Кровь богов (сборник) - Иггульден Конн - Страница 28

Он недовольным взглядом окинул толпу за спиной важного гостя, но люди смотрели на него, не испытывая ни малейшего страха, зачарованные. Октавиан пожевал нижнюю губу. Он почувствовал, что легатам будет гораздо проще говорить и действовать без свидетелей. Да он и сам не собирался приводить сюда столько людей.

Молодой человек развернул лошадь и обратился к толпе.

– Теперь расходитесь по домам, – приказал он. – Вы узнаете, когда я вернусь в Рим. Это узнают все.

Легат Силва хмыкнул и обменялся нервным взглядом с коллегами. Гай Октавиан продолжал смотреть на толпу, ожидая. В задних рядах некоторые еще застыли на месте, чтобы получше разглядеть нового Цезаря, но остальные уже поворачивались. Они так и не поняли, зачем пришли, но не могли устоять перед магией имени и при этом не чувствовали себя обманутыми. Октавиан все смотрел на них, изумленно качая головой.

– Они просто хотели посмотреть на меня, – едва слышно прошептал он.

Агриппа хлопнул его по плечу.

– Разумеется, хотели. Они любили Цезаря. Помни об этом, когда будешь иметь дело с сенатом, – предупредил он друга. Голос напоминал рокот далекого грома.

Повернувшись, Октавиан увидел, что командиры легионов пристально наблюдают за ним.

– Что ж. – Он вспомнил совет Цильния Мецената о римском высокомерии. – Ведите меня. Нас ждут великие дела.

Два легата и их трибуны развернули коней. Октавиан, Меценат и Агриппа ехали с ними вровень, благо ширина центральной дороги позволяла это. Гракх следовал за ними, молясь богу своего дома, чтобы его не убили в этот день. Ему просто не верилось, что четверо мужчин такого ранга прискакали к воротам, чтобы встретить Октавиана. Он решил, что в первую же свободную минуту пошлет еще одно донесение трибуну Либурнию в Брундизий.

Командирский шатер Седьмого Победоносного легиона размерами не уступал одноэтажному дому. Стойки и решетка над их головами удержали бы его на месте и при сильном ветре. Опытные конюхи увели лошадей, чтобы напоить и накормить. Октавиан вошел в шатер и увидел длинный стол со стопкой лежащих с одного края пергаментных карт. Легат Силва перехватил его взгляд.

– Маршруты и планы для Парфии, месяцы работы, – объяснил он. – Теперь, конечно, они уже ни к чему. Я не принес соболезнования, Цезарь. Не смогу объяснить, какое горе испытал легион от твоей утраты. Погромы помогли нам чуть отвлечься от убийства, но чувство скорби все еще здесь, все еще острое.

Как один они отодвинули стулья и сели. Октавиан в благодарность склонил голову.

– Ты поднял вопрос, который и привел меня сюда, – сказал он тихо.

Легионер выбрал именно этот момент, чтобы принести поднос с вином и водой. Октавиан подождал, пока им наполнят чаши. Поднял свою.

– Тогда за Цезаря! – объявил он. Военные присоединились к тосту, а когда они замолчали, Октавиан добавил: – И за месть его убийцам.

Флавий Силва поперхнулся вином и чуть не задохнулся. Его лицо осталось красным и после того, как горло прочистилось.

– Ты не разбрасываешься словами. – Легат в последний раз кашлянул в кулак. – В этом цель твоего прихода сюда? Цезарь, я…

– Ты не выполнил свой долг, принесенную тобой клятву, – резко прервал его Октавиан и ударил кулаком по столу. – Вы оба! Отца Рима убили ясным днем, когда вы пили вино на Марсовом поле, и что? Что последовало? Его верные солдаты вошли в Рим и потребовали суда и казни его убийц? Вы пришли к зданию сената? Ничего подобного. Сенат объявил амнистию убийцам, и вы покорно с этим согласились, ограничились поддержанием порядка в городе, жители которого, требуя справедливости, вышли на улицы! Это отвратительно – безоружные люди сделали то, чего не сделали вы… а потом вы обратили против них свои мечи, служа людям, ответственным за убийство. Ты спросил, почему я пришел сюда, легат Силва? Чтобы потребовать у тебя ответа!

Легионер с подносом выбежал из шатра. Легаты и трибуны отшатнулись от стола, когда Гай Октавиан поднялся на ноги и обрушил на них свою гневную речь. Его слова хлестали их, словно плетью, и военные сидели с поникшими головами.

– Как вы смеете сидеть сложа руки, когда собаки, которые убили вашего командира, вашего друга, по-прежнему восседают в сенате и поздравляют друг друга со своим успехом? Цезарь доверял вам, легаты. Он знал, что вы будете стоять с ним плечом к плечу, даже если весь мир будет против него. Где теперь эта честь? Где это доверие?

– Сенат… – начал Паулиний.

Октавиан развернулся к нему и наклонился над столом. Его трясло от ярости.

– Сенат не командовал легионами, пока вы покорно не отдали их ему. Вы были правой рукой Цезаря, а не слугами этих стариков. Вы забыли, кто вы! – крикнул он.

Легат Флавий Силва медленно поднялся. Его лицо посерело.

– Наверное, я не могу говорить за Тита, – ответил он. – Но сам я, когда пришла эта весть, не знал, что делать. Мир изменился в один день, и сенаторы быстро прислали новые приказы. Возможно, не следовало мне их принимать. – Он глубоко вдохнул. – Теперь это не имеет значения. С твоего разрешения я займусь своими делами.

Октавиан Фурин замер, пораженный точностью слов, выбранных Флавием Силвой. Он не мог отказаться от всего, что уже сказал, и лихорадочно думал, как остановить легата, который ждал разрешения уйти. Он обвинил Силву в непростительном нарушении кодекса чести и точно знал, что теперь этот человек покончит с собой, потому что выбора он, Октавиан, ему не оставил.

Стало ясно, что ему вновь придется воспользоваться патрицианским высокомерием. Только оно и могло сейчас помочь. Молодой человек сдвинул брови и сжал в кулаки лежащие на столе руки.

– Сядь, легат, – потребовал он. – От возложенных на тебя обязанностей так просто не уйти. Ты должен жить, чтобы стереть все пятна с чести Седьмого Победоносного.

Снаружи донесся шум марширующих солдат. Оба легата мгновенно узнали его, как капитан корабля в самое первое мгновение замечает изменение курса. Лед ушел из глаз Флавия Силвы. На него подействовали как слова Октавиана, так и звук марширующих легионеров. Он сел, то и дело поглядывая на приоткрытый полог, где в солнечном свете, вливающемся в полутемный шатер, танцевали пылинки.

– Я в твоем распоряжении, Цезарь, – сказал легат. От этих слов его бледные щеки чуть зарумянились, и Гай Октавиан позволил себе немного расслабиться.

– Да, знаю, – кивнул он. – И ты мне нужен, Флавий Силва. Мне нужны такие люди, как ты… и ты, Тит. Люди, которые помнят Цезаря Императора, и все, чего он добился. Сенат не укроет от нас убийц. Мы вырвем их с корнем, одного за другим.

Шум за стенами шатра нарастал, и Октавиан нахмурился: ему мешали, да еще в тот момент, когда он переходил к главному. Он указал на полог, не поворачивая головы:

– Меценат, посмотри, что там такое, хорошо?

Его друг поднялся, и наследник Юлия не заметил благоговения, которое читалось в его взгляде. Меценат медленно кивнул и направился к выходу из шатра. Вернулся он через несколько мгновений.

– Цезарь, ты должен это видеть.

Октавиан поднял голову при официальном упоминании его имени и вскинул брови. Но Меценат не собирался ничего объяснять, особенно после того, чему только что стал свидетелем. Он, пожалуй, лучше всех понимал, по какой острой кромке шел его друг, как ему приходилось выверять каждый шаг и слово. Октавиан бросил короткий взгляд на Флавия, но тот сидел с каменным лицом, все еще думая об отмене как будто бы только что вынесенного ему приговора.

– Очень хорошо. – Октавиан направился к выходу из шатра. Он скорее почувствовал, чем увидел, что легаты и трибуны двинулись за ним.

Отбросив полог, наследник Цезаря замер. Шатер окружали легионеры в латах, со щитами и мечами, а знаменосцы Седьмого Победоносного заняли позиции по обе стороны командного шатра. Подняв голову, Октавиан посмотрел на штандарт и легионного орла, который вновь напомнил ему о наследии его семьи. Марий провозгласил орла символом римской мощи, от Египта до Галлии, заменив им множество знамен, и теперь этот символ сверкал на солнце.