Плащ и галстук (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович - Страница 25

Поэтому и было жалко. Дашка Смолова была некрасивой злобной хамкой. Эгоистичной, трусливой… несчастной. Обреченной все ночи в своей жизни проводить как запертый от греха подальше оборотень. Более того, уж кто-кто, а вот она была чисто гражданским человеком, без всяких перспектив в неосапиантных направлениях. Научилась бы, как ей жить со своими способностями, а затем и перешла бы в свою квартиру, в обычную жизнь, на обычную должность. Все советские неогены военнообязанные, всех могут вызвать, если Родина-Мать позовет, но Дашка…

Она была обычной девчонкой. И она, черт побери, просто дрыхла в своей кровати. Летом, *лять. На море. В лагере, сука. Под защитой.

В этот вечер я нажрался как свинья. Зашел в свою конуру в «Жасминке», оглядел молчаливых Кладышеву с Палатенцем, насовал в морозилку водки, а потом начал пить. Сначала один, а потом… ну, можно сказать, тоже один, но не совсем. Перебазировался в комнату Вероники, меня там ждал замечательный собеседник по имени Вольфганг Беккер. Изумительный парень, доложу я вам. Не был бы голым и мужиком, я бы его замуж взял. Висит, молчит, пузыри пускает. Водку экономит. «Сяпу» не употребляет. Слушает внимательно. Не засыпает, когда я хожу отлить. Палит отсветами с корпуса резервуара пытающуюся подслушать Веронику.

Поймите меня правильно, я — не хороший человек. Совершенно не мучаюсь угрызениями совести за то, что недавно буквально скинул с неба несколько десятков людей. Я торговал химией в университете, общался с барыгами, периодически кого-нибудь убиваю, пусть даже и по долгу службы. Не всегда красиво и благородно, иногда кроваво и ужасно, просто потому что не особо думаю, что делаю. Я способен легко закошмарить тех, кого мне прикажут закошмарить, пока это не будут дети. Черт побери, я спокойно трахал Сидорову, в глаза ей сообщая, что не люблю её и не испытываю особо никакой приязни. Тут, к моей чести, нужно уточнить, что та, пусть даже и рассчитывая постоянно на что-то большее, сексу отдавалась с громадным удовольствием и при каждом удобном случае.

Более того, я совершенно спокойно отношусь к тому, что никто иной как Сидорова беременна моим ребенком. Он не совсем мой, уважаемая публика, он принадлежит Союзу. Его не отдадут ни мне, ни Юльке. А если ей и отдадут, то потому что она и так малополезный член общества, точнее, с узкой пожарной специализацией. И под контроль плотнейший в таком случае попадает. Шансы на нормальную жизнь у меня? Нулевые. У Сидоровой, которой везет как последней дуре? Значительно больше.

Так вот, к чему это все? Я — не хороший человек, а простой. Может быть, даже слишком простой. Несправедливость есть как вокруг меня, так и во мне самом. Эгоизм, зависть, отчаяние. Память о мире, где твоя свобода определяется тем, что ты можешь себе позволить потребить. Мир, в своем большинстве опирающийся на деньги, — далеко не такая ужасная вещь, как пытаются с экранов вещать обрюзгшие политики. Мне очень не хватает той свободы, душат местные порядки, бесят ограничения, наложенные государством. Умом я понимаю, что они — необходимость, что без них нам, неосапиантам, бы просто не позволили жить, но…

Я хочу справедливости. Хочу человеческого отношения. Хочу, чтобы кончился этот бардак. Понимаю, что он связан с тем, что неповоротливая громада нашей большой прекрасной страны никак не может реализовать индивидуальный подход к неосапиантам, делая из них, большей частью, несчастных, либо деформированных своей жизнью и работой, людей. Но… человек стремится к лучшему. Всегда.

Чокнувшись рюмкой с резервуаром, содержащим в себе вегетативно настроенного немца, я мечтательно продекламировал изувеченные когда-то в другой жизни стихи, мои любимые:

— Товарищ, верь, взойдет она, звезда немыслимого знанья. И на обломках мирозданья напишут наши имена…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А потом закинул полную рюмку в рот.

И замер так. Ненадолго, наверное, секунд на десять, но они показались мне вечностью. Поймал озарение. Пьяное, кривое, тупое, бесконечно наивное, полностью сказочное, концептуально противоестественное, но…

Но!!

Из квартиры меня вынесло как плотную какашку неудержимо тугим напором из бачка. Бывает такое, да? Когда удивляешься, как это оно не застряло в трубе нафиг затычкой, затопив тебя по самые щиколотки водой, которой стало некуда деваться… ладно, в жопу сравнения! Вперед! И, сука, с песней! Но про себя!

— Привет, Виктор, — тихо поздоровались со мной в приехавшем лифте.

— Привет, Вадим, — кивнул в ответ я, слишком сосредоточенный на своем прозрении. Несмотря на состояние, довольно близкое к нестоянию, мозги у меня работали четко, поэтому глаз на собеседника я заученно не поднял. Хотя и рад был его видеть. Но это прошло мимоходом. Меня сейчас интересовало нечто совсем другое.

— Ты!? — приоткрыла ротик открывшая дверь Янлинь, разглядывая меня. Зрелище, наверное, было не очень. Выхлоп метров на пять, аж Вадим в лифте морщился, глаза дикие, прическа… всегда дикая. Стою как дурак в майке-алкоголичке и разношенных трико. Юная китаянка сразу с налету меня неправильно поняла, попытавшись захлопнуть дверь.

— Падажжы, — придержал я дверь, — Тут это… того.

— Нет… нет, — с легким торможением, тряхнула она головой, — Нет. Не будем. Не хочу. Не с тобой. У-уходи.

— Ты про что? — непонимающе заморгал я, заставляя непонимающе заморгать её, — Ты это. Не надо. Я не за тем.

— Не за тем?!

Не верьте китайцам. Они умеют широко раскрывать глаза. Просто притворяются.

— Точно?! — недоверие, излучаемое начавшей приоткрывать дверь Янлинь, можно было бы разливать в свинцовые фляги и торговать этим концентратом за большие деньги среди африканских и эскимосских племен, которых любят приобщать к цивилизации за ценные ресурсы на их территориях.

— Точно! Надо поговорить! — вломился я в девичью светелку, сграбастав одной рукой не успевшую отступить девушку. В её глазах тут же вспыхнуло вступившее само с собой в ядерную реакцию подозрение, но я тупо подхватил красавицу подмышки, поднял, поднес к кровати, а затем, усадив на нее, быстро вернулся к двери, закрыв ту на замок.

— Водка есть? — осведомился я у девушки, — А спирт-плюс?

— Ах ты! — вскочила та с кровати, — Ты! Пить пришёл?!!

— Ты знаешь, что такое нейронные сети? — убил я на корню возмущение красавицы, — А искусственный интеллект? А виртуальный интеллект?

Та замерла на одном месте, но мягкая кровать предала девушку, от чего та начала падать… прямо в мои объятья. Упав туда, Янлинь несколько секунд повисела, разглядывая моё не совсем адекватное лицо, а затем кивнула:

— Водка. Спирт-плюс. Сейчас.

Это был долгий, очень долгий разговор, закончившийся только под утро, в одной постели. Нет, ничего не было, мы просто лежали в обнимку. Я — наспорившийся до хрипоты, но победивший, она — …не знаю. Время покажет.

— Ты Прогност, — уверенно сказала Янлинь, — Предиктор.

— Нет, — удивил я девушку в бессчетный за этот вечер и ночь раз, — Понятия не имею, что будет. Думаешь, нам бы понадобилось вот это вот, если бы я знал, что нужно сделать правильно? Я ни черта не знаю, кроме того, что знаю.