Никто не узнает (СИ) - Никандрова Татьяна Юрьевна - Страница 39

— Ой, давай-давай, заливай! Тяжела и неказиста жизнь российского артиста, — смеется Мишаня, наглаживая плечо своей подруги. — Недосып у него, видите ли… А про зарплату свою буржуйскую че не рассказываешь? А про фанаток, которые тебя в гримерке без трусиков дожидаются?

— Дебил ты, — вслед за другом я начинаю ржать.

Мишаня всегда такой: за словом в карман не лезет. И даже присутствие девчонок его не смущает.

— Это правда, Бо? — Белозерова смущенно ерзает на стуле. — Ну, про поклонниц?

— Конечно, нет, Тань, — лгу я, доставая из кармана сигареты и закуривая. — Ты же знаешь, Миха у нас мастер прикрас. Да, Миха?

Выпускаю дым наружу и с легким прищуром смотрю на друга, мол, давай, зараза, подыгрывай.

— Само собой, — послушно отзывается он, зарываясь в волосы хихикающей Лизке. — Мне почем знать, с кем Бо трахается? Я его раз в пятилетку вижу.

На самом деле он знает. Все знает. И про Карину, и про прерванную беременность, и про то, как эти дни меня наизнанку от тоски выворачивало. Честно, если бы не нескончаемая вереница концертов, я бы, наверное, умом тронулся. Потому что от мрачных мыслей о ссоре с Кариной мне волосы на себе рвать хочется.

Нет, ну так-то?! Взяла и сделала аборт. Сообщила обо всем постфактум. Будто это только ее дело, только ее касается… А как же я? Как же мои чувства и планы? Как же наша любовь в конце концов?

Черт… Так хреново, как в тот день, мне еще никогда не было. Карина ушла, а я метался по квартире, как дикий зверь, пойманный в клетку. Разве что стены не грыз. Хотя скулил и выл точь-в-точь, как в раненный медведь. В самое сердце раненный.

Вы знаете, что такое боль? Настоящая, душевная мука? Когда костяшки — в кровь, а губы — в мясо. Когда воздух, который выдыхает не она, уже не насыщает. Когда в груди не пожар, а просто угли. Когда кричишь, а вокруг тихо-тихо…

Я уже почти две недели в туре, а мне ни хрена не легче. Нет, суета вокруг, конечно, отвлекает, но ненадолго. Стоит мне остаться одному, как черные мысли, подобно гиенам, вновь начинают пожирать мозг: а что, если это конец? Что, если она выбрала мужа? Ведь должно же быть какое-то объяснение ее затянувшемуся молчанию?

— А как тебе московская жизнь, Богдан? — любопытствует Лиза, со смехом скидывая с себя Мишкины ладони, которые проворно перемещаются в область ее груди. — Сильно отличается от здешней?

— Я бы не сказал, — мотаю головой, делая глоток пива. — Москва просто вылизанная, и люди там побогаче… А в остальном все то же самое.

— Ребят, вы нас извините, — Мишаня вскакивает из-за стола и, обхватив Лизино запястье, тянет девушку за собой. — Мы вас на минутку оставим.

Уж не знаю, чем они планируют заниматься — трахаться или просто целоваться, но видно, что им прям конкретно невтерпеж. Того и гляди сожрут друг друга. Че сказать? Я рад за друга. Он давно искал себе такую девчонку — чтоб башню рвало, и страсть зашкаливала. Вот нашел, походу. Пускай развлекается.

— Ну а ты, Тань? — сделав очередную затяжку, я перевожу взгляд на Белозерову. — Все так же со своим архитектором мутишь?

— Какой там, — она машет рукой, будто это дело давно минувших дней. — Мы с ним сто лет назад расстались, не общаемся даже. А у тебя, — она заминается, трепетно опустив ресницы, — есть девушка?

Хороший вопрос. А в моем случае еще и глубоко философский.

Девушка-то вроде есть, но только не моя. Вообще-то мы с ней любим друг друга, но она замужем. И, судя по всему, разводиться не собирается. А, может, из нас двоих только я люблю, а она просто играет… Черт знает, что у нее в голове творится. Трубку не берет и на смс не отвечает. Вот такая вот у меня девушка, Тань, представляешь?

Прикиньте, заявить такое Белозеровой? Она реально офигеет. Скажет, что я в своей Москве совсем в извращенца превратился… И знаете что? Права ведь будет. Потому происходящее и правда ненормально. Умом все понимаю, но поделать ничего не могу.

— Нет у меня никого, — отрицательно качаю головой, решив не посвящать бывшую в свою личную драму, а затем, немного помолчав, вспоминаю стихи Есенина. — Никто не меня не любит, не жалеет, Танюш.

Тупо, конечно, но настроение прям такое, чтоб поныть. Пожаловаться на судьбу и покиснуть. И плевать, как это выглядит со стороны.

— Ну что ты такое говоришь? — неожиданно Таня придвигается ближе, и ее грудь упирается мне в плечо. — Устал, наверное, да?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ага, — апатично киваю я, туша окурок в пепельнице. — Устал и набухался.

Поворачиваюсь к девушке лицом и криво улыбаюсь. В Таниных глазах читается сочувствие, нежность и… Вот черт! А мне ведь знаком этот ее взгляд! Точно так же она смотрела перед тем, как мы впервые поцеловались… И еще потом, когда занимались сексом в моей комнате под «Медлячок» Басты.

— Я ведь ничего не забыла, — переходя на полушепот, говорит она. — Ну, то есть раньше казалось, что забыла… Типа было и было, надо дальше идти. Но, если честно, я до сих пор вспоминаю тебя, Бо. Само собой это выходит, понимаешь? Может, зря мы тогда так быстро сдались, а?

Я продолжаю задумчиво разглядывать серо-голубую радужку ее глаз, пытаясь осознать смысл услышанного. Вспоминает она, значит. Надо же. А ведь из нас двоих именно она первая шагнула в новые отношения. Стала со старшекурсником-архитектором встречаться.

Как же так, Тань?

Пока мысли путаются в событиях пятилетней давности, Белозерова наклоняется ко мне, и ее теплые губы касаются моих. По-родному так касаются, с отголосками прежних чувств…

Я не отклоняюсь и не делаю попытки прервать поцелуй. Кто знаете, может, откликнется? Ведь любил же я ее раньше. Точно любил.

Подаюсь вперед и немного грубым движением языка раскрываю Танин рот пошире. Проскальзываю глубже, по-хозяйски сминая ее податливые губы, а затем наконец медленно прикрываю веки. Погружаюсь в ощущения. Жду.

Поцелуй становится жарче, а Танины пальчики принимаются порхать по моим плечам. Ласково, но в то же время страстно. Пощипывая, царапая, цепляясь за футболку.

А я все жду. Все надеюсь, что где-нибудь внутри если не вспыхнет, то хотя бы задымится. Хоть немного взыграет, тем самым доказав, что у меня еще есть шанс на спасение. Что я могу освободиться от своей дурной влюбленности в замужнюю женщину. Что еще не все потеряно.

Секунда идет за секундой, а мгновенье не плавится в вечность. Время не утекает, а земля не уходит из-под ног.

Фак. Кажется, я погиб.

Сорвался в пропасть и улетел в бездну. Потому что даже Таня, девушка, которая была для меня первой во многих смыслах, не может разжечь во мне и сотой доли тех чувств, которые я испытываю при одном только взгляде на Карину.

Целую Белозерову, а думаю о своей несчастной любви. О чертовой Снежной королеве думаю. Господи, ну за что мне это?

— Прости, Тань, не могу, — неуклюже отстраняюсь от девушки и, чтобы совладать с отчаянием, вновь тянусь за сигаретой.

— Что, все так-таки есть та, кто тебя любит и жалеет? — догадывается она, сконфуженно обнимая себя руками.

— В том-то и дело, что, походу, ни хрена не любит и уж точно не жалеет, — горько усмехаюсь я, чиркая зажигалкой. — А я, дурак, из головы ее выкинуть не могу.

Глава 40

Захожу домой и, включив в коридоре свет, прислушиваюсь. Странно, походу, никого нет… А ведь Олег сегодня должен был вернуться из командировки. Его самолет, насколько я знаю, еще утром приземлился.

Скидываю босоножки и, на ходу извлекая из сумки мобильник, двигаюсь вглубь квартиры. Интересно, куда подевался муж? Время-то уже десятый час…

Достигаю спальни и, увидев мужской силуэт в кресле у камина, вздрагиваю от неожиданности.

— Ой, ты меня напугал! — выдыхаю я, взволнованно потирая область сердца. — Чего без света-то сидишь?

Глаза, понемногу привыкающие к полумраку, выхватывают очертания бокала, который мужчина держит в руке, и я догадываюсь, что он пьян. Это немного удивительно, потому что обычно Олег никогда не пьет в одиночку.