Проклятие чёрного единорога - Преображенская Евгения - Страница 40

– Согласен! – облегченно вздохнул Алем Дешер. – Это ровно то, чего я и желаю, ты все верно поняла, моя дорогая, моя несравненная охотница на чудищ.

– Тогда будем считать, что мы договорились, о умнейший из мужчин, – кивнула Джиа.

– Да-да! – повеселел библиотекарь. – Пройдем дальше, и я покажу тебе сборники сочинений великого мыслителя Джаэруба, философа и историка Плутарха. Его взгляды – как на исторические события, так и на интересующий тебя предмет – поистине увлекательны.

Главный книгохранитель галантно предоставил девушке локоть, та взяла его под руку, и вместе они продолжили экскурсию по книжным залам.

– Наконец-то нашел себе зазнобу, – тихо заметил один из охранников, когда Алем Дешер и Джиа скрылись в глубине библиотеки.

– Ага, я уж думал, он не из таких, – усмехнулся второй. – Ну, теперь-то он уже не будет скучать тут по ночам.

Вонючие болота, склизкие норы, а теперь и знаменитая клоака[7] Самториса – полный набор приключений гордого охотника на тварей. И на этот раз, похоже, одного куска мыла ему будет недостаточно – придется посетить городские бани, а броню отдать в хорошую чистку.

– Некая тварь поселилась у нас под городом, – говорил комиссар общественной безопасности. – Поначалу благородные господа с верхних ступеней жаловались на таинственное чириканье, доносящееся по ночам, простите, из нужников. А у Грязной речки, в которую сливаются все нечистоты, жители последней ступени находили скелеты птиц и других мелких животных, – говорил он с нескрываемым пренебрежением. – К тому уж все попривыкли. Но вот недавно начали пропадать люди, ответственные за чистку каналов. А у главного стока появились – можешь себе представить? – человеческие останки! Разберись, ты же охотник на тварей, – говорил комиссар. – Разберись, а мы щедро, очень щедро заплатим тебе за грязную работу! – обещал комиссар, аванса, разумеется, не предлагая, ведь не для того граждане Самториса платят налоги, чтобы они плавали вместе с их же испражнениями.

Летодор закинул за щеку пригоршню сушеной крепускулы, щедро намазал ноздри мазью на основе пчелиного клея[8] с добавлением камфары, мяты и других чудодейственных масел и двинулся по узкому каналу от самой Грязной речки и дальше, в глубь – то есть вверх – канализационных подземелий.

Чтобы описать всю их красоту, достаточно будет упомянуть, что из речки, куда сливались отходы, воду не пила даже скотина, и это при наличии сложной системы очистительных фильтров. Хотя справедливости ради нужно отметить, что, в отличие от норы жабалака, каналы оказались куда более просторными. По большей их части можно было передвигаться, выпрямив спину и не задевая плечами стен, а головой – сводчатого потолка. Помимо вентиляционных шахт были и световые. Встречались также довольно просторные залы, откуда производился контроль за очистными механизмами.

Несмотря на отметку на карте, которую выдал ему комиссар, ведьмак искренне надеялся, что далеко идти не придется. По всем признакам, тварь пробралась в канализацию именно с реки, а иначе было и неоткуда. Какой-нибудь крупный речник, а может, и все те же анчутки, переродившиеся в сточной реке во что-нибудь отвратительное. А за так называемое птичье щебетание господа могли принять вой ветра в водосточных трубах.

Так думал Летодор, уходя все дальше от реки и поднимаясь все выше по подземным туннелям. Прошло много времени, пока до чуткого ведьмачьего слуха не донеслось тихое, но весьма отчетливое чириканье, призрачным многоголосьем расходящееся по лабиринту каналов.

Мужчина остановился как вкопанный, отказываясь верить своим ушам. Весьма характерное воробьиное чириканье с оттенком шипения могло принадлежать либо совершенно неизвестной ему птице, либо слишком хорошо знакомому птицезмею шаркани.

Шаркани были высшими животными – подвид примитивных драконов, которые населяли чаще пустыни и очень редко – горные пещеры. С возрастом у них отрастало множество голов, а аппетиты увеличивались настолько, что народное поверье предписывало им способность пожирать само солнце. Достаточно было лишь один раз увидеть чудовище своими глазами, чтобы безоговорочно поверить молве.

И Летодор видел, ибо был среди солдат, участвовавших в настоящем военном походе, организованном против одного зловредного и чрезмерно расшалившегося на старости лет шаркани. Ведьмак видел и верил, а потому совершенно не мог вообразить себе, чтобы огромный многоглавый ящер мог облюбовать тесные каналы городской клоаки.

Тем временем тварь продолжала имитировать птичьи трели. Звук становился все громче и неестественней. Но вдруг замер и пропал вовсе, оставив после себя лишь гулкое эхо.

Вооруженный благодаря крепускуле не факелом, но сумеречным зрением, Летодор имел некоторые преимущества перед чистильщиками каналов. Благодаря этому развитому с годами охотничьему чутью и тренированным рефлексам мужчина успел вовремя отскочить назад и не попал в ловушку гада.

Длинный и толстый, словно доброе полено, отросток, с молниеносной скоростью вырвавшийся из шахты у него над головой, шлепнул по каменной кладке и скользнул обратно. По звуку удара можно было судить, что сила его была поистине убийственной.

Держа меч наготове, ведьмак отодвинулся подальше от отверстия шахты. Но, вопреки его ожиданиям, сама тварь показываться на глаза не спешила. А вместо чириканья из шахты теперь раздавалось приглушенное чавканье, словно бы при помощи отростка-языка чудище засосало с пола немного грязи и теперь старательно изучало ее на вкус.

Чтобы проверить догадку, Летодор поддел мыском сапога что-то из разбросанных повсюду отходов и ударом ноги запустил их в сторону шахты. Тварь, уловив движение мусора, снова чмокнула по камням языком, напоминающим гигантскую пиявку. Чудищу повезло подхватить что-то из наиболее крупного мусора, в числе которого белела и человеческая кость. Оно утащило кость в нору, но уже через мгновение выплюнуло обратно.

Рассудив, что в скорости им не сравниться, а отросток, скорее всего, ведет в ротовую полость чудища, Летодор решил пойти на хитрость. Он пошарил в карманах и бережно вынул из запасов две небольшие колбы. Одну – с настоем из листьев рапиды, который повышал скорость рефлексов, – он выпил сам. А другой – с сиропом на экстракте бешеной вишни – ведьмак решил поделиться с тем, что скрывалось в шахте.

Выдернув пробку, Летодор запустил колбу в отверстие, где пряталась тварь. Он ни мгновения не сомневался в том, что реакция противника и на этот раз окажется на высоте, а сладкое лакомство наверняка придется ему по вкусу. Он оказался прав, потому что пойманная языком склянка назад уже не вернулась.

Если яд бешеной вишни (или в простонародье бешеницы) в малых дозах используется как лекарство от боли и спазмов, то в больших он способен вызвать сильное перевозбуждение, судороги, галлюцинации и даже паралич. Однако многое зависело от силы пищеварения и массы тела чудища. Определить это возможности не представлялось, и потому Летодору оставалось лишь набраться терпения и смиренно ожидать результата.

Прошло некоторое время, прежде чем снова послышалось знакомое, но уже более беспечное чириканье. И через мгновение после этого из шахты с шипением и грохотом вывалилась серая масса. Поначалу бесформенная, она быстро подобралась и сжалась, свернувшись многочисленными кольцами, которые покрывала едва различимая мелкая сеть выцветшей чешуи.

Но не успел Летодор как следует рассмотреть канализационного гада, как мощный удар языка заставил его подскочить на месте. Смачно выругавшись, воин отпрыгнул на порядочное расстояние, благо высота сводчатого потолка позволяла скакать по туннелю без риска расшибить себе голову. Отросток наверняка переломал бы ему берцовые кости, но рапида и бешеница сделали свое дело. Ведьмаку удалось уйти от удара.

Тварь атаковала быстро – слишком быстро, чтобы подставиться под удар меча, но уже не столь неуловимо и метко, как прежде. Она пищала и била без разбору, наугад, хаотично шлепая языком-пиявкой по полу, по плесневым стенам – всюду, где ей только чудилось какое-то движение. Очень отдаленно чудище напоминало могучего змея и больше походило на червя. Однако это был и вправду шаркани – в своей деградации омерзительный, но все еще смертельно опасный птицечервь.