Прибытие первого корабля - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 2

— От вас, жрецов, вечно спорящих о предметах, недоступных человеческому пониманию, на этом корабле больше неприятностей, чем от всех опасностей плавания в открытом море! — воскликнул он. — Ну почему вы не можете мирно служить Водену, которого все мы чтим и признаем, и не обращать внимания на мелкие различия, по которым мнения не совпадают? Если вы поднимаете такой хай по поводу того, кто из вас должен обучать детей, я вынужден буду запретить это обоим! Пускай уж лучше они довольствуются тем, чему научат их матери.

Разгневанные жрецы удалились с явно недовольными физиономиями, а Кенна — это он произнес речь — приказал дать сигнал к общему сбору команды. Мне понравилось независимое поведение этих людей. Кенна был их верховным вождем, но ни один не выказывал ему подобострастия, с каким римский легионер привык выслушивать своего претора. К нему относились как к первому среди равных, с уважением, но без фамильярности, что только подчеркивает высокую степень личного достоинства и самоуважения даже в среде рядовых варваров.

По нашим римским меркам, слова вождя, обращенные к воинам, не отличались обилием эпитетов и метафор, равно как и красноречием, зато короткие точные фразы били прямо в цель. Во всяком случае, именно так воспринимали их слушатели. Начал он с напоминания о том, что все они покинули родину из-за недостатка свободных земель и что путь назад для всех них заказан. На родных берегах не было больше места, где они могли бы свободно и независимо существовать. Еще он сказал, что остров Британия мало населен, а значит, у каждого есть шанс стать основателем собственного рода.

— От тебя, Уитга, — сказал он, обращаясь к одному их дружинников, — пойдет род Уютингов, а ты, Букка, станешь отцом-основателем большой деревни, где твои дети и дети твоих детей — все Буккинги — будут благословлять твое имя и храбрость за те обширные земли, которыми они станут владеть.

В речи Кенны не было слов о чести и славе. Он лишь кратко упомянул о своей надежде, что каждый выполнит свой долг. В ответ на это каждый из воинов с силой ударил мечом по щиту, так что звон, должно быть, донесся до прибрежных поселений бриттов. Взгляд его неожиданно упал на меня. Он спросил, не я ли посланец от Вортигерна; получив утвердительный ответ, вождь приказал следовать за ним в каюту, где уже собрались на совет остальные вожди — Ланс и Гаста.

Вообрази меня, мой дорогой Красе, в крошечной кабинке с низким потолком в обществе трех гигантов-варваров, рассевшихся вокруг. Каждый из них был облачен в некое подобие туники шафранового цвета, поверх которой одевается кольчужная рубаха. Железные шлемы венчали бычьи рога, но из-за тесноты их пришлось снять и положить на стол. Как к большинство саксонской знати, эти трое брили бороды, зато волосы отпускали на всю длину, а густые светлые усы опускались чуть ли не до самых плеч. Они спокойны, медлительны, где-то даже неуклюжи, но я со страхом представляю, какой ужасной может быть их ярость в битве.

По складу ума они чрезвычайно практичны и любознательны. Не успел я сесть, как был засыпан градом вопросов. Их интересовали численность бриттов, природные богатства королевства, условия торговли и тому подобные предметы. Вытянувши из меня достаточно сведений, они углубились в обсуждение их, да так увлеклись, что начисто позабыли о моем присутствии. Примечательно, что каждый вопрос, возникший в процессе обсуждения, решался ими исключительно голосованием. Оставшийся в меньшинстве неизменно подчинялся воле большинства, хотя делал это зачастую с недовольной миной. В одном из таких случаев Ланс, почему-то чаще других оказывавшийся в меньшинстве, пригрозил даже вынести обсуждаемый вопрос на общее собрание всей команды. Конфликты возникали, главным образом, из-за несовпадения точек зрения на будущую политику. Если Кенна и Гаста стремились к расширению власти саксов и возвеличению своего племени в глазах всего света, то Ланс придерживался того мнения, что следует меньше думать о завоеваниях и больше уделять внимания развитию благосостояния их последователей. В то же время, Ланс показался мне самым воинственным из трех. Даже сейчас, в мирное время, он никак не мог забыть былые раздоры с соплеменниками. Ни один из двух других, похоже, не испытывал к нему добрых чувств. Кенна и Гаста, как легко можно было заметить, гордились своим высоким положением и постоянно ссылались на благородных предков, придававших дополнительный вес их власти и авторитету. Ланс же, несмотря на не менее благородное происхождение, выступал каждый раз как бы с позиций рядовых членов племени, заявляя при этом, что интересы большинства перевешивают привилегии избранных. Одним словом, Красе, если бы ты мог вообразить Гракха с рожей разбойника, с одной стороны, и двух пиратов-патрициев, с другой, то составил бы верное представление о произведенном на меня впечатлении.

Во всех их высказываниях мне удалось подметить одну небольшую особенность, значительно меня успокоившую. Признаюсь тебе, что люблю бриттов, среди которых я провел большую часть жизни, и желаю им только добра. Приятно было поэтому постоянно слышать из уст варваров, что главной и единственной целью их прибытия является защита интересов островитян. Любое упоминание о собственной выгоде звучало вскользь и серьезно не обсуждалось. Я рискнул попросить разъяснений, как согласуется такая позиция с речью Кенны, в которой он пообещал по сто кож[4] земли каждому из мужчин на корабле. Услышав мой вопрос, все три вождя несказанно удивились и даже обиделись на мои подозрения, затем очень убедительно объяснили, в чем я заблуждаюсь. Поскольку бритты пригласили их для охраны своих земель, разве не будет наилучшим способом для выполнения этой задачи осесть на выделенных наделах, чтобы постоянно находиться под рукой для оказания помощи? Более того, они заявили, что со временем надеются так организовать и обучить аборигенов, что те сами окажутся в состоянии постоять за себя. Ланс, с невесть откуда взявшимся красноречием, начал даже распространяться о величии и благородстве возложенной на них миссии, на что двое его собратьев принялись с жаром стучать по столу кружками с медом (кувшин этого мерзостного напитка стоял на столе) в знак одобрения и поддержки.

Еще я обратил внимание, насколько любопытны, серьезны и в то же время нетерпимы варвары в религиозных вопросах. О христианстве они ничего не ведают. Им известно, конечно, что бритты исповедуют эту веру, но о сущности ее саксы не имеют ни малейшего представления. Тем не менее, они без рассуждений приняли за аксиому, что их собственное поклонение Водену есть единственно верное и праведное, а христианская вера ложная и потому неприемлемая. «Эта мерзкая религия», «печальное заблуждение», «достойная сожаления ошибка» — вот эпитеты, которые они употребляют, когда речь заходит о христианстве. Вместо того, чтобы испытывать жалость к заблуждающимся, по их мнению, они сразу загораются праведным гневом при каждом упоминании об этой весьма щекотливой теме. Более того, они всерьез заявляют, что не пощадят ни сил, ни времени, чтобы исправить положение, то и дело хватаясь при этом за рукояти своих широких обоюдоострых мечей. Ну что ж, милый мой Красе, ты, наверное, успел уже устать от меня и моих саксов, хотя я постарался лишь кратко описать этих людей и их обычаи. С тех пор, как я начал это письмо, мне довелось побывать и на двух других прибывших кораблях. Их команды во многом схожи с экипажем первого, и не приходится сомневаться, что отличительные черты этих людей присущи всему их племени. Они храбры, выносливы и очень настойчивы во всех своих начинаниях. В то же время бритты, — несравненно более развитая в духовном отношении раса, — заметно уступают им в целеустремленности. Обладая ярким воображением и быстрым умом, они видят сразу несколько путей, тогда как саксы — только один. Они больше подвержены страстям, но и легче впадают в отчаяние. Когда я смотрел с палубы первого саксонского судна на берег, где собралась волнующаяся, взбудораженная толпа встречающих бриттов, и мысленно сравнил их с окружающими меня молчаливыми, полными решимости людьми, мне вдруг показалось смертельно опасным связываться с такими союзниками. Это ощущение угрозы было столь острым, что я не выдержал и обратился к стоящему рядом и пожирающему глазами сборище на берегу Кенне: