Духовный мир преподобного Исаака Сирина - Алфеев Иларион - Страница 52

Размышление о Боге и чистая молитва

Среди различных видов молитвы, упоминаемых Исааком, особое место занимает размышление. Исаак пользуется несколькими терминами для обозначения этого вида молитвы, в том числе тремя характерными для всей восточно — сирийской традиции: herga — размышление, медитация; renya — размышление, раздумье, мысль; Uhdana — воспоминание, память. Каждый из этих терминов, при различии оттенков, может указывать на размышление о Боге и о духовных предметах. В настоящем разделе речь пойдет о том, что Исаак называл herga db — alaha — размышление о Боге. Такое размышление тесно переплетено с молитвой, и отделить одно от другого невозможно: молитва рождается из размышления, а размышление рождается из молитвы[779].

Размышление о Боге включает в себя воспоминание всего домостроительства Божия по отношению к роду человеческому, начиная с сотворения человека и кончая Боговоплощением[780]. Вместе с тем в понятие размышления о Боге входит также размышление о подвижнической жизни и о христианских добродетелях, а именно о делах праведности, о телесной чистоте, о посте, о псалмопении, о различных добродетелях и страстях. Такое размышление, — подчеркивает Исаак в Беседе 10 из 2–го тома, — ведет к духовному озарению:

…Всякий человек в том размышлении, в которое он ввергает себя, просветляется, и в той мысли, которой постоянно занят ум его, он умудряется и становится еще более сосредоточенным на ней, если, думая о служении праведности, он размышляет о делах праведности и бывает озарен… Если, опять же, он думает о служении добродетели, о том, как он может угодить Богу в чистоте плоти своей, в труде молитвы, в очищении тела своего посредством поста, в чтении псалмов и в борьбе против всего, что препятствует ему; и о том, на сколь многие виды подразделяется добродетель и через какие ее составляющие части он обретает больше света и преуспевает, усердствуя в этом особенно, и что противоположно каждой из добродетелей — тогда благодаря этому становится он мудрым и глубоким[781].

Есть люди, которые размышляют только о негативном аспекте подвижнической жизни — о борьбе со страстями и помыслами. Само по себе такое размышление может принести пользу, однако размышление о позитивном аспекте христианского подвижничества несравненно более важно:

…Если о страстях, помыслах и их борьбе размышляет он — как следуют помыслы один за другим, и какая страсть соединена с какой, и каково начало первой и каков конец ее; и какой силой обладает каждая из страстей, и от чего она ослабляется и чем усиливается — он только сосредоточен на страстях и упражняет ум свой. Но если он размышляет о Боге и изумляется свойствам Его и исследует одного лишь Бога, он просветляется, а в этом также заключены и вышеназванные вещи. Они, конечно, сами по себе хороши, но они суть борения; и неправильно, чтобы мысль и знание души и тела полностью пребывали в них. Ни красота служения, ни знание состязаний и борений[782], ни мысленное противостояние страстям не составляет цели надежды, которая нам проповедана — той, о которой Апостол сказал: постигнуть со всеми святыми, что широта и долгота, и глубина и высота[783], и чтобы мы превосходили во всякой премудрости и во всяком духовном разумении[784]. Как можем мы умудриться и ощутить это, если мы только в противостоянии и противоборстве страстным помыслам, в спорах с ними и постоянной заботе о них пребываем ночью и днем? А ведь многие люди упражняются и становятся искусными в этом — и их служение прекрасно и трудно, но о другом аспекте они ничуть не задумываются[785].

Человек, который слишком озабочен мыслями о страстях и добродетелях, всегда вовлечен в борьбу: иногда он одерживает победы в духовной жизни, но нередко терпит и поражения. Тот же, кто занят размышлением о Боге, оказывается выше борьбы со страстями: такой человек «поистине восхищен из мира», а все, что связано со страстями, остается долу[786]. Размышление о Боге, сопровождающееся забвением всего мира, ведет человека к состоянию духовного созерцания, когда он проникает умом в «облако» славы Господней, уподобляясь ангельским чинам[787]. Просветленное размышление о Боге является одной из высших стадий молитвенного подвига: от него один шаг до «изумления» — состояния, в котором ум бывает совершенно исхищен из мира и всецело пленен Богом.

Если любви Божией вкусить вожделеешь ты, брат мой, о свойствах Его, о благодеяниях Его и о святом естестве Его думай, размышляй и вспоминай, и пусть ум твой блуждает в этом на всякий миг жизни твоей, и из этого осознаешь ты, как воспламенились любовью все части души твоей, как ниспадает на сердце твое горящее пламя и возрастает в тебе стремление к Богу, и от любви к Богу приходишь ты в совершенную любовь к людям… Просветленное размышление о Боге есть завершение молитвы; или, скорее, оно есть первоисточник молитв — потому что также и сама молитва заканчивается помышлением о Боге. Бывает, что из молитвы перенесен человек в изум¬ленное размышление о Боге; а бывает, что из размышления о Боге рождается молитва[788].

Взаимосвязи молитвы и размышления посвящена в значительной своей части Беседа 15 из 2–го тома. Ее основная тема — «чистая молитва» (slota dkita), которая, по Исааку, заключается в «размышлении о добродетели». Не следует думать, что чистая молитва есть полное отсутствие мыслей; напротив, она есть «блуждание» (pehya) мысли по божественным предметам[789]:

Чистота молитвы и собранность разума в молитве, о, человек, ученик истины, есть точное раз¬мышление о добродетели, которым мы усердно занимаемся во время молитвы. Как чистота сердца, относительно которой Отцы увещевают и к которой поощряют, означает не то, чтобы человек был совершенно без помысла или мысли или движения, но то, что сердце его должно быть очищено от пороков, и что он видит все добрым и по — божьему думает об этом — точно так же обстоит дело с чистой и нерассеянной молитвой. Последняя не означает, что разум совершенно лишен какого — либо помысла или блуждания любого рода, но что не блуждает он по пустым предметам во время молитвы. Если он блуждает по чему — либо благому, это не значит, чтобы он был вне чистоты молитвы; но он должен размышлять о необходимом и думать о том, что достойно Бога, во время молитвы. От человека не требуется также, чтобы пустые воспоминания не приходили вовсе, когда он молится, но чтобы он не увлекался ими и не блуждал по ним[790].

Есть два вида блуждания ума: дурное и хорошее. Даже чистая молитва состоит в блуждании, однако это «прекрасное блуждание», так как ум концентрируется на благих и божественных вещах.

Блуждание плохо, когда в пустых помыслах или дурной мысли блуждает человек и когда помышляет он о дурном, молясь перед Богом. Блуждание хорошо, когда по Богу блуждает разум во все время молитвы своей, по славе Его и величию, благодаря воспоминанию о прочитанном в Писании и прозрению в смысл божественных изречений и святых слов Духа. И если кто старается связать свой помысел от блуждания или воспретить разуму своему самовольно входить в размышление о подобных вещах во время молитвы, то поистине нет другого столь безумного, как он, если думает он, что такой вид блуждания чужд и несвойственен чистой молитве. Ибо ни полезные воспоминания о прочитанном в писаниях Духа[791], ни пробуждение в разуме прозрений и созерцания божественных благ в час молитвы не считаем мы чуждыми чистоте молитвы и нарушающими собранность помыслов в молитве. Чтобы человек исследовал, думал и сосредоточенно размышлял о предмете моления и о содержании молитвы — это прекрасная молитва, если она созвучна цели заповедей Господа нашего. Весьма хороша такая собранность разума[792].