Загадка загадочной загадки (СИ) - Чернов Василий - Страница 3

— Что? Не собираюсь я никуда звонить! — мама с таким ужасом смотрела на меня, что я как-то сдулся.

— Как хочешь, — буркнул я. — Я устал, спать буду.

Я натянул на голову одеяло и отвернулся, но услышал, как Ванечкина мама вышла из комнаты, прикрыв дверь. Надо подумать. Надо хорошенько подумать.

Итак, приступим. Я жив, здоров, молод, имею крышу над головой и еду. Это плюсы.

Минусы: это не я, и я ничего не помню.

Как это могло произойти? Имел место перенос сознания. Спонтанно, или по воле высших сил, или в результате эксперимента — неизвестно. Что стало с моим телом — неизвестно, что стало с сознанием Вани — тоже. Его памяти во мне нет, это точно. Но и моей личной памяти во мне нет! Но ведь какая-то есть? Я знаю значения слов, умею пользоваться ложкой и всё такое, и даже знаю, что делать с борзыми врачихами. Наверно, настоящий я был взрослым, и жил в 2022-м году. Из этого следует, что в 1996-ом я тоже уже жил, и даже выжил. Хотя нет! Я ведь мог родиться и позже, времени повзрослеть до 2022-го навалом.

А вдруг я на самом деле женщина — пришла вдруг странная мысль. Я покрутил её и так, и этак, и решил пока не отбрасывать такую возможность.

Ммм, ну и что дальше? О! — надо вспомнить, кем я был по профессии, это может пригодиться.

И вообще, надо вспомнить, что происходило в то время, между девяносто шестым и двадцать вторым. Основное — деноминация, дефолт 1998-го, Путин… Потом ничего, потом кризис 2008-го, Крым в 2014, снова ничего… Пандемия коронавируса в 2020-ом и Спецоперация в 2022-ом.

Хм, а интересно! Главное, пережить лихие девяностые, а там будет видно, произошла развилка событий или нет. Так, школу я, получается, закончу в 2000-м году. Символично.

Не о том думаю. Сейчас главное — легализоваться, или, вернее, натурализоваться. Удачно, что будет новая школа, и новое место жительства тоже мне в кассу, остаются родители, а это самое сложное. Многие изменения в поведении можно, конечно, списать на переходный возраст, но не все… Тут засада, маму и так уже шокировал.

Какая-то мысль свербела на краю сознания, я расслабился, давая ей сформироваться. Ага, полис-то был московский! Значит, мы живём в Москве? Нифига себе, прошлый-я точно тут не жил, значит, остатки памяти тут будут бесполезны. И это — засада номер два.

Устал я что-то от этих размышлений, как бы не потерять бдительность. Я провалился в сон.

***

Поскольку на следующий день мама вышла на работу, я потихоньку облазил всю квартиру, оказавшуюся трехкомнатной, изучал что где лежит, и вообще, чем богаты.

Было очень интересно — с одной стороны, как будто ходишь по музею, а с другой — будто воруешь чужую жизнь. Мысли про чужую жизнь я задвигал подальше, наоборот, стараясь проникнуться, что всё вокруг моё родное. Квартира была просто роскошная, несмотря на простенький ремонт — высокие потолки, огромные комнаты, и вообще, жили мы очень неплохо для этих времён. Видно, деньги в семье водились — в гостиной, например, был мягкий гарнитур с журнальным столиком, стенка, шторы с ламбрекенами, телевизор неизвестной мне марки «Голдстар» с видиком, а также множество растений в горшках. Растения меня заинтересовали, но при ближайшем рассмотрении оказались неинтересными — щучьи хвосты, бегонии и алоэ.

Ещё в гостиной стояла куча картонных коробок и тканевых мешков, видимо, те самые неразобранные после переезда вещи, о которых упоминала мама.

Я полистал фотоальбомы, найденные в стенке, там же нашлись разные документы, из которых я узнал, что моих родителей зовут Александр Павлович и Ирина Васильевна. Жили мы действительно в Москве, на улице Скаковая, и это было довольно круто. Наткнувшись в книжном шкафу на карту Москвы, я изучил близлежащие улицы и взял на заметку, что нужно зазубрить схему метрополитена. Жаль, документов на квартиру в стенке оказалось, очень интересно знать, принадлежит ли какая-то доля лично мне.

Потом я перекусил на кухне чаем с бутербродами, попутно изучил содержимое шкафчиков — где кастрюли, где что. На кухне ещё обнаружилась встроенная кладовка, забитая припасами — мыло, серая туалетная бумага, спички, соль, макароны… Я озабоченно стал копаться, мне почему-то показалось важным найти гречку. Нашёл, облегчённо вздохнул, и невесело посмеялся — привычка делать запасы, видимо, уже укоренилась на генном уровне. Кто знает, что пришлось пережить этой семье, прежде чем прийти к нынешнему благополучию?

Я уже собирался перейти в спальню родителей для продолжения изысканий, но вдруг раздался звонок в дверь. Я вздрогнул от неожиданности. У мамы ключи, отец, она говорила, должен вернуться только в субботу. В домофон, а он тут был, не звонили. Соседи? Я снял тапки и босиком прокрался в прихожую по холодному линолеуму. Не зажигая света, осторожно заглянул в глазок. Звонок повторился.

За дверью стояла какая-то бабка. Видимо, действительно соседка, можно не открывать. Я вернулся к тапкам, а то ноги уже серьёзно замёрзли. И вдруг разозлился на себя — крадусь тут, звонков шугаюсь! Я у себя дома или где? Решительно топая, я вернулся к двери, крикнув:

— Кто там?

Из-за двери послышался приглушенный голос:

— Ванечка, это Эмма Карповна!

Какая любезная бабка, теперь не надо выяснять, как её зовут. Я открыл дверь.

— Добрый день, Эмма Карповна.

— Здравствуй, Ванечка! А мама дома?

— Нет, её нет, зайдите вечером, — я постарался, чтобы звучало как можно вежливей, и собрался захлопнуть дверь.

— Ой, а я думала, она мне парочку яиц одолжит, — бабка была настроена на беседу.

Я пожал плечами и, извиняющиеся улыбнувшись, захлопнул дверь. Кажется, Эмма Карповна возмущённо ахнула.

Не, а чего? Надо яиц — сходи в магазин. Она ещё потопталась на площадке — я подглядывал в глазок — и наконец, скрылась в квартире напротив.

А я вдруг почувствовал страшную усталость, и решил полежать. Так и проспал до маминого прихода.

Проснулся, когда уже по квартире плыли аппетитные запахи жареной картошки, зашёл умыться и вышел на кухню. Как и ожидалось, мама была там.

— Как ты себя чувствуешь? — первым делом спросила она.

— Лучше, чем вчера, — осторожно ответил я.

— Хорошо, — с облегчением кивнула она, и тут же нахмурилась. — Меня подкараулила Эмма Карповна, говорит, ты ей нахамил.

Вот ведь карга старая. Я изумлённо поднял брови:

— Вовсе нет, я только сказал, что ты будешь вечером. Если она сочла это хамством, то у неё с головой проблемы.

— Ваня! — укоризненно воскликнула мама, и принялась докапываться дальше. — А яйца?

— Что — яйца?

— Она говорит, ты отказался одолжить ей яиц, а она как раз пекла кекс, — мама говорила, раскладывая по тарелкам картофель с сосисками. Я сел к столу.

— Никаких яиц она у меня не просила, — честно ответил я, ведь действительно, просьбой это было сложно назвать. — А даже если бы и попросила, я бы не дал, вдруг бы у тебя самой на них планы были? И вообще, прежде чем печь, надо убедиться, что у тебя есть всё необходимое, а не побираться по соседям, — я наконец-то занялся едой.

— Ваня, ты говоришь ужасные вещи, — мама тревожно смотрела на меня, трагично изломив брови.

Я чуть не подавился.

— Это какие?

— По-твоему выходит, что если я попрошу у соседки соль, или спички, то я побираюсь?

— Ты не попросишь, — уверенно ответил я, кивнув на кухонную кладовку, — но в общем-то да, так и есть.

— Какой-то кошмар, — пробормотала она, приложив ладонь ко лбу, словно проверяла температуру.

— Мам, ты чего? — ну вот, расстроил женщину. — Да она правда не просила яиц.

— Может, так и надо? — не слушая меня, вздохнула она и встала. — Посуду помоешь, я отдохну.

— Ладно, — я почувствовал себя виноватым — она после работы ещё ужин готовила, а я весь день дома просто так проторчал, да ещё соседка эта.

Так что я спокойно поел, помыл посуду и прибрался на кухне, пока мама смотрела «Санта-Барбару» в гостиной. Потом началась какая-то передача, но она выключила телевизор.