так что там у вас? Я, честное слово, ничего не понимаю, — Илья пальцем стирает пивную каплю с бокала, смотрит на меня внимательно.

И я рассказываю всё, с самого начала. Слова даются непросто. Колючие, они царапают горло, но мне наконец нужно это всё из себя выплеснуть.

Я рассказываю обо всем, что случилось между мной и Ярославой. С самого начала и по сейчас. О многом рассказывать неприятно. О некоторых моментах — больно, но я наконец выливаю из себя всё, ничего внутри не задерживаю.

— Вот это дела… — Обухов настолько увлёкся моим рассказом, что ни единого глотка пива не сделал. Только слушал меня, удивляясь каждой мелочи. — Значит, вы с ней с детства тусили?

— Ага, так и было.

— И что теперь? Ты решишься признать, что она тебе нужна?

Илья, как всегда, бьёт не в бровь, а в глаз.

— Она мне нужна, но это так сложно…

— Ничего сложного, — фыркает Илья. — Если Ярослава для тебя что-то значит, не тормози. Иначе Никитос её уведёт.

Илья достаёт из кармана телефон, роется в файлах и, победно улыбнувшись, показывает мне фотку.

— Смотри, что он вытворил.

На экране я вижу фотку знакомого забора. После изнуряющей тренировки мозги работают через раз, и я не сразу понимаю, что передо мной. А когда доходит, злюсь.

— Украсил их ворота, — Илья забивает последний гвоздь в гроб моего спокойствия. — Это же Ник, он настойчивый. Ты же в курсе, да? На что он может быть способен.

— В курсе, — мрачно киваю, а в груди ледяной коркой сердце покрывается.

— Потому, если тебе от Яси что-то надо, то поторопись, пока наш мачо чего не удумал, и твоя Синеглазка от тебя не уплыла.

— Откуда ты…

— О, ты во сне болтал, — хитро улыбается Обухов. — Дерзай, Лавр. Она отличная девчонка, при том ни в чём перед тобой не виноватая. Никита — плохой вариант, он всё равно свою козлячесть проявит.

Я понимаю, что Илья прав.

Не хочу тормозить, хочу, чтобы со мной была, а не на Никиту отвлекалась.

Расплатившись, срываюсь с места, чуть было Илью на парковке не забываю. В полной тишине мчимся домой, Обухов помалкивает, чтобы не лезть мне под шкуру ещё сильнее. И так доезжаем до нужной точке, я бросаю машину, не заведя в гараж.

Соседний дом украшен шариками. Я смотрю на них, и гадкое ощущение, что всё-таки опоздал, тревожит. Нажимаю кнопку звонка, жму до победного, пока ворчливый голос Ярославы не отзывается с той стороны.

— Опять, что ли, пожар? — интересуется, возясь с замком, а я жду, сам не зная чего.

Когда она распахивает калитку, доверчивая и смешная, в пижаме яркой, я не могу удержаться, чтобы не втолкнуть её обратно во двор.

— Ой, — только и может сказать, а когда мои руки берут в плен, только дышит тяжело.

— Яся, — обхватываю руками стройное тело, носом о щёку трусь. — Я соскучился.

— Ты что это? Отпусти меня! — требует, но не вырывается.

— Не могу. Меня к тебе приклеило.

— Врёшь, — задыхается, ногтями мою шею царапает. — Демид…

— Яся, молчи.

Я обхватываю её лицо ладонями, пытаюсь быть мягким и ласковым. Но когда её губы, пухлые и яркие, так близко, не могу удержаться: целую, жадно пожирая тёплый рот. Вся выдержка летит к чертям. Есть только дикое желание сделать эту девушку своей, чтобы никакие Никиты не считали себя вправе делать моей Синеглазке сюрпризы. Это моя девочка, больше ничья.

31. Ярослава

Я смотрю на часы. Всего восемь вечера, но небо тёмное и пахнет сыростью. Ветер свищет, пробирается под пальто, а лужи на асфальте — лучшее напоминание о том, что наступила осень. Промозглая и серая, несмотря на обычно тёплый в этих краях октябрь.