Игры мажоров. "Сотый" лицей (СИ) - Ареева Дина - Страница 41

— Ну ты же справилась! — вскидывается она. — У тебя все получилось! Или ты хочешь сказать, что я хуже? Что я отстой, а ты крутая?

— Да нет же, нет... — бессильно опускаю руки.

Я не могу ей сказать о том, что мне помогали парни, правилами это запрещено. Не могу рассказать, что меня чуть не втянули в криминальную историю с угоном. И если бы Шведов не оказался знакомым Топольских, я бы так просто не отделалась. Не могу рассказать про Никиту, который ради меня стал учредителем.

Но и молчать не могу. Разве можно допустить, чтобы Алька стала очередной жертвой Игры?

— Аль, — хватаю ее за руку, — ты можешь мне поверить? Мы же были подругами, просто поверь. Туда нельзя соваться, если ты...

Но Алина выдергивает руку.

— Так и скажи, что ты не хочешь, чтобы я хоть в чем-то с тобой сравнялась. Боишься, что я окажусь лучше?

У нас у обеих одновременно пиликают телефоны. Открываю сообщения и читаю:

«Вы прошли все уровни. Игра окончена».

Поднимаю глаза на Алину, которая смотрит на экран своего телефона, и вижу на ее лице торжествующую улыбку.

— Аля... — потерянно шепчу. Потерянно и с безысходностью, потому что понимаю: все бесполезно. Алина в Игре.

— Маша, — окликает меня Голик, — урок начинается, ты идешь?

— Иди, — подталкивает меня Алька, — я без твоих проповедей обойдусь.

Иду за Севкой, но все равно несколько раз оборачиваюсь. В груди ворочается что-то тяжелое и громоздкое, мешает нормально дышать.

Никита не сводит с меня тревожного взгляда, и я тоже без конца верчусь, чтобы его видеть. Мне так спокойнее. Зато учитель зарубежной литературы не выдерживает.

— Заречная, ты смотри, а то голова так и останется развернутой на сто восемьдесят градусов. Будешь к доске спиной вперед выходить.

Но наверное моя тревожность витает в воздухе, потому что над шуткой никто не смеется.

***

После уроков спускаюсь в вестибюль. Никита остался на консультации, у него долги по зарубежке. Мне нужно его дождаться, сегодня генеральная репетиция перед балом.

На душе гадко и муторно. А еще страшно. Хоть Алина и наговорила гадостей, мне ее жалко. Она сама не справится, а я ничем не смогу помочь, если она не захочет.

В вестибюле взгляд натыкается на высокого мужчину в пальто. Он стоит у расписания уроков и внимательно его изучает. По спине бежит холодок, ладони потеют, потому что я сразу его узнаю.

Зачем Джеймсу Бонду расписание уроков лицея, даже если это престижная «Сотка»? И что вообще здесь делает Шведов?

Ответ очевиден — он пришел поговорить с мамой, потому что с отцом Никиты он уже разговаривал. Только о чем? О том, что мы с Никитой угнали его машину?

Делаю несколько шагов назад, надеясь спрятаться за лестницей, но поздно. Шведов меня замечает и прищуривается, при этом его глаза странно вспыхивают. И смотрит он странно, будто рентгеном просвечивает.

Шведов дает знак подойти, и я подавляю желание развернуться и сбежать. Все равно он меня найдет, если захочет.

— Это твоя мама? — показывает он на доску, где висят портреты всех учителей лицея вместе с завучем и директрисой.

— Здравствуйте, — здороваюсь я вместо ответа.

Ясно, что мама, он спрашивал, как ее зовут. К тому же мы похожи.

— Воспитанная, — окидывает меня Шведов оценивающим взглядом. Я молчу, просто жду. — Мне нравится твоя непосредственность.

— Зачем вам моя мама? — спрашиваю в лоб. — Это из-за того случая с машиной?

— Нет. Просто интересуюсь. А это что за мероприятие? — кивает он в сторону цветного рекламного постера, на котором написаны имена участников завтрашнего бала.

— Осенний бал, от мэрии. Городской конкурс.

Он замолкает и продолжает внимательно меня разглядывать. Пристально. Я бы сказала, жадно. Мне даже не по себе становится.

— Зачем вы приехали, Сергей Дементьевич? — нарушаю неловкую тишину.

— Если я скажу, что за обещанным счастьем, ты мне поверишь?

— Я верну вам деньги, — говорю пристыженно, — у меня просто сейчас с собой нет.

— Нет, не вздумай, — он выставляет вперед руку, как будто я ему уже сую доллары, — деньги ни при чем. Я пошутил, девочка. Ты мне скажи, когда твой день рождения?

Это звучит так неожиданно, что я даже рот приоткрываю.

— Зачем вам?

— Просто скажи, — его зрачки сужаются как у змеи. И я смелею.

— И вы тогда уедете?

Он снова непонятно на меня смотрит.

— Дерзкая, да? Это ты в кого такая, в маму или... — а дальше почему-то запинается и сглатывает, — или в отца?

— В маму. Мой день рождения в мае, девятнадцатого мая.

Шведов ничего не говорит, резко разворачивается и идет к выходу, а я остаюсь стоять посреди вестибюля.

***

После репетиции Никита на такси привозит меня к дому. Прощаемся у подъезда, машина ждет, урча двигателем.

— Может передумаешь, Мышка? — берет он мое лицо в ладони. — Не хочу от тебя уезжать. Давай еще посидим хоть полчасика в кофейне. У вас тут есть недалеко?

— Завтра бал, надо выспаться, — говорю, точно зная, что от волнения вряд ли рано усну.

Никита хмыкает, наверное, думает о том же. Он тянется, чтобы меня поцеловать, и я решаюсь.

— Ник, — зову, — а ты что-то выяснил о своих родителях? Тебя точно усыновили?

Топольский отводит глаза, я понимаю, что он сейчас солжет.

— Пока ничего. Я думаю, может и не стоит там копаться, Маша. Пусть будет как будет.

— Правильно, — обнимаю его, стараясь не расплакаться, — не думай об этом. Это не имеет никакого значения.

Он целует меня очень осторожно, потом сильнее, а я отвечаю, глотая слезы.

Я тоже не буду об этом думать. Мы с тобой станцуем самый лучший танец, мой любимый мажор, а потом я исчезну из твоей жизни. Так будет лучше для всех. И для нас с мамой, и для Топольских.

Глава 27

Маша

— Мамочка, какая же ты красивая, — шепчу, с восхищением глядя на маму. — Я тебя никогда такой не видела!

Это правда, я в полном шоке. Мама смущенно улыбается, но я вижу, что ей самой нравится, как она выглядит.

— Спасибо, Мышонок, — она крепко меня обнимает, я прижимаюсь к ней, и мы так и стоим, обнявшись, перед зеркалом. — Теперь мы с тобой обе готовы к балу.

От нас только что ушли визажист и парикмахер. Мама вызвала их на дом, так дешевле чем в салоне. Прическу и макияж делали и мне, и ей.

Но дело не только в прическе и макияже, и даже не в ее новом платье, хоть сидит оно просто шикарно. За платьем они ездили с Ларисой, а та точно не позволила бы маме на себе сэкономить.

Дело во взгляде. Ее глаза блестят, она сама вся сияет, и мне сейчас даже не верится, что это моя мама. Она больше похожа на старшую сестру.

— Ты же сегодня будешь победительницей, а я надеюсь напроситься на селфи. Вот и готовлюсь, — пробует она отшутиться, но мы с ней обе знаем настоящую причину.

Топольский. Отец Никиты тоже будет на балу. Это для него она хочет быть красивой, хоть и боится признаться. Думает, что я стану ее осуждать.

Но у меня даже в мыслях такого нет. У нас у каждой свой краш.

— Я так рада, что ты отказалась от этих бесформенных балахонов, — говорит мама и осторожно, чтобы не растрепать прическу, прижимается щекой к моей макушке. — У тебя такое потрясающее платье! И рада, что ты начала носить линзы.

Мы купили те линзы, которые посоветовала мне Лена Светлая, я каждый вечер старалась их надевать. От них не так сильно слезятся глаза, и на полдня меня сегодня точно должно хватить.

— У тебя тоже красивое платье, мам!

— У этого мальчика хороший вкус, — говорит она, стараясь скрыть за улыбкой горечь. Но я все равно ее чувствую, потому что в моем сердце этой горечи целый океан.

«Как у его отца», — чуть не вырывается у меня, но я вовремя заталкиваю слова обратно. Зачем делать ей еще больнее?

— Почему все так сложно, мам? — говорю, утыкаясь в родное плечо.

— Потому что детство уходит и ты взрослеешь, — она гладит меня по распущенным и завитым волосам, — а взрослая жизнь это сложно, Мышка.