Имперская жена (СИ) - Семенова Лика - Страница 3

Я вновь содрогнулась, когда с дребезжанием поехала в сторону дверь старого корвета. На платформу скользнули четыре раба в сером. Я видела лишь их ноги в мягких башмаках и концы болтающихся зеленых поясов, украшенных  бахромой. Это кто-то из дома Мателлин. Зеленый — их цвет.

Я сглотнула, изо всех сил запрещая себе дрожать. Но казалось, что ноги вот-вот откажут, и я рухну на камень. Не помню, чтобы чувствовала когда-нибудь такую предательскую слабость. В этот миг я ненавидела себя. Хотелось надавать себе по щекам, чтобы привести в чувства, но я не могла этого сделать — на меня смотрели.

Сердце вновь болезненно содрогнулось, когда я увидела широкую туфлю, обсыпанную самоцветами. Грузная тяжелая нога. Затем в камень ткнулся серебряный наконечник черной полированной трости. Тяжелая поступь и мощные лодыжки, видневшиеся из-под пол длинного шитого серебром жилета. Я была почти уверена, что если подниму голову — увижу отвратительное обрюзгшее лицо.

Я так и стояла, согнувшись, как требовал этикет. Лишь слышала голос отца:

— Ваша светлость, необыкновенная честь приветствовать вас на Альгрон-С.

— Я давно не видел такой дыры, господин Орма. И такого дрянного корвета. Был момент, когда я всерьез думал, что он не дотянет до кислородного купола.

— Наши возможности весьма скромны, ваша светлость. Но мы постараемся сделать все, чтобы ваше пребывание здесь оказалось максимально комфортным.

— Его уже нельзя назвать комфортным. Комфорт начнется тогда, когда я уберусь отсюда.

Отец проглотил. Я просто знала это. Чувствовала каким-то чутьем, будто нервные колебания разносились по воздуху. Я не видела этого высокородного и не спешила увидеть, боялась, но по высокомерному тону и презрительному голосу живо представляла чванливое лицо с отвислыми щеками. И становилось еще страшнее. Лучше никогда не выйти замуж, навечно остаться в этих скалах, чем превратиться в собственность человека, с которым невыносимо дышать одним воздухом. Я вдруг только сейчас осознала, что моя жизнь может стать непрекращающимся кошмаром. Что я буду проклинать каждую минуту. Каждое мгновение. Я будто впервые увидела, что отец не так уж и суров, не так и нетерпим. И он красив. Даже сейчас. По крайней мере, мама не была обречена идти за старое чудовище! Выходит… мама оказалась счастливее меня.

Вновь послышался голос отца:

— Ваша светлость, позвольте представить мою супругу Корнелию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я поняла, что мама поклонилась еще глубже по тому, как сдвинулась ее длинная тень. Раздался мелодичный голос:

— Вы оказали честь нашему дому, ваша светлость.

— Император оказал. Но вы, госпожа, настоящее украшение этого места. Несмотря на ваш нелепый туалет.

Мне казалось, я глохну. Этот высокородный даже не скрывал пренебрежения. Даже не пытался создать хотя бы видимость любезности. И он оскорблял маму. И отца. В нашем собственном доме. О... как же мне хотелось сказать что-то едкое, обидное! Унизить его так же, как он унижает нас. Я не видела этого человека, не знала, но уже успела возненавидеть.

Тени вновь сдвинулись.

— Мой старший сын Полус.

— Ваша светлость…

Брату было всего четырнадцать, но голос уже ломался. Да он и выглядел всегда старше своих лет. Копия отца — потому и был любимчиком.

— Мой младший сын Леций.

— Ваша светлость, — голосок младшего брата все же дрогнул. В Лецие еще было слишком много детского, настоящего.

Я с ужасом наблюдала, как тень сдвинулась и накрыла меня.

— Моя дочь Сейя, ваша светлость.

Я поклонилась как можно ниже, но мною двигало вовсе не почтение, а желание отстраниться, как можно дальше. Едва пробормотала:

— Ваша светлость.

— Надо же… Эти голые камни порождают прекрасные цветы, господин Орма.

Внутри все немело. Но мне не оставалось ничего, кроме как разогнуться и поднять глаза.

4

Сбылись худшие опасения. Передо мной стоял высокий грузный старик с тронутыми сединой черными волосами, завитыми в тугие глянцевые локоны, спадающие до пояса. Продолговатое надменное лицо с провисшим подбородком над узлом белоснежного галстука, холодный голубой взгляд, оттеняющий камни серьги. Не слишком длинной — значит, этот гость был не таким и высокопоставленным. Капризно оттопыренная полная нижняя губа будто стремилась к острому кончику слегка крючковатого носа.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я непозволительно открыто и долго смотрела в это лицо, не в силах отвести глаза. Будто искренне надеялась, что вот-вот случится чудо, и чванливый старик обратится кем-то более молодым и приятным. Но чуда не происходило, и меня наполняло жаром. Я чувствовала, как покраснели щеки. Нет, не совсем старик… этот высокородный, возможно, был немногим старше отца. Не молодой и не старик. И от этой мысли почему-то становилось еще невыносимее. В старике можно было бы искать немощь, а этот… не оставлял никаких шансов.

Он не отрывал взгляд от моего лица. Я видела, как в льдистых глазах отражалось какое-то острое удовлетворение. Кажется, он был мною доволен, до какой-то мимолетной колючей ненависти… Наконец, я нашла в себе силы опустить голову. В глазах темнело, в ушах отдавались удары разогнанного сердца. Я вздрогнула, услышав голос высокородного:

— Истинный цветок, господин Орма. Если нрав вашей дочери столь же прекрасен, как и лицо — вы владеете сокровищем.

Отец приблизился на шаг, поклонился:

— Благодарю за столь высокую оценку, ваша светлость. Ее нрав не заставит вас краснеть.

Зато краснела я, чувствуя, как по шее прокатывают к щекам волны жара. К тому же отец бесцеремонно лгал. Он никогда не считал меня ни кроткой, ни покладистой, ни послушной. Я не слишком удовлетворяла его представлениям об идеальной дочери. Хотя порой мне казалось, что в его глазах идеальная дочь — дочь несуществующая.

Я больше не смела поднять голову. Но лишь потому, что не хотела видеть эти глаза, эту капризную розовую губу. Меня скручивало от отвращения. Я боялась, что ноги попросту унесут меня прочь, сами собой. Сейчас, как никогда, я бы предпочла оказаться запертой в темной холодной штольне. Убежать, спрятаться. Если этот высокородный обмолвился о моем нраве, значит ли это, что ему пообещали покладистую безмолвную жену? Вдруг он откажется, не найдя меня таковой?

Я смотрела, как колыхались полы его серо-голубой муаровой мантии, чувствуя, как сердце ускоряется до невозможной скорости. И пусть отец накажет меня… Пусть. Я даже была согласна до конца жизни остаться без сладостей. Если нужна жертва — я готова. Но мне хватило одного-единственного взгляда, чтобы понять, что я ни за что на свете не хочу становиться женой этого неприятного человека. Будь он сто раз высокородный.

Я услышала голос отца:

— Дочь моя, тебе оказана высочайшая честь. По повелению нашего императора Пирама III его светлость господин Марк Мателлин проделал долгий путь ради тебя.

Я молчала. Так и смотрела под ноги, не в силах поднять голову. Пауза затянулась — это становилось неприличным. Повисла удушающая тишина, нарушаемая лишь свистом ветра и редким острым потрескиванием кислородного купола. Отец нарочно упомянул императора. Чтобы надавить. Чтобы показать, какой груз ответственности отныне ложится на меня. О да… если я начну своевольничать, это обернется катастрофой.

Я подняла голову, но не взгляд:

— Я благодарна его светлости за оказанную честь.

Казалось, отец ждал моего ответа. То, что он кивнул, я заметила по движению тени. Он прошел мимо меня, расшаркиваясь перед Мателлином:

— Прошу в дом, ваша светлость. Уже все готово к обеду. Вы, бесспорно, утомились с дороги.

— Бесспорно…

И меня передернуло от его голоса, манеры тянуть буквы, подчеркивая собственную важность. Я так возненавидела Марка Мателлина в этот миг, что, наверное, смогла бы убить. И тут же ужаснулась собственным мыслям.

Я почувствовала, как моей руки коснулись мягкие теплые пальцы — мама. Я вздрогнула всем телом, подняла глаза. Ее испуганное лицо было бледным, будто выточенным из мрамора. Но я лишь поразилась ее необыкновенной красоте. Мама была достойна самых роскошных дворцов, но, как узница, оказалась заключена на этой каменной планете. Рядом с человеком с каменным сердцем.