Город имени меня (СИ) - Ру Тори - Страница 24

Я давно и накрепко уяснила, что при рождении не отхватила счастливый билет.

"Почему же, почему, твою мать, ты так быстро забыла об этом, когда увидела Юру?.."

В наказание выдержав еще пару секунд невыносимого жара, вылезаю из ванны, пускаю в ход мягкое полотенце, облачаюсь в свои шмотки и выхожу.

Из гостиной доносится мерное перестукивание клавиш — Ярик с кем-то ожесточенно переписывается, комментируя сообщения вслух и сдабривая их едким сарказмом. На кухонном столе ожидает недоеденная с вечера пицца, и Элина, по-турецки сидящая на диване с чашкой кофе, с энтузиазмом машет мне:

— Присоединяйся. Как спалось?

— Крепко и спокойно! — признаюсь честно. Сажусь на табуретку и ем — когда я голодна как волк, особых приглашений не требуется. Но под ложечкой сосет не от потребности в еде. До дрожи интересует вопрос: вышел ли толк из нашей затеи?.. Спрашивать первой не решаюсь — я и так слишком многим обязана ребятам. Зато Элина, сканируя меня прозрачными глазами через стекла очков, тихо шепчет:

— А вот я ни фига не спала... — она глотает кофе и прочищает горло: — Все прокручивала в голове наш разговор. Знаешь, кто вытащил меня из болота вины? Ярик... Не героическими поступками, как ты бы могла подумать. Он был именно тем, кто нуждался во мне. Его можно было спасти, и я изо всех сил пыталась... Сейчас, когда прошло столько лет, я отчетливо понимаю, что нельзя увязать в собственных переживаниях, иначе... край. Занимайся любимым делом, помогай близким, почаще смотри наверх, Кир. И... звони, когда будет плохо. Ладно? Сразу набирай мне...

В ее бездонных глазах я вижу участие и желание помочь, а не безразличие, которое вечно и так старательно пытались прикрыть заинтересованностью окружающие меня взрослые.

Вчерашний разговор, как сеанс лечебного гипноза, помог — в груди лопнуло что-то давно до предела натянутое, напряжение ушло...

Майское солнышко лезет в окна, отчаяние и безысходность, которыми за глупое упорство наградил меня Юра, сменяются эйфорией и оптимизмом.

Не надо никакой следующей жизни, чтобы признаться вслух:

— Спасибо, Элина. Я рада, что тебя встретила. Ты мне как... сестра.

Она моргает и, демонстрируя трогательную беспомощность, цепляется дрожащими пальцами за дужку очков. Под татуировками проступают шрамы, но я благоразумно не лезу не в свое дело.

Сладко потягиваясь, в проеме возникает Ярик – красные патлы усмирены ободком-пружинкой, на лице сияет беззаботная улыбочка.

— Доброе утро, красавицы! — приветствует он, плюхаясь на табурет напротив. Банальная фраза в его исполнении звучит не как сомнительный комплимент, а как констатация факта. Хочется улыбнуться в ответ.

Ненавижу романтику, но воображение выходит из-под контроля и рисует их возможную историю — потерявшая все Эля и переживший ад Ярик однажды встретились, вытянули друг друга к свету и вместе идут по жизни, уже достигнув недосягаемых для меня вершин. А для них все только начинается. Для них даже небо — не предел...

Глаза цвета некрепкого чая находят мои и прищуриваются.

— Так, Кирилла. А теперь о нашем уговоре... — деловито вздыхает Ярик, и я снова ловлю себя на мысли, что не робею под его взглядом, хотя, в присутствии такого шикарного парня, по всем законам жанра должна была превратиться в тупого истукана.

Ярик засовывает руку в карман худи, вытаскивает толстую пачку банкнот и кладет на стол перед моим носом.

— Что это?.. Это... за мои фигурки? — я давлюсь пиццей и топлю внезапно случившуюся икоту в щедром глотке кофе.

Денег немало. Их... явно больше, чем я могла рассчитывать даже в самых смелых мечтах.

— Ага. Было рубилово. Особенно за "меня"... — он усмехается. — Сейчас снарядим посылки, и полетят твои творения в разные уголки нашей родины... А теперь давай правду. Ты реально утверждаешь, что деньги решат твою главную проблему, и это все, чем мы можем помочь? — его тон меняется на серьезный, а лицо на миг искажает тик.

— Железно, Ярик. Вы спасли меня. Это правда, можете быть спокойны! — трясу головой как китайский болванчик, Ярик молча кивает в ответ. Он знает, что я не вру. А я в себе как никогда уверена.

— Спасибо за помощь... — быстро рассовываю деньги по карманам, вскакиваю, поочередно бросаюсь в раскрытые объятия и чувствую уютное тепло.

Я люблю их. Как родных. Давно знакомых. Вот этих татуированных мрачных ребят с глазами тысячелетних богов.

— Если понадобится помощь — звони. Звони обязательно, поняла? — почти слово в слово цитирует свою "ненаглядную" Ярик, Элина задумчиво улыбается.

Снова киваю, но знаю, что никогда им не позвоню.

Просто потому, что все свои проблемы привыкла решать сама, а к хорошему слишком быстро привыкаешь. Да и поводов... больше нет.

Они и так подарили мне шанс начать жить своей жизнью.

Прошмыгнув через вертушку проходной, как угорелая бегу к автобусу. Плечо оттягивает рюкзак с картошкой-пюре и котлетами в баночке, карман — несметные богатства, которые я до нынешнего дня ни разу не держала в руках.

Планы выстроены и ясны. Отчаяние и решимость отключили все страхи.

Кубик всегда заваливается к нам после шести, открывая ногой дверь и разбрасывая у порога грязную обувь, но сначала долго ошивается во дворе — собирает алкашей, желающих составить компанию. Моя заветная мечта на сегодня — опередить упыря, выцепить отца вменяемым и обрадовать: он больше ничего не должен этому мразотному типу.

Перепрыгиваю через две ступеньки, дрожащими пальцами вставляю ключ в замок, вваливаюсь в прихожую и... вижу папу — упираясь подмышками в костыли, он пытается подмести облезлым веником пол. Пьян он или трезв я отличаю с одного взгляда: если глаза не налиты кровью и не сияют стеклянным блеском, если движения скованы, а голос тих, значит, с ним еще можно договориться.

Мне опять повезло.

Силы враз покидают, наваливается адская усталость — от облегчения я ловлю легкий обморок и не могу устоять на ногах. Стесав поясницу о шероховатости стены, опускаюсь на корточки, аккуратно откладываю рюкзак, глотаю подкатившие к горлу рыдания и лезу в карман.

— Пап... смотри. Вот...

— Откуда? — папа застывает, его и без того бледные впалые щеки приобретают землистый оттенок. — Кир, ты где это взяла?

— Пойдем. Отдадим их Кубику. Прямо сейчас. При всех. Ладно? Пусть он отвалит!!! — меня скручивает тихая удушающая истерика, слезы текут сплошным потоком, слова застревают в горле: — Давай изменимся... Давай никогда друг друга не бросим. Давай жить нормально, па...

Папа с грохотом роняет костыли, мешком падает рядом со мной, неловко двигается ближе. Ерошит мои волосы, осторожно обнимает за плечо и плачет. Плачет в голос, содрогаясь всем худым телом и прикрывая рукой опухшее лицо.

Этот вой ужасен. Ужасен настолько, что хочется заткнуть уши, оттолкнуть его и подальше сбежать, но я терплю.

Потому что так звучит раскаяние.

Так жалко, противно и мерзко выглядит осознание, что в своих бедах виноват именно ты, а не кто-то другой...

14

Три месяца я как зеницу ока храню видео, на котором папа трясущимися руками передает Кубику деньги — тот скалится гнилым беззубым ртом, ерзает по лавке лоснящимися синтетическими спортивками, издевается и паясничает, вызывая у меня приступ тошноты и бессильной злобы, но пухлую пачку все же забирает, и даже дает слово пацана, что долг погашен.

Запись залита на «облако», в переписку с самой собой в ВК, а еще она всегда при мне — на случай, если малолетняя гопота и ищущие опохмела алконавты — шакалы Кубика и его верная свита — решат прикопаться или по старой памяти завалиться в квартиру.

Я хожу по двору расправив плечи, хотя частенько ловлю на себе пристальный волчий взгляд. Кубик восседает за столом для игры в домино, а мои ровесники — приятели детства, резко ставшие кретинами, во всеуслышание комментируют мои округлости.