Эфирный эликсир (СИ) - Порошин Влад - Страница 43

— Сложно, — пробубнил я, и незаметно ткнув Андрюху в бок, добавил. — Ещё до конца не ясно кто будет играть.

— А мои девятые в этот раз вам точно дадут бой, — гордо сообщила учительница. — Я сама в институте играла в КВН и кое-что ребятам подскажу.

— Кстати, есть лишняя хорошая шутка. — Улыбнулся я. — Один мальчик на уроке истории спросил: «В чём разница между капитализмом и социализмом?». И учительница ему ответила: «При капитализме человек эксплуатирует человека, а при социализме всё наоборот».

— Вот так шутить не надо, — обиделась Наина Файзиевна.

«Какая всё-таки Наина ещё девчонка, — подумал я. — Мне всего пять дней осталось, если чёрный человек не врёт. Тут уж не до КВНа». Затем вдруг прибежала Чистякова из 10-го «А» и, погрузив меня с Рысцовым в ароматное облако французских духов, сообщила, что нам конец. Ведь к нам, точнее к ним в команду едет знаменитый на всю область артист.

— Да, — согласился я. — Весь мир — театр, и все люди в нём — артисты больших и малых драматических театров.

— Глупости! — Пискнула десятиклассница.

Наконец, ближе к звонку на второй урок нарисовался хулиган Широков и принёс наиважнейшую весть, что Катька согласилась помочь в ловле маньяка на живца. Правда, просит ещё пятьдесят рубелей сверху.

— Деньги не проблема, во вторник ещё подзаработаю. — Кивнул я. — Сегодня же выходим на охоту. Мотоцикл есть. К семи часам вечера Катерина как раз успеет перекраситься в блондинку.

— Чё-то мне сыкотно, — признался Рысцов. — Больно этот таксист здоровый.

— Ничего. — Я похлопал друга по плечу. — Сегодня мы маньяка лишь познакомиться с его приманкой. Наш преступник работает осторожно, не душить, не насиловать сразу никого не станет. А твой касетник, Андрюха, мы поставим на запись, спрячем в сумку к Катерине, и запишем весь разговор маньяка с жертвой. Вот у нас и появятся первые доказательства.

— А на второй раз Катька должна сказать, что ей нужно съездить куда-то в Губаху, — предложил Толя Широков. — Разговор мы так же запишем и всё, мышеловочка захлопнется. А для подстраховки я возьму свой самопал.

— Хорошая мысль, — согласился я. — Только ты туда пулю не заряжай. Нам лишних жертв не надо.

— Да, лучше без жертв, — пробормотал, словно заговорщик Рысец.

На четвёртом уроке литературы, которую вела наша классная Марина Алексеевна случилось ЧП. Неизвестно где хулиган «Белый» наглотался таблеток. Не то хряпнул их на спор, не то ради кайфа. Перед уроком Беляев ещё как-то держался на ногах, правда смотрел куда-то в пустоту и что-то сосредоточено бормотал себе под нос, а когда литераторша стала рассказывать про Радищева Александра Николаевича, как тот путешествовал из Петербурга в Москву. «Белый» выдал со своей последней парты:

— Да вертел я эту Москву на одном месте! Чё я там не видел? Мавзолей Ленина что ли?

— Какой Ленин, «Белый»? — Спросил я. — Речь идёт про 18-ый век!

— А чё не про 19-ый? — Возмутился хулиган.

— Беляев немедленно прекрати, — оторопев от наглости ученика, пробормотала классная руководительница.

— Тебя Беляев не спросили какой век! — Выкрикнула со второй парты Томка Полякова.

— А чё не спросили? — «Белый» приподнялся и, уставившись стеклянными глазами на строки Пушкина, написанные на плакате, который крепился над школьной доской, громко и с выражением начал читать, — Здравствуй, племя младое, незнакомое! Мрина Лексеевна это для кого, для индейцев написано? Чё за племя-то?

— Апачи! — Гаркнул Рысцов. — Вышли на тропу войны!

— Ха-ха-ха! — Разом грохнулся от смеха весь класс.

Как вдруг я вспомнил, что именно так прошёл последний школьный урок для Толи Широкова. Он в той моей юности так же наглотался таблеток и, выдав сольный концерт во время занятия, сначала вырубился, затем загремел в больницу и в школе больше не появлялся, так как его по-тихому отчислили за неуспеваемость. В подтверждении моих воспоминаний хулиган «Белый» покачнулся и камнем рухнул на пол.

— Толя! На бок его клади! — Крикнул я Широкову, сидящему рядом с бузотёром. — Смотри, чтоб он блевотой не захлебнулся. Рысец, беги в медпункт! Марина Алексеевна, я с вашего позволения в больницу, которая у нас через дорогу.

— Хорошо, — кинула головой классная, растеряно опустившись на свой учительский стул.

«Ё-моё, — думал я, перепрыгивая через ступеньки, — значит, вместо Широкова теперь исключат Беляева. Плохо это или хорошо? Пока Толик мне помогает ловить маньяка — это замечательно. Толю Широкова просто увлекает играть в детектива, вот он и откололся от своей компашки. Появился интерес, и глупость моментально вылетела из головы. Если хорошо подумать, то столько неинтересной и ненужной ерунды впихивают в голову в школе, что тяга к самообразованию отбиваться на долгие годы».

Я в одном школьном пиджачке вылетел на улицу и рванул к больнице как на футбольном поле, словно мне пробросили мяч не ход. Дорожный перекрёсток пересек, так же как и штрафную площадь, как будто злой защитник прямо сейчас броситься в ноги. Правда, пришлось немного покрутиться около здания больницы, чтобы вспомнить, куда переть дальше через центральный вход или через боковой, у которого как раз стояла машина скорой помощи. «Вроде бы в прошлый раз оперативно среагировали, когда я забежал сбоку», — подумал я и ломанулся именно в эту маленькую дверь.

— Товарищи врачи! — Заголосил я. — Сильнейшее пищевое отравление у школьника! Подозрение на эпидемию чумы двадцатого века! Срочно спасите!

— Что орёшь как резаный? — Из какого-то кабинета вышел хмурый мужик в белом халате.

— Чума двадцатого века, спасите человека! — Продолжал я эмоционировать, чтобы быстрее отреагировали на сигнал. — Нужно срочное промывание желудка! Отравление миланскими котлетами! Японские тонкАцу на кухне не выдержали по технологии приготовления! Помирает парень!

— Помирает, помирает, — заворчал врач. — Нечего было жрать деликатесы. Бригада на выезд! Отравление миланскими котлетами, мать вашу.

Около шести часов вечера я, Широков и Рысцов, в ожидании, когда у Катьки из общаги высохнет покрашенная под блондинку голова заехали перекусить тем, что приготовили повара в столовой администрации города. Это заведение общественного питания находилось в полуподвальном помещении, что являлось тонким намёком на то, что когда-то первые коммунисты были подпольщиками. По крайней мере, я так для себя решил. Кстати, кормили здесь в разы лучше, чем в школьной столовке.

— У меня, мужики, вот какие появились сомнения, — сказал Толя Широков, проглотив котлеты по-киевски. — А вдруг мы ошибаемся? Вдруг нас кто-то сбивает с панталыку? Вдруг таксист не маньяк?

— Для того мы и работаем, чтобы проверить эту версию, — улепётывая те же котлеты, промямлил Андрюха Рысцов. — И потом как ты объяснишь рукавицы, который таксист признал.

— Чё тебе сдались эти рукавицы? — Завёлся «Широкий». — Этих рукавиц в городе миллион. Ну не похож таксист на маньяка. Обыкновенный мужик, слегка озабоченный, и чё?

— В том-то, мужики, и сложность. Маньяки ничем от обычных людей не отличаются, — возразил я. — Я бы тягу к убийству сравнил со скрытым алкоголизмом. Сидит такой бес внутри человека, и тыркает его, убей, убей, убей и тебе полегчает. Насладись абсолютной властью, все вокруг тебя считают ничтожеством, а ты велик. Только убей. И вот такой человек совершает преступление, и бес в голове на время замолкает, перестаёт его грызть изнутри. В таком состоянии маньяк — это самый обычный гражданин, который может и в партию вступить, и в дружинники записаться, чтобы потом самому себя ловить. Знаете, как взяли «Витебского душителя»?

— Ясно как, вычислили, — ответил Рысцов.

— Он убил женщину и в рот ей сунул записку со словами: «За измену — смерть! Смерть коммунистам и их прихвостням!». — Очень тихо сказал я, чтобы не привлекать внимание людей за соседними столиками. — И подписался «Патриоты Витебска». По подчерку его и вычислили.