Урга и Унгерн - Толмачёв Максим - Страница 27

Рерих взглянул на меня, на лице его была красноречивая улыбка, я тоже улыбался, глядя на этого увлеченного человека, напоминающего ребенка, которого родители зовут обедать в самый ответственный момент важных занятий.

– Лисовский! – рявкнул полусерьезно-полуигриво Рерих.

На сей раз тот вздрогнул и, забыв про чертежи, обернулся к нам, сощурив глаза и пытаясь разглядеть, кто же стоит рядом в сумраке, нарушая ход творческой мысли. Не отрывая от нас взгляда, Лисовский на ощупь сгреб керосиновую лампу и, вытянув перед собой руку, осветил наши лица. Заметив улыбки, он улыбнулся в ответ слегка растерянно, явно все еще поглощенный чем-то далеким и, несомненно, важным для него.

– Добрый день, господин Лисовский! Вы узнаете меня? Это Рерих.

– Да-да, конечно. – Лисовский стал подниматься с пола, стряхивая с себя вместе с невидимой пылью творческое оцепенение; он, несомненно, переместился в наш мир большей частью своего сознания. – А который теперь час, господа?

– Часов одиннадцать, пожалуй, – произнес я, хотя не очень был уверен в точности.

Восприятие мое, скорее всего, было еще искажено действием кристаллов. Впрочем, ответ Лисовского показал, что, по сравнению с его ощущением времени, мое собственное не претерпело значительных изменений.

– А одиннадцать вечера или утра?

– Утра, мой друг! – Рерих по-приятельски похлопал «алхимика» по плечу. – Пойдемте-ка наружу. Вам не помешает глоток свежего воздуха и стаканчик горячего чая.

Лисовский обреченно обернулся к горе приборов и чертежей, горестно вздохнул и смиренно последовал за Рерихом. Солдаты сидели у костра с котелками в руках, посмеивались и с аппетитом уплетали кашу с барсуком. У местных острословов Лисовский был объектом беззлобных шуток, на которые отвечал добродушной улыбкой. Впрочем, бойцы проявляли и заботу о нем – положили ему полный котелок каши, сунули в руки кружку с чаем и даже накинули «алхимику» на плечи шинельку. Каждый по-своему старался удружить, что немало смущало Лисовского. Видно было, что этот скромный труженик сумел заслужить у них доверие и симпатию. Перекусив и попив чая, Лисовский предложил нам снова пойти на станцию – наверняка ему не терпелось продолжить работу. Рерих согласился, захватил с собой мятый китайский чайник и две кружки. Вернувшись в помещение, он поставил чайник на буржуйку, а кружки на стол.

– Как движется работа? – спросил Рерих у Лисовского, который как бы между делом снова начал копошиться в своих деталях и чертежах.

Погрузиться в работу он еще не успел, поэтому на вопросы реагировал и давал короткие ответы по существу.

– Аппарат мощный. «Сименс и Гальске» на «звучащей искре». Антенна на двенадцати медных проводниках… Совсем не повреждена. Индикаторы побили, кое-где проводку подрали. Двигатель Гарднера керосиновый двухцилиндровый повредили основательно… но этот я без труда приведу в порядок. На прием станция уже к вечеру работать будет, у немцев автоматика надежная. Вот с передачей сигнала нужно будет повозиться.

– На прием – уже хорошо! – Рерих разлил чай по кружкам, одну протянул мне, другую принес Лисовскому и поставил рядом с керосиновой лампой.

Мастер даже не взглянул на чай.

– Лисовский, не желаете взбодриться? У меня к вам разговор, хотелось бы на полчасика занять ваше внимание полностью.

– Кристаллы Рериха? – оживился Лисовский.

Побросав в кучу свои игрушки, он схватил лампу, кружку с чаем, поднялся на ноги и поспешил к столу. Рерих, улыбаясь, достал свою склянку с препаратом, бамбуковую трубочку и нож. Размял кристаллы метамфетамина, разбил их на шесть равных кучек и предложил Лисовскому приступить к процедуре. Ученый довольно шустро разобрался с порошком, после чего Рерих жестом пригласил и меня к «причастию».

– Думаете, мне уже стóит? – поинтересовался я.

Лисовский изобразил на лице удивление, а Рерих с улыбкой утвердительно кивнул. Я взял трубочку и аккуратно произвел необходимые действия… Рерих принял оставшиеся две горки и, усевшись за стол, подкрутил в лампе фитиль, сделав освещение в помещении более ярким.

– Кирилл Ивановский, знакомьтесь! – Рерих кивнул в мою сторону.

– Приятно! Всеволод Лисовский.

Мы пожали друг другу руки.

– Как вы знаете, я сейчас начальник интендантской службы при бароне. Сегодня хотел представить ему Ивановского и рекомендовать на должность начальника штаба. В Урге инфраструктура нынче вся практически разрушена, а мне нужно срочно наладить тыловые службы. Хотел вам предложить место у себя в интендантстве. Вас Дедушка уже взял на заметку, так что работать на него при любом раскладе придется, вопрос в том, кому вы будете подчиняться и чьи задачи выполнять. Мне бы хотелось заполучить вас к себе.

– Я польщен, Владимир Константинович. Конечно, у меня были некоторые планы, которые нынешний штурм столицы несколько нарушил. Но раз уж положение безвыходное, я готов потрудиться и на нынешнюю власть. А какие работы вы мне планируете поручить, если не секрет?

– Работы теперь много, и разной. Давайте выясним, что вы предпочитаете делать, в чем разбираетесь лучше всего. Не могли бы вы вкратце рассказать нам с Ивановским свою биографию, включая образование, увлечения в гражданское время, описать обстоятельства, при которых вы оказались в Урге, и род занятий до момента последнего штурма города.

– Ну, рождение мое и детство вас мало заинтересуют. В четырнадцатом году окончил институт по специальности инженер-мелиоратор. Нас в том году выпустилось всего четыре человека, среди них был и мой старый приятель Шумаков. Вот с ним-то я и участвовал во время учебы в различных экспедициях, изучал древние системы орошения в Средней Азии. Бывали с ним и в Европе, где исследовали природу болот, чтобы узнать способы орошения и мелиорации засоленных почв. Случалось посетить Тунис и Египет. На летних каникулах тоже без дела не сидели. Четыре лета кряду проработали, изучая в астраханских степях режимы орошения и техники полива, а получив дипломы, прибыли туда же на работу. Тингутинским опытным участком заведовал тогда Петр Александрович Витте. Я его дочерей готовил к экзаменам в гимназию по математике и физике. Он ко мне очень хорошо относился, хотя загружал не по-отечески. Мы строили тогда сельскохозяйственную школу, он мне поручил также заведовать работами по орошению лиманов. Короче говоря, времени скучать у нас с Шумаковым не было.

В Тингуте мне задержаться не пришлось. В том же 1914 году Петру Александровичу было предложено место сотрудника монгольского правительства по организации государственных имуществ Халхи, по совместительству еще и начальника экспедиции по исследованию скотоводства и пастбищ Монголии. Витте принял приглашение и взял меня с собой, а на Шумакова оставил все свое хозяйство в Тингуте. Потом война германская, революция… вот теперь война с большевиками. Вернуться в Россию способов не представилось, да и работы тут хватало, кто-то ведь должен был ее делать. В эту пору чем я только не занимался. В многочисленных экспедициях Витте по Халхе я был и картографом, и почвоведом, и ботаником… В этом году мы обследовали восточные пределы Монголии и планировали вернуться в Ургу еще до холодов. Но с такими событиями… Мы двигались к столице с большими задержками и едва поспели прибыть сюда к февралю. Про Унгерна мы не знали вовсе, были удивлены, когда нас задержали на подъездах к городу. Отряд Хоботова нас настиг на тракте, развернул экспедицию в свой лагерь на Керулене. Верблюдов и лошадей изъяли, провизии было мало, оружия тоже. Больно было смотреть на Витте, когда из обозов выгружали образцы минералов и почв. Так все там и осталось лежать посреди степи… Богатый гербарий на сотню листов пускали потом на курево и розжиг печурок в лагере. Витте и многих участников экспедиции отпустили. Меня оставили. Я тогда по совместительству был еще и шофером-механиком на автомобиле Петра Александровича, вот меня вместе с автомобилем и приняли в строй. Без работы сидеть я совсем не способен. Где мог быть полезен, старался поучаствовать. Так вышло, что в подготовке штурма Урги я был задействован сразу по нескольким направлениям.