Ненавижу тебя, сосед (СИ) - Манило Лина - Страница 31

В коридоре никого, и я, пользуясь случаем, бросаюсь прочь, будто у меня пятки горят.

А когда, запыхавшаяся, добегаю до общаги, забыв о кефире, влетаю в комнату и всё-таки включаю телефон, ибо сколько можно, он пиликает сообщением.

Внутри фотка надкусанной груши и короткий текст, от которого мои внутренности делают кульбит помимо моей воли:

«Я всё помню, Синеглазка».

— Да не собираюсь я наряжаться! — бурчу, когда в комнату влетает Ивашкина с охапкой деревянных плечиков. — Зачем столько?

— Да ты просто посмотри, какое платье, — настырная Ивашкина скидывает одежду на мою кровать и вытаскивает кусок тёмно-синей ткани. — У нас с тобой размер одинаковый, тебе пойдёт.

Мы с Ивашкиной действительно одного роста и похожей комплекции, но мне всё равно неловко. Брать чужое? Как-то неприлично… но Ивашкина с такой надеждой смотрит на меня, в молитвенном жесте сложив руки под подбородком, что смеётся даже уставшая от суеты Дашка.

— Хотя бы просто посмотри, чего сразу отказываешься?

— Примерь, а то она от тебя не отстанет, — ворчит Даша и морщит нос.

— Она права. Я не отстану! — Оля упирается руками в худые бока и даже ногой топает.

Вещи, сваленные кучей на моей кровати, кажутся красивыми. У меня таких никогда не было! Но они чужие, я так не могу… и дело не в брезгливости, просто…

Ивашкина, будто прочитав мои мысли, наклоняется ко мне и тихонько шепчет:

— Если тебе что-то подойдёт, подарю. От чистого сердца, мне не жалко!

Округляю глаза, а Оля хихикает и кивает важно.

— Откуда у тебя столько тряпок? — Даша откладывает учебник и с любопытством разглядывает нашу соседку.

— У меня диагноз…

— Шизофрения?! — ахает Даша и очень натурально изображает удивление. — А так не скажешь… вроде адекватная.

— Ну тебя, — смеётся Оля. — Шопоголизм у меня, а не вот то, в чём ты меня подозреваешь. Мама говорит, мне деньги вообще в руки давать нельзя, всё на новые кофточки и юбочки спущу. Потому шмотья у меня столько, что в шкаф не помещаются.

— Оно и видно, — хмыкает Даша, а я не сдерживаюсь и по очереди перекладываю вещи на другую сторону, рассматривая фасоны.

Шопоголизм — это плохо, а вот вкус у Оли замечательный. Все вещи с бирками, абсолютно новые, красивые и модные.

То самое платье действительно великолепное: с завышенной талией, белоснежным поясом, длиной до колена и не очень пышной юбкой. Правда, сзади… там глубокий вырез, обнажающий лопатки, линию позвоночника, открывающий вид почти до талии.

— Это… смело.

— Это феерично! — захлёбывается восторгами Ивашкина и всовывает мне в руки вешалку. — Ты будешь там самой красивой. Своими скидочными картами клянусь!

Оля лихо отрывает бирку, ловко снимает платье и, нахмурившись, деловито прикладывает ко мне.

— Точно, твой размер.

— Тебе пойдёт, — улыбается Даша, но закусывает губу и снова утыкается носом в учебник.

Странно…

— Знаешь ли, Яся, «Звёздное небо» — это тебе не шуточки. Не школьная дискотека. Там сборище мажоров, простыми джинсиками и скромной маечкой не обойдёшься. В конце концов, могут на входе завернуть, если им наряд не понравится. Там всё строго. Потому не выделывайся, а меряй.

Вспоминаю бедового Руслана и невольно улыбаюсь. Но рассказывать об аварии и каким именно путём были получены приглашения не хочу — Дашка волноваться будет и ругаться на мою неуклюжесть.

— Что, туда только девушек с открытой спиной пускают? — не удерживаюсь от подколки, а Оля головой качает и бурчит что-то о темноте, которая её окружает. — Всё-всё, уймись, я умею одеваться сама!

Оля приходит в себя, кивает и плюхается на кровать рядом с Дашкой. Толкает её в бок, та обещает огреть беспокойную подружку учебником макроэкономики, но вскоре они уже хихикают, как две дурочки.

Я переодеваюсь. Девчонки шушукаются, и я то и дело слышу наши с Демидом имена. Им любопытно, только ещё не решили, с какой стороны к волнующему событию подобраться. Наш с Лавровым поход в клуб — событие для них, а ещё окутан тайнами и загадками.

— Так, задавайте уже свои вопросы! А то лопнете сейчас от любопытства.

На часах шесть, до назначенного времени целый час, потому мне успеют прополоскать кости вдоль и поперёк.

— Кхм, — Ивашкина косится на Дашу, та едва заметно пожимает плечами и «жуёт» тонкие губы. — Ну… вы с Демидом…

— Мы не пара, если ты об этом. И на такой вопрос я уже отвечала. Следующая попытка!

Оля ёрзает, а я, спрятавшись за ширмой, раздеваюсь до трусиков и влезаю в платье. Не вижу себя в зеркало, но даже так понятно, что село замечательно, как на меня шили. Сквозняк ползёт по голой спине, я неуютно ёжусь и уже было решаю надеть что-то своё, скромное и неприметное, но…

— Ух ты! — рыжие глаза Даши загораются детским восторгом, а Оля открывает рот, оглядывает меня с ног до головы и хлопает в ладоши.

— Что бы ты без меня делала? — смеётся и горделиво подбоченивается.

— Спасибо твоему шопоголизму, — улыбаюсь и кручусь перед зеркалом, а подол платья складывается вокруг бёдер мягкими складками. Ткань потрясающая. Её хочется касаться, трогать, пропускать через пальцы. Струящаяся, лёгкая, но не прозрачная.

— Демиду понравится.

— Вот бы меня ещё мнение Демида интересовало, — хмыкаю, а девочки снова удивлённо переглядываются.

— Но вы же идёте вместе в самый крутой клуб города…

— И что из этого? — дёргаю плечом и вытряхиваю на стол косметику. Яркий макияж мне ни к чему, но немного подкрасить ресницы и покрыть блеском губы — святое.

— Ну я вот с Никитой никуда идти не собираюсь, — хмыкает Ивашкина, а Дашка мечет в меня быстрый красноречивый взгляд.

О дурацком парном свидании она до сих пор забыть не может.

— Как и я с Обуховым.

Игнорирую их игры в детективов, подношу блеск к губам и вдруг вспоминаю, как впервые накрасилась. Тогда в школе устраивали осенний бал, я участвовала в сценке и для яркости мы с девочками друг друга накрасились. Смеялись очень, такими взрослыми себе казались, важными.

А во время выступления я очень чётко почувствовала на себе чей-то взгляд. Злой, прожигающий. И нет, на этот раз это был не Лавров. Мама.

Она смотрела на меня, поджав губы, а после… после мама ударила меня, потому что только позорища, а не дочери позволяют себе в пятнадцать лет даже по поводу нанести макияж. Я рыдала в школьном туалете, смывая косметику, а Юлька молчала и горестно вздыхала. Что говорить, если ничего не исправить?

Снова обидно становится. До боли под рёбрами, до перекрытого дыхания. Хватаюсь пальцами за край стола, закрываю глаза, и обида трансформируется в злость и протест. Распахнув глаза, полная решимости переломить обиде хребет, я выворачиваю косметичку, а там, в потайном кармашке, лежит красная помада. Неприлично красная, как сказала бы мама. Такими только проститутки пользуются, чтобы мужчин заманивать. Я купила её как-то, но так ни разу не решилась использовать. Просто взбунтовалась однажды, но вдруг скисла, только спрятала помаду поглубже.

Кажется, сейчас самое время достать её на волю.

— Просто красавица, — не сдерживает эмоций Ивашкина, а я удовлетворённо окидываю себя взглядом.

Да, красавица и не волнует, что от переживаний и стресса мои щёки бледные, а под глазами тени.

Большая стрелка добирается до двенадцати, маленькая — до семи, и снова становится нечем дышать. Надеваю пальто, не с первого раза попав в рукав, психую, но вдруг Даша подходит ко мне и, взяв за плечи, заглядывает в глаза.

— Ты будешь умницей? — спрашивает, а во взгляде тревога.

— Обязательно.

— Я волнуюсь за тебя… кажется, что он тебя обидит. Я дурочка?

— Ты прелесть, — трусь носом о её щёку, посылаю воздушный поцелуй и, не оглядываясь выхожу из комнаты.

На улице неожиданно потеплело, но прохладный воздух всё равно щекочет ноги. Кажусь себе голой, а ещё не вижу Демида. Может, решил не приезжать, не ехать никуда вовсе? От этого волна облегчения проходит по телу. Для приличия жду ещё несколько минут, а когда наконец разворачиваюсь, делаю несколько шагов в обратном направлении, голос Демида заставляет внутренне завизжать и испуганно клацнуть зубами.