Урга и Унгерн - Толмачёв Максим - Страница 30

– У меня вот к вам записка от Рериха…

Унгерн выхватил из моих рук письмо, поднес его к свету керосинки и, нахмурив лоб, пробежался глазами по строчкам. После этого он отложил бумагу в сторону, поднял с пола лампу и, поднеся к моему лицу, стал пристально глядеть мне в глаза. Я вспомнил наказ Рериха не отводить взгляда и вести себя спокойно. Держался как мог, но во всем происходящем присутствовал какой-то невыразимый словами комизм, и я неожиданно для себя, да и, пожалуй, для барона улыбнулся.

– По глазам вижу – честный, – констатировал барон. – Печатать на машинке умеешь?

– Могу.

– Хорошо, назначаю начальником штаба Азиатской конной дивизии!

– Начальником штаба? Я не военный, рассчитывал на место в штабе, но начальником штаба…

– Станешь военным!

Спорить с Унгерном было бесполезно и небезопасно.

Вынув из темноты химический карандаш и полевую книжку, он положил на нее записку Рериха пустой стороной вверх и, что-то наскоро написав, свернул и передал мне:

– Дуй в Комендантскую команду, становись на учет у Сипайло, потом назад в штаб. Чтобы до четырех поспел!

Взяв письмо, я поспешил покинуть юрту барона. По дороге развернул записку, в которой была всего пара строк: «Ивановский зачисл. нач. штаба. Завести дело, выдать док. и оружие. Отчет по большевикам передашь с ним. Унгерн».

Я повторил путь, проделанный до этого с Рерихом, и без приключений добрался до комендатуры. В просторном холле бывшего банка сидел теперь только один боец. Он было схватил стоящую рядом винтовку, но, судя по всему, узнал меня и, вернув оружие на место, со скукой в голосе спросил:

– К Макарке, што ли? Иди на второй.

Я кивнул и стал подниматься по лестнице. На втором этаже первая же из дверей была распахнута. Заглянул внутрь и увидел просторное светлое помещение с камином. В комнате был бардак, многочисленные коробки с бумагами перевернуты, шкафы раскрыты настежь. Разбросанные повсюду папки с документами устилали пол. Тот же беспорядок был и на столах. Перед горящим камином спиной к входу стоял малорослый человек в шинели и бросал в огонь стопками какие-то бумаги. При каждом броске он дергал головой из стороны в сторону и тихонько хихикал. Это было неприятное хихиканье психически больного человека. Я молча наблюдал за происходящим, не выдавая своего присутствия, но человек у камина неожиданно замер и, повернув голову вбок, стал прислушиваться. Логичнее было бы развернуться и посмотреть в мою сторону, но он этого делать не стал. Всего пару секунд он стоял неподвижно, а затем громко произнес:

– Заходите!

Я зашел. Перешагивая через груды наваленной бумаги, приблизился к камину. Маленький человек обернулся. Вид у него был нездоровый. Жидкие нечесаные волосы, белая кожа на одутловатом лице с темными кругами под глазами. При этом он улыбался, нахмурив брови, зрачки его время от времени метались из стороны в сторону, голова часто дергалась, а руки постоянно совершали бессмысленные манипуляции. Таким типам врачи часто выписывают бром и рекомендуют для успокоения нервов пить настойку опиума.

– Вы Сипайло?

– Сипайлов! – поправил меня коротышка. – Сколько можно повторять, я Сипайлов, Сипайлов, Сипайлов! Запомните уже наконец. Вы кто?

– Ивановский, направлен к вам Унгерном, вот записка. – Я подал бумагу той стороной, текст на которой предназначался для Сипайло.

Он схватил бумагу, внимательно прочел ее, потом перевернул, с интересом прочитал письмо, адресованное Рерихом Унгерну, и, хохотнув, положил бумагу себе в карман:

– Новый начальник штаба. Ивановский.

– Кирилл Иванович, – добавил я зачем-то.

– Вы знакомец Рериха? А у вас есть его кристаллы? Вы ведь недавно нюхали, вижу по вашим зрачкам!

– Да, нюхал, но у меня кристаллов нет.

– Жаль! Садитесь вон туда. – Сипайло указал мне место за столом, заваленным бумагами.

Я сел, а он резким движением сгреб на пол все, что лежало сверху, включая пресс-папье и чернильницу, которая, опрокинувшись, пролилась и заляпала ему руку. Сипайло обтер руку прямо о свою шинель, сел на край стола и замолчал. Взгляд его совершенно остекленел. Так мы сидели не меньше минуты. Неожиданно он ожил:

– У вас есть семья?

– У меня сын и дочка.

– А зовут как?

– Викентием и Натальей.

– А что жена?

– Умерла.

– Болезнь?

– Самоубийство.

– Понятно. А где же дети?

– Во Владивостоке у тетки.

Сипайло спрыгнул со стола на пол и, подойдя вплотную, стал с интересом заглядывать мне в глаза:

– У Колчака служили?

Мне не понравился вопрос. При своей внешней ущербности, Сипайло точно дураком не был. Логично было связать Колчака с приморским городом, который генерал последние годы использовал как штаб для своих операций.

– Нет, я ни у кого не служил. Я человек гражданский.

– Да? Ну хорошо. А каков был род ваших занятий во Владивостоке?

– Я не бывал там.

– А как же ваши дети? Разве не вы их туда привезли?

– Нет, моя жена.

– Имя и фамилия вашей жены в девичестве?

– Юлия. Юлия Верещагина.

– По детям скучаете?

– Скучаю, конечно.

– Хотите, наверное, вырваться отсюда и поскорее их увидеть?

– Разумеется, хочу увидеть.

– Расскажите о своей гражданской специальности. Где работали и кем.

– До прихода красных работал в Казани юрист-адвокатом.

– А после прихода красных?

– Перебрался в Томск. Там открылся Институт исследования Сибири в девятнадцатом году. Устроился туда секретарем.

– Как интересно! Это тот институт, который Колчак открыл?

– Насколько мне известно, институт был создан при его поддержке.

– Выходит, что вы на Колчака все-таки работали?

– Нет, я был секретарем в институте и у Колчака не служил.

– Хорошо. А детей и жену во Владивосток кто-то сопровождал? Время-то неспокойное было.

– Потому и отправил, что время неспокойное. Добирались сами.

– Хорошо. А в Ургу вы как же попали?

– В Урянхайский край организовывалась экспедиция. Нужны были деньги. Я попросился. Меня взяли.

– Кем взяли? Юрист-адвокатом?

– Нет, на подхвате был, выполнял различные поручения.

– Дальше.

– В начале лета двадцатого года экспедиция прибыла в Белоцарск, там меня настигло известие о том, что жена умерла, а Викентий потерял правый глаз.

– Сколько напастей сразу! Как же с Викентием такое случилось?

– Не знаю подробностей, телеграмма пришла из Иркутска, деталей в ней не было.

– И что же произошло дальше?

– Викентию было всего четырнадцать, Наталье одиннадцать лет. Они остались без матери одни в чужом городе. Я отпросился у начальника экспедиции, он вошел в мое положение и отпустил меня.

– И вы поехали во Владивосток из Белоцарска?

– Да, поехал.

– А как же вы при этом оказались в Урге? Это же совсем в другой стороне!

– В то время как раз была «читинская пробка». Колчаковские войска отступали на восток, да еще куча разного народа пыталась выбраться в Приморье по железке. Поезда не ходили, телеграфной связи не было. В Чите царили бардак, грабежи и насилие, я не мог там задерживаться. Отправился во Владивосток единственно свободным окружным путем через Ургу, рассчитывая отсюда на попутном автомобиле или с обозами выбраться через Маньчжурию в Приморье.

– А по каким документам вы въехали в Халху?

– Мои документы были утеряны. Меня не впускали в Монголию, но я сумел пробраться, дав на таможне взятку, так многие тогда делали.

– Какой вы находчивый! Продолжайте.

– Прибыл в Ургу, пошел в консульство просить, чтобы мне сделали документы с китайской визой для выезда в Маньчжурию.

– Выдали вам документы?

– Нет.

– Почему же?

– Консул заподозрил меня в том, что я большевистский агитатор, и отказал. Я был вынужден остаться в городе.

– Как интересно! А на каком основании он вас заподозрил? Может быть, у вас все-таки были документы? Большевистская ВЧК выдавала командировочные удостоверения для проезда в Монголию в огромном количестве. Своим агентам. Вы были агентом ВЧК?