Всегда вчерашнее завтра - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 51

Он смотрел ей в глаза и ничего не говорил. Она что-то сумела прочесть, что-то понять, что-то почувствовать. Поэтому, кивнув ему на прощание, пошла к двери. Уже открыв ее, она остановилась.

– А я обманула свою охрану во второй раз, – вдруг пожаловалась Мари, – думала, они ни о чем не догадаются. А они ждут меня в коридоре, – показала она на двух молчаливых мужчин, стоявших у двери. – Спокойной ночи, мистер моралист, – добавила горько и вышла. Дверь за ней бесшумно закрылась.

«Будь я проклят, – с отчаянием еще раз подумал Дронго, – и зачем вообще я согласился на розыск этих документов?»

Он заснул через полчаса, приняв традиционный ночной душ. Ему снилась Мари, которой в своих сновидениях он не собирался отказывать.

Глава 33

Они стояли и смотрели на лежавший перед ними труп водителя. В сторожке лежало еще несколько человеческих тел, изрешеченных пулями профессионалов. Все понимали, что отныне пути назад нет.

– Что будем делать? – спросил Семенов, и эта фраза больно хлестнула по нервам всех четверых.

– Для начала уедем отсюда, – предложил Савельев, – заберем трупы водителей и уедем. Пусть думают, что это обычное нападение на пограничный пост. Сейчас в стране начнется настоящий кавардак, никто ничего не разберет.

– Оружие забирать? – спросил Потапчук.

– Ничего не трогать, – приказал полковник. – Все должно выглядеть как акция возмездия или нападение террористов. Проверьте все вокруг и уезжаем.

– Этот еще жив, – показал на тяжелораненого пограничника Семенов. – Может, добить его? Нельзя оставлять в живых никого. – Он уже поднял пистолет, но Савельев схватил его за руку.

– Не стреляй. Если начнут проводить расследование, они не поверят, что мы могли оставить раненого в живых. Понимаешь?

– Ты с ума сошел?! – разозлился Семенов, стряхивая руку полковника. – Он же все расскажет.

– Пусть рассказывает, – кивнул Савельев, – это даже хорошо. Что ему известно? На двух автомобилях проезжали в Белоруссию какие-то чужие люди, которые в ответ на требование открыть чемоданы начали стрельбу. Ну и что? Он ведь не знает, кто мы и откуда.

Они поняли коварный замысел полковника. Если начнется официальное расследование, ни один следователь прокуратуры или КГБ, ни один сотрудник милиции не поверит, что здесь побывали настоящие профессионалы. «Ликвидаторы» КГБ не могли оставить в живых свидетеля, это считалось первым признаком непрофессионализма. И именно поэтому Савельев хотел поступить нестандартно. Иезуит полностью соответствовал своей собственной кличке.

– Заканчиваем, – приказал полковник. – Грузите трупы, садитесь в машины и поедем дальше. Через десять-пятнадцать километров остановимся. А сейчас разойдитесь и проверьте все вокруг. Надеюсь, никто не выронил своего паспорта?

Так обычно шутили среди «ликвидаторов» КГБ, которые выполняли свое дело, умело уходя от преследования. Считалось, что главным достижением профессионала является не стрельба по живой мишени, а умение уйти с места. Удачно выполненная операция засчитывалась только в том случае, если «ликвидатор» исчезал, не оставляя следов и не попадая в руки преследования. «Оставить паспорт» на жаргоне офицеров КГБ – значит, оставить следы, которые выведут на «ликвидатора», то есть проявить себя с самой худшей стороны.

Савельев входил в группу обеспечения безопасности «ликвидаторов», которых ему предстояло прикрывать после совершения непосредственного акта уничтожения конкретного физического лица и снабжать необходимыми документами.

Они разошлись в разные стороны, осматривая место трагедии. Чемоданы перенесли в первый автомобиль, а трупы погрузили во второй. Уже через десять минут они снова сидели в машинах, направляясь в сторону Белоруссии. Проехав около пятнадцати километров, свернули к лесу.

В первой машине работало радио, и диктор торжественным голосом сообщил об арестах членов ГКЧП, о запрете Коммунистической партии Советского Союза, об упразднении КГБ. – Что думаешь делать, полковник? – спросил сидевший в этом автомобиле Семенов у своего руководителя.

– Уходить, – отрывисто бросил Савельев, – убираться отсюда к чертовой матери. Теперь мы будем как волки, которых все ненавидят и преследуют. Нужно уходить в леса, как думаешь?

Он почему-то сам сел за руль, словно не доверяя в этой последней поездке никому из офицеров собственную судьбу.

– Ты «ликвидатор», тебя повесят в первую очередь. Понимаешь, что сейчас начнется? Они уже запретили Коммунистическую партию, разогнали КГБ. Сейчас тебя ждут, чтобы торжественно казнить перед Кремлем. Представляешь, каких собак на тебя навешают? – зло спрашивал Савельев, выжимая из машины все возможное.

– Представляю, – очень серьезно ответил Семенов. – И что нам делать?

– Уходить за кордон. Как раньше. У нас остались деньги, за которые я обязан отчитаться. На первое время хватит. Документы возьмем с собой. Через несколько лет им не будет цены, как бы ситуация ни повернулась. А сейчас возвращаться в Москву нельзя. Нам пришьют и эти убийства, а потом шлепнут в горячке, не разбираясь. Нужно выждать, оглядеться, немного успокоиться.

– Думаешь, они побегут с нами? – показал Семенов на вторую машину, следовавшую за ними.

– Нет, – убежденно сказал Савельев, – не побегут. Лозинский вообще странный тип. У него полулиберальные взгляды на все, что происходит. А у Потапчука больная жена. На всякий случай я всегда смотрю личные дела своих офицеров. И оперативные данные по наблюдению тоже изучаю. Чтобы точно знать, с кем я работаю. Ты можешь уходить спокойно, твоя сожительница плакать о тебе не станет, а сын твой растет в новой семье и уже называет отчима «папой».

– Заткнись, – разозлился Семенов, – без тебя все знаю.

– А раз так, то не валяй дурака, – тоже окрысился Савельев. – Уходим вместе. И заберем все документы.

– А эти?

– Они останутся…

– Здесь? – Он взглянул на Савельева, опасаясь увидеть кивок. Одно дело – стрелять неопытных пограничников, другое – попытаться убрать двух офицеров КГБ, один из которых «ликвидатор». В этом деле шансы уже равны, и те двое могут оказаться проворнее их. Но Савельев медлил, не решаясь кивнуть. Потом раздраженно сказал:

– Черт с ними, пускай живут. Их нельзя устранять, иначе все кинутся искать документы у нас. А так они могут рассказать всем о нашей гибели.

– Что они скажут?

– Ты думаешь, я напрасно взял с собой два трупа? – усмехнулся Савельев. – Это наше алиби. Настоящее алиби, главное, чтобы напарники не подвели нас.

Когда машины остановились, он вышел первым, сильно хлопнув дверцей. Из второго автомобиля выбрались остальные офицеры. Они не слушали радио, пока их машина ехала за первой. И почти все время молчали. Лишь однажды Лозинский сказал сидевшему за рулем Потапчуку:

– Влипли мы с тобой в историю, Виктор. И неизвестно, чем все это кончится.

Потапчук угрюмо промолчал. Он думал о своей больной супруге, о документах, находившихся в первом автомобиле, о случившихся в Москве событиях, в корне меняющих их собственную жизнь. В таком настроении он подъехал к первому автомобилю, притормозив свою машину в пяти метрах от уже стоявшего под начинающимся дождем Игната Савельева.

Выходя из машины, Потапчук на всякий случай проверил оружие: когда рушится мир, доверять нельзя никому. Он шагнул к Савельеву. За ним подошел Лозинский.

– Все в сборе, – невесело подвел итог полковник. – Теперь нам нужно решать, что делать дальше.

– У вас есть план? – спросил Лозинский.

– Некоторые соображения, – кивнул полковник. – Но сначала я хочу знать, слушали ли вы последние известия из Москвы? Их только что передавали по радио.

Лозинский с Потапчуком переглянулись.

– Мы не включали радио, – сказал Лозинский.

– В Москве запрещена Коммунистическая партия, – невесело улыбнулся Савельев. – Вот и все, ребята. Они объявили КГБ преступной организацией. Значит, отныне мы с вами преступники.