Имперская жена (СИ) - Семенова Лика - Страница 8

Казалось, он заинтересовался. Прогнал рабыню, шлепнул по заду.

— Зачем, позвольте спросить? — он поднялся, запахнул мантию.

— Хочу увидеть маму.

Толстяк с пониманием кивнул несколько раз, и затеплилась надежда.

— У вас есть адресный чип?

Я кивнула и раскрыла ладонь, демонстрируя тонкую пластинку.

Мателлин вновь кивнул:

— Давайте.

Я отдала, но он лишь зажал его в кулаке.

— Через неделю мы будем на Форсе, госпожа. Меня ожидают на приеме у наместника. Вы отправитесь со мной, вас нужно как-то обтесать. Это стыдно — краснеть при виде наложницы. Форса в полной мере научит вас пониманию — нет места более подходящего. Некоторые вещи даже Императоры традиционно считают излишними.

Я промолчала — сейчас Форса не слишком меня интересовала.

— Вы можете идти, госпожа.

Я опешила:

— А галавизор, ваша светлость?

Он хмыкнул:

— Вас вывезли из этой дыры вовсе не для того, чтобы вы стремились обратно. Забудьте про галавизор, госпожа — это лишнее. Эта семья больше не ваша.

Я протянула руку:

— Верните чип, ваша светлость.

Тот лишь отвернулся:

— Я больше не задерживаю вас, госпожа. Моя рабыня проводит вас в каюту.

Я лишь шагнула вперед:

— Отдайте. Это мое!

— Идите, госпожа. Или уведут силой.

Мне не оставалось ничего другого, как развернуться и выйти из каюты.

8

Не помню, как я вернулась в каюту. Будто в бреду. Меня разрывало надвое. Одна моя половина билась в истерике от того, что этот высокородный боров лишил меня надежды увидеть маму. А вторая холодела от ужаса, когда увиденное бесстыдство вновь и вновь всплывало перед глазами. Эти образы преследовали меня, будто липли. И внутри что-то судорожно билось, запуская по телу странные незнакомые импульсы. Хотелось даже замахать руками, чтобы физически разогнать непозволительные видения, но я снова и снова вспоминала, как асенка запрокидывала голову, закусывала губу. Каким диким и разморенным было при этом ее лицо… Ей было плевать, что я стояла напротив.

Я юркнула в дверь каюты и замерла, прислонившись к стене. На пятнистом лице Индат отразилось нешуточное беспокойство:

— Госпожа моя, что с вами? — Она смотрела на меня во все глаза, даже не моргала. — Вы пятнами пошли.

Я сама чувствовала, как ошпарило щеки, будто меня заживо варили. Казалось, я никогда в жизни не испытывала такого жгучего стыда. Сейчас он просто вытеснил все остальное.

Индат бережно взяла меня за руку и усадила на стул у иллюминатора. Сама привычно опустилась в ногах и заглядывала в лицо снизу вверх, сжимая мои пальцы:

— Может, воды, госпожа?

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Стало чуть-чуть легче, когда я осушила бокал. Желудок наполнился холодом, и это немного отрезвляло. Но я все равно не могла прийти в себя. От всего. Я заглянула в преданные черные глаза, в которых различала свое крошечное отражение:

— Он отобрал чип.

Индат охнула и прикрыла рот ладошкой:

— Как же так, госпожа моя? Разве это законно? Вы высокородная госпожа. Вы имеете право на личные вещи!

От этих слов все застыло внутри. Я долго молчала, не отрывая глаз от родного лица. Будто боялась произнести то, что собиралась. Отняла руки, обхватила себя, словно мерзла. Покачала головой:

— Ах, Индат… Я уже не уверена, что на что-то имею право. Я очень боюсь, что они разлучат нас.

Она молчала, онемев от услышанного. Наконец, коснулась моих коленей и поглаживала через тонкую ткань:

— Никогда, госпожа! Я лучше умру! — она затрясла головой. — Разве такое возможно?

Я кивнула:

— Теперь мне кажется, что да… Теперь я начинаю думать, что мы с тобой даже понятия не имеем, куда попали.

Индат обхватила мои ноги, прижалась щекой. Стиснула так крепко, насколько хватало сил:

— Никогда, никогда у меня не будет другой госпожи!

Я инстинктивно перебирала пальцами ее жесткие черные кудри, и теперь казалось, что мы одни на всем свете. Затерянные в глубоком космосе.

— Он сказал, что моя семья — больше не моя. А то, что я увидела…

Индат встрепенулась:

— Что, госпожа?

Я опустила голову:

— Я видела наложницу. У Мателлина.

Глаза Индат распахнулись:

— Правда, что у них длинные волосы?

Индат тоже никогда не видела. Она выросла бок о бок со мной, и наши познания о внешнем мире ограничивались домом, в котором царили свои скромные порядки, редкими поездками в город и книгами. Но в наших книгах такого не писали.

Я кивнула, посмотрела в пятнистое лицо:

— Она была голой, Индат. Абсолютно. И он ее трогал. При мне. Где вздумается. И стыдил меня за то, что мне неловко.

Я отвернулась, будто пыталась отогнать вновь подступившее видение. Казалось, что оно будет преследовать вечно, пока я не сойду с ума. Меня вновь ошпарило. Зрелище было отвратительное, и Мателлин отвратительный, но меня будоражило. И я не могла это объяснить. Что-то подсказывало, что я увидела крошечную, ничтожную часть, будто нечаянно подсмотрела в щель.

Индат опустила голову, словно смирялась с тем, что услышала:

— Господа имеют право…

Я едва не задохнулась возмущением:

— Но не так же, Индат! За закрытыми дверями, но не на глазах! Всему есть предел!

Индат совсем сникла:

— По крайней мере, вас должно утешить то, что вы всегда на стороне господ. Если что-то оскорбляет ваш взор — можно отвернуться.

Я сглотнула:

— Как бы не пришлось все время пребывать с закрытыми глазами… Мы совсем не знаем их жизнь, Индат. Совсем. Кто же мог предположить, что так обернется…

Она молчала, будто раздумывала. Наконец, подняла голову:

— Может, он просто хотел посмеяться над вами? Он злой отвратительный старик, госпожа моя. Это еще не значит, что все они такие.

Я пожала плечами, но в словах Индат было разумное зерно. Еще дома мне показалось, что Мателлин пытался добавить себе значимости.

— Он сказал, что через неделю мы причалим на Форсе. И я должна буду пойти с ним на прием к наместнику. — Я кивнула: — Вот и посмотрим, Индат… Вот и посмотрим. Если, конечно, он не солгал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

9

Сначала я успокаивала себя, что впереди целая неделя — семь установленных суток. Но дни утекали, как вода.

Когда утихло жгучее возмущение, я все же дала волю слезам, в полной мере осознала, что разорвана последняя ниточка, связывающая меня с домом. Казалось, уже прошло несколько лет, и все эти годы я дрейфовала в черноте холодного космоса. Даже образ мамы будто начинал размываться — и от этого становилось еще страшнее. Я боялась забыть ее облик, голос. Ее тонкие духи и мягкие ладони.

Когда за иллюминатором показался сине-зеленый, в мраморных прожилках, шар Форсы, мы с Индат прильнули к стеклу. Я сразу узнала планету, потому что увиденное в точности повторяло сопроводительные проекции из книг. Планета с навязанной кислородной атмосферой, буйной растительностью и высокой гравитацией. Утверждалось, что сотни лет назад она была необитаемой, но имперцы нашли в недрах воду и заставили Форсу ожить. Скорее всего, там тяжело дышать.

Судно наполнилось густым тугим гулом и стало заходить на посадку, пролетая вдоль орбиты. Ощутимо тряхнуло, когда вошли в атмосферу, и стало так страшно, что мы с Индат взялись за руки. Я слышала, что большинство аварий происходит именно при посадке. Сама не знаю, зачем думала об этом в такой момент. К счастью, приземление оказалось на удивление мягким и плавным.

Мы вновь прильнули к иллюминатору. Все обозримое пространство заполняли корабли, между которыми сновали техники в красных комбинезонах. Но стемнело прямо на глазах, с пугающей быстротой, и стали различимы лишь точки огней пробивавшиеся сквозь отражение каюты.

Мы по-прежнему были заперты, но теперь это не вызывало удивление. Я была пленницей. Я все больше и больше склонялась к мысли, что все, обещанное моему отцу, было бессовестной ложью. С чего бы дочерью какого-то Контема заинтересовался сам Император? И как только отец мог поверить? Теперь казалось, что мое путешествие и закончится на Форсе. Все остальное — красивые слова. Потому Мателлин и отобрал адресный чип…