Урга и Унгерн - Толмачёв Максим - Страница 24

– Мне льстит это доверие, и я не вижу другого выхода, кроме как согласиться. А еще у тебя под подушкой наган, и при моем отказе ты наверняка захочешь избавиться от меня как от нежелательного свидетеля твоей опасной откровенности.

Рерих захохотал. Ему, очевидно, доставила удовольствие моя острота с револьвером, которая была шуточной лишь отчасти. Знал я Рериха недолго, – возможно, за этим образованным и остроумным фасадом скрывается другой, неизвестный мне Рерих, провокатор и убийца, и он по неведомым причинам втягивает меня в свою опасную игру. С другой стороны, по моему мнению, я не должен представлять для него лично, равно как и для барона, какой-то опасности.

– Кирилл, ты неглупый человек, не болтлив, что весьма ценно. Кроме того, оказался в ситуации, в которой у тебя практически нет выбора. Во многом мы сейчас похожи, я буду рад помочь тебе теперь и потом, когда мы наконец выберемся из города и окажемся подальше от барона. Для осуществления моих планов нам понадобится множество ресурсов, боюсь, нашими с тобой ограниченными усилиями с этой задачей не справиться. Потому предлагаю держать ухо востро, завязывать новые полезные знакомства в дивизии и составить совместный подробный план – согласно этому плану мы будем двигаться к нашей свободе. Прежде всего, необходимы новые документы и транспорт для выезда в Харбин, кроме того, нужны деньги на первичные расходы, связанные с побегом, и значительные средства, чтобы обустроиться на новом месте. У тебя ведь дети, их нужно безопасно вывезти из Владивостока, а это тоже потребует немалых расходов. Сейчас говорить о деталях плана не будем, тебе нужно еще поступить на службу к Унгерну. Вот первейшая задача, которая при провале может стать трагической не только для тебя, но теперь и для меня.

Сейчас я расскажу о тех, с кем нельзя терять бдительность ни при каких обстоятельствах. Самым опасным человеком после Унгерна для нас является Сипайло, известный в дивизии по кличке Макарка Душегуб. Он теперь официальный комендант Урги, а по совместительству выполняет роль начальника контрразведки и главного палача барона. Посему о нем и его команде тебе, несомненно, нужно узнать подробнее.

Леонид Сипайло примкнул к Азиатской конной в августе 1920 года. До этого он был закреплен за штабом атамана Семенова и очень быстро дослужился до подполковника, а еще раньше, до 1917 года, состоял на службе в почтово-телеграфном ведомстве. Прошлое его темное, из него известно лишь несколько фактов, да и те с его же слов. Он окончил классическую гимназию в Томске, до революции работал судовым механиком, в дивизии поговаривали о его уголовном прошлом… В армии никогда не служил, но в беседах непременно называет себя русским офицером. В штабе Семенова в Чите он заведовал одним из одиннадцати забайкальских «застенков смерти» в особняке Бадмаева. Есть мнение, что Сипайло своими садистскими наклонностями сумел вызвать всеобщую ненависть и атаман Семенов отдал тайный приказ его убить. Кроме своих наклонностей палача и мучителя, он обладал каким-то животным чутьем и чудом спасся от смерти, покинув Семенова и прибившись в Даурии к генералу Унгерну. Маленького роста, худой, подвижный, нервный, физически слабый, кожа бледная, вид нездоровый, глаза постоянно бегают, руки трясутся, речь сопровождается нервными смешками. Падок на женщин, однако на взаимность в силу отталкивающей наружности и садистских наклонностей рассчитывать ему не приходится. Чаще всего силой или угрозами склонял девушек к сожительству, после чего душил их. Удушение является его любимым видом казни, умеет удавливать множеством способов и с использованием различных видов удавок, не брезгует действовать и руками. В дивизии, как я уже говорил, за ним закрепилась кличка Макарка Душегуб. Так называли его между собой и простые бойцы, и офицеры. Хитрый, находчивый и коварный тип.

Сразу же после захвата Урги он был назначен начальником Комендантского управления города, которое разместилось в здании Монголо-китайского банка. Именно там теперь находится весь запас золота, серебра и бумажных денег. Он охраняется Комендантской командой, состоящей из двух десятков человек. Всего же при комендатуре – не меньше сотни бойцов во главе с офицерами Ждановым, Панковым и Новиковым.

Из особо приближенных помощников Сипайло следует выделить капитана Безродного, он, в отличие от своего начальника, коренной унгерновец, воспитанник подполковника Лауренца, под началом которого на станции Даурия прошел школу экзекуций и пыток. По природе своей труслив и чрезвычайно жесток. У Дедушки пользуется доверием. Есть еще при Сипайло есаул Макеев. Мягкосердечный и впечатлительный, нервный и немного неуравновешенный, при этом храбрый офицер, готовый прийти на помощь и способный на добрые дела.

Связующим звеном между Сипайло и Унгерном служит адъютант барона Бурдуковский, известный в дивизии под именем Женя, о нем уже разговор был. Комендантская команда под предводительством Макарки Душегуба отвечает за ведение дел в гарнизоне. Любые перемещения личного состава и транспортных средств производятся в соответствии с утвержденным порядком через Сипайло, тыловые службы также находятся в его ведении. Унгерн предоставил своему главному палачу достаточно автономии и в дела его не лезет. После захвата Урги был выпущен приказ о том, что евреев и большевиков в городе необходимо истребить, одну треть всего их имущества отчуждать в пользу штаба дивизии, а остальные две трети предписывалось оставлять себе. Теперь в городе идет охота на евреев и большевиков, уже третий день кряду в Урге разбои и резня. Руководит экспроприацией и казнями, разумеется, Макарка. Кроме евреев и коммунистов, в опасности теперь все более или менее зажиточные граждане города, включая и иностранцев. Поговаривают, что их методично подвергают пыткам, заставляя давать признания, после чего изымают ценности и пускают в расход.

За рассказами Рериха я перестал замечать время. Однако неожиданный звук храмовых труб где-то вдалеке оповестил нас о наступлении утра. Рерих развел над головой руки, потянулся, как после хорошего сна, разлил остатки чая, одним глотком осушил свою пиалу. Затем пошарил под подушкой, достал наган и, вложив его в кобуру за поясом, сгреб со стола склянку с кристаллами.

– Собирайся, пора выдвигаться в штаб.

– Да мне, собственно, и собирать-то нечего, в целом я готов.

– Ну и славно, – улыбнулся мне Рерих. – Вот еще один совет: во время разговора с бароном наступит момент, когда он начнет вдумчиво заглядывать тебе в глаза. Это обязательный ритуал: он верит, что своим зорким глазом способен увидеть всю подноготную оппонента. В эту минуту не отводи взгляда, старайся быть максимально расслабленным, не дергайся и не суетись. Вот, пожалуй, и все напутствия, надевай шинель – и вперед!

Мы вышли в город. Солнце только начало подниматься, было морозно и свежо. Двигались на запад по тому же тракту, по которому меня вели в тюрьму. Шли пешком, по безлюдной Урге, встречая по пути множество разжиревших собак-трупоедов, бегавших по улицам в одиночку и небольшими стаями. Они совершенно не опасались нас и даже порой рычали, показывая, что раннее утро – это время, по праву принадлежащее им. Мертвых на улицах было немного, но даже мороз не смог уничтожить смрад разложения, – должно быть, источник запаха находился где-то неподалеку. Не сходя с тракта, мы пересекли Консульский поселок и свернули к реке. Здесь трупная вонь ощущалась значительно сильнее. Вскоре мы увидели ужасающую картину, от которой обоим стало не по себе. Сотни тел были сброшены в овраги вдоль речки. Множество собак пировало тут, объедая останки, часть из которых была припорошена тонким слоем снега, а часть, судя по свежим следам, привезена сюда совсем недавно. Были тут трупы в китайской форме, без сапог, встречались гражданские, среди них бросались в глаза тела нескольких женщин и детей разного возраста. Казненные еврейские семьи… Я остановился, не в силах оторвать взгляда от этого завораживающего кладбища под открытым небом, но Рерих отвернулся и подтолкнул меня в спину, безмолвно предлагая двигаться дальше. Мы некоторое время шли вдоль реки, встречая все больше незахороненных останков. Нам попалась по дороге целая гора трупов – их, наверное, пытались сжечь, да не сумели. Черные пятна на снегу, запах затхлой гари, разбросанные куски тел и множество собачьих следов говорили о том, что это, пожалуй, самое раннее из увиденных нами погребений, оно же было, несомненно, и самым многочисленным. Штатских я тут не заметил, разлагающиеся тела принадлежали гаминам, казармы которых оказались неподалеку. Мы свернули от реки в сторону, прошли казармы, пересекли Троицкосавский тракт метров на двести выше моста и очутились в пригородном поселке, по виду совсем заброшенном. Среди одноэтажных строений пестрело несколько юрт, в небо струйками поднимался дым – судя по запаху, топили углем. Рядом с одной из юрт стоял автомобиль, на котором Рерих забирал меня из тюрьмы. Кузов был завален какими-то ящиками и мешками, рядом суетился человек в кожаной куртке, стараясь понадежнее привязать груз веревками. Он отходил в сторону, задумчиво смотрел на дело рук своих, потом, о чем-то рассуждая сам с собою вслух, продолжал свое бесхитростное занятие.