Имперская жена (СИ) - Семенова Лика - Страница 24

Отец вошел без предупреждения. Выставил рабыню, поставил на танцующий стол свою конфетную коробку, украшенную перламутром. Максим Тенал любил шипучие конфеты, как женщина. И даже сам смеялся над этой слабостью. Он собственноручно налил себе вина, уселся напротив:

— Я видел Мателлина в Совете.

— Мне казалось, это закономерно. Но судя по тому, что вы заострили на этом внимание, надо полагать, что он снова пытался пристроить свою дочь?

Отец повел бровями:

— Ирия давно неравнодушна к тебе. Об этом не знает только ленивый.

— И что вы ответили?

— То же, что и всегда. Но меня беспокоит совсем другое…

Отец положил в рот шипучий леденец и сделал глоток алисентового вина. На несколько мгновений блаженно зажмурился, наслаждаясь разлившейся во рту реакцией. Однажды он доигрался настолько, что язык на время потерял чувствительность.

Я терпеливо ждал пояснений. Наконец, отец облизал губы, вздохнул, будто пришел в себя:

— Беспокоит другое… Меня не оставляет ощущение, что Опир Мателлин о чем-то догадывается. Может, даже что-то знает…

Я молчал, катая по дну низкого бокала порцию горанского спирта. Если отец это озвучил, значит, обладал определенной долей уверенности. Он не из тех, кто паникует на пустом месте.

— Почему вы так думаете?

Отец прикрыл толстые веки:

— Называй это чутьем, мой мальчик… Все складывается из мелочей: взгляды, вздохи, жесты, интонация. Небрежно брошенные фразы, слова… мысли. Небрежные мысли тоже можно уловить, Рэй.

Я все же отхлебнул из бокала, хоть и не намеревался:

— Но догадки и знание — разные вещи.

Отец кивнул:

— Но не разумно надеяться на одни догадки. Порой стоит обращаться с ними, как со знанием. Всегда лучше переоценить угрозу, чем остаться в дураках.

Не помню, чтобы хоть раз мой отец оказывался в чем-то не прав. Порой, это пугало. Особенно в детстве. Казалось, он видел меня насквозь, как самый чувствительный сканер.

Мне оставалось лишь слушать и соглашаться. Отец вновь положил в рот конфету, хлебнул вина. Даже на расстоянии слышался хлесткий треск лопающихся у него во рту пузырьков. Наконец, он проглотил и открыл глаза:

— Нет никаких сомнений, что Опир прекрасно осведомлен о поездке Марка Мателлина. Этот шут старается при каждом удобном случае подчеркнуть свою значимость.

— Но если вы предвидели, почему отправили именно его?

— Никто не знал об истинном предназначении безродной девицы. Догадаться о намерениях Императора было просто невозможно.

— Хотите сказать, что и она сама ничего не знала?

Я уже понимал, каким будет ответ…

— Конечно, нет! Марк Мателлин слишком малозначим, чтобы доверить ему что-то серьезное, тем более такие тайны — это понимают все. К тому же, если хочешь что-то скрыть — делай это у всех на глазах.

— И, тем не менее, вы подозреваете…

— Я подозреваю, что у Опира Мателлина более надежные источники, чем этот жирный паяц. Либо просто изумительное чутье. — Отец вновь положил в рот конфету: — И я хочу, чтобы ты был очень осторожен. Будет катастрофой, если с девицей что-то произойдет прежде, чем она выполнит свою функцию. — Он улыбнулся, покатал конфету на языке: — К тому же, насколько я понимаю, тебе весьма по вкусу твоя будущая жена.

Я не собирался обсуждать это с отцом, приложился к бокалу. Но он уже почуял слабину:

— Игрушка по праву твоя. Развлекайся. Но самое главное — указать ее место. Ты не хуже меня понимаешь, что любое ее неосторожное слово в сторону Императора, взгляд, жест могут уничтожить все. Любой ее промах напрямую отразится на тебе. И в любую секунду его величество может забрать свое слово. И все пойдет прахом. Ты окажешься всего лишь женатым на безродной. Теперешнее раздражение Императора рано или поздно утихнет, и я не сомневаюсь, что он снова захочет взглянуть на нее. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, чем она стала и насколько изменилась.

Каждое слово будто втыкалось в плоть острым шипом. Я и без того понимал положение вещей, но в устах отца все казалось вдвойне серьезнее. О том, что Император может легко забрать собственное обещание, я даже не думал. Но отец снова мыслил на несколько шагов вперед и просчитывал возможные риски.

Он лукаво улыбнулся, видя мое замешательство:

— А после… Возможно, было бы лучше, чтобы после эта девица совсем исчезла. Поэтому я бы не приветствовал, чтобы ты привязался к ней. Высокий дом будет объявлен, ты по праву займешь место в Совете Высокородных. И тогда та же Ирия составит тебе более достойную партию. Так мы заткнем Мателлина, но он не будет иметь на свою дочь никакого влияния. Если, разумеется, ты не дашь маху. Нужно использовать то, что само идет в руки. Мне кажется, это прекрасное решение.

Отец поднялся, забрал с танцующего стола коробку с конфетами и направился к дверям. А меня накрыло странное колкое ощущение, которому я не мог дать четкого определения. Холодящее беспокойство, которое поселили в груди последние слова отца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

28

Я не спала этой ночью. Будто пыталась украсть время, которое утекало, как вода. Капля за каплей, минута за минутой, секунда за секундой. Я лежала в темноте, смотрела в окно, на четыре луны, зависшие ровной линией прямо посередине. Будто нарочно. Равнолуние. Считается, что оно плохо влияет. Пробуждает дурные мысли, дурные чувства. Равнолуние — скверный знак.

Все, о чем я думала последние дни, отошло на второй план. Адресный чип я спрятала в вещах — не позволила Индат избавиться от него. Что-то мне подсказывало, что при случае он может послужить доказательством. Чего именно — я не слишком понимала. Но так казалось надежнее. Теперь все мысли были лишь о том, что сегодня все свершится. И мне никуда не деться.

Небо за окном тронул рассвет, и оно стало нежно-чернильным, как его глаза. От этой параллели сердце заколотилось так, что отдавалось в ушах. Но передо мной будто стояла стеклянная перегородка. Прозрачная, но прочная. Казалось, все, что происходило за ней, меня не касалось. И сама я, бодрствуя, будто находилась во власти какого-то сонного дурмана.

Луны блекли. Небо сначала сделалось почти белым, а потом стало наливаться голубизной. И я увидела, как разлапистых листьев бондисана коснулись косые солнечные лучи. Представила, как они теплом ласкают кожу, представила легкий ветер, шелест крон, журчание воды в маленьком фонтане…

Вария все испортила, будто силком вырвала меня из разлившегося блаженства. Она вошла со знакомым дверным писком, следом семенили две ее рабыни.

— Прошу прощения, госпожа, но нужно вставать. В вашем распоряжении всего пять часов.

Как же мне хотелось что-нибудь бросить в нее! Будто, если она заткнется, я буду избавлена от этой необходимости. Но Вария лишь выполняла свою работу…

Я старалась не думать ни о чем, отстраниться. Просто терпела, как меня мыли, причесывали, наряжали, словно куклу. Лишь смотрела на часы и ужасалась скорости течения времени. Даже в зеркало в конечном итоге я смотрела будто не на себя. Видела кого-то другого, чужого, бутафорского. Не радовали драгоценности, не радовало изумительное платье с тугим корсажем, будто сотканное из нежно-зеленых кристаллов. Под цвет моих глаз. А я едва не плакала: отдала бы полжизни за то, чтобы хоть на короткий миг здесь сейчас оказалась мама. Обняла и сказала, что все будет хорошо.

Когда на пороге вновь показалась Вария, я похолодела — она была не одна. Управляющая согнулась в поклоне, впуская в комнату закутанную в вуаль высокую фигуру. Тут же велела рабыням выйти. Пришлось выйти и Индат.

Незнакомка дождалась, пока закроется дверь. Какое-то время она стояла недвижимо, видно, рассматривала меня. Но уже по одному только росту я понимала, что передо мной высокородная. Я, наконец, поклонилась. Достаточно почтительно, как мне казалось.

Наконец, она сняла вуаль и положила на спинку кресла. Теперь мне казалось, я поклонилась недостаточно низко. Возможно, я видела перед собой саму императрицу. По крайней мере, она была достойна ею оказаться. Имперка была в нежно-желтом — любимый мамин цвет. И уже одно только это обманчиво располагало. Необыкновенно красивое тонкое лицо, по которому совершенно невозможно было вычислить возраст. Стройная фигура. Но мне почему-то казалось, что она намного старше мамы. А волосы… я никогда не видела таких волос — ее высокая прическа, украшенная драгоценными камнями, будто горела пожаром. Но когда я взглянула в глаза под бахромой длинных темных ресниц, поняла, что эта женщина, вероятнее всего, из дома де Во. Я уже видела такие глаза.