Война (СИ) - Минин Андрей - Страница 25

Мне тоже было страшно, но я не побежал.

Единственное что могло помочь в данной ситуации это почти забытая мной форма, которую я вычитал в украденной у мачехи книге, написанной кровью по человеческой коже. «Ужас, эхо и многоликие тени бояр Чернозубовых», так называлась та книга. Как я сейчас понимал — она содержала запретные формы первой и второй ступени.

Индус заметил меня. Да я и не скрывался. Пришлось выйти прямо к нему, так как форма, которую я собирался применить, не действует на большие дистанции.

Этот иностранный волшебник был зол и даже в отчаянье. Все было написано на его лице. Смерть родственника сломила его, и все что он хотел — это отомстить нам, русским, виня в своем горе именно нас. Я же возлагал вину на англичан. Не мы приплыли к их берегам, а они к нашим. И это они заставили его воевать на чужой земле, а не мы.

Я вообще не испытывал личной неприязни ни к полякам или индусам, ни к африканцам и даже к простым англичанам. Нет плохих наций, есть плохие люди. Убивал я только по необходимости. И сейчас мне придется взять на душу еще один грех.

Он успел первым.

— Умри! — Выкрикнул индус на русском языке, ударив в меня разрядом молнии толщиной с руку человека. Треск.

Я закричал.

Точно третья ступень. Было очень, очень больно. Несмотря на щит, который я держал, сила молнии все равно била по мне, пробивая щит в нескольких местах и оставляя на моем теле черные точки и кровавые разводы. Кожа на моих руках, теле и лице начала обугливаться и покрываться пузырями. Меня всего трясло. Казалось, зубы крошились. Я откусил себе кончик языка и захлебывался кровью, едва не теряя сознание от боли, но продолжая идти к индусу и формировать форму в руках. Парни надеются на меня...

— «Тень Ра», — прошептал я, едва шевельнув губами, в попытках сосредоточиться и отрешиться от боли и в моих сложенных лодочкой ладонях начало разгораться бледно-зеленое пламя.

В прошлый раз я победил этой формой оживших мертвецов, вытянув из них клубившуюся, черную как смола силу, что позволяла им жить вопреки всему. В это раз я опустошал средоточие волшебника, что мне противостоял. Зеленое пламя жадно потянуло из него силу, разгораясь все сильней и сильней.

Я терпел боль как мог. Молния продолжала превращать меня в обугленный огрызок от человека, но я терпел. По щекам текли слезы, из горла вырывался хрип, но я продолжал стоять на ногах и делать маленькие шажки в его направлении.

И все же, я победил. Индус потерял слишком много силы, зеленое пламя высосало его до донышка, и его щит замигал на глазах солдат. Они не растерялись, те из них кто был жив и способен держать автомат в руках, и с остервенением нашпиговали его тело свинцом. Волшебник упал на спину и перестал поджаривать меня молнией. Перевернувшись на живот, он потянулся рукой к родственнику, пытаясь доползти до него, чтобы в последний раз обнять, дотронуться до него, но живой лейтенант Купельманн, не дал ему этого сделать. Хладнокровно добежав до волшебника, он приставил к его виску ствол автомата и в упор прострелил ему голову, а потом еще пару раз ударил сапогом по ребрам, вымещая свою злость и бессилие.

Стоять я больше не мог. Силы меня покинули. Я упал, желая лишь одного, умереть. Жуткая боль затопила все тело и сознание.

— Старший лейтенант? — Сбежались ко мне все, кто мог ходить. — Как вы? Как вам помочь?

— Не теряйте сознания, иначе больше не очнетесь. Лейтенант?

Меня пару раз хлопнули по щекам.

— Он не жилец, — сказал кто-то.

— Сейчас, сейчас, парни, — попытался я прошептать, но из горла вырвался один лишь хрип. Из последних сил я начал накладывать на себя формы, зачастую использую лишь волю, так как сосредоточиться, не удавалось. Кажется, я ненадолго потерял сознание, а когда очнулся, все еще был здесь, в окружении своих ребят, что, как и я пытались помочь себе и другим раненым, лекарствами из распотрошенных аптечек. Повсюду валялись тюбики от шприцов и окровавленные бинты. Солдаты стонали.

Меня тоже перевязали. Чувствовал я себя уже лучше. Но новая кожа будет отрастать несколько недель, а старая уже отслоилась. Кончик языка тоже отрастет, жаль не скоро. Все же не будь я кудесником, подох бы здесь.

Я попытался подняться на ноги, и мне это удалось, хоть меня и повело в сторону, и потребовалась помощь Купельманна.

— Жив, Семен? — Спросил он, рассматривая меня.

Выглядел он не лучше моего. Уставший, осунувшийся, с перевязанной ногой, он все же оставался офицером и не показывал рядовым как ему больно.

Говорить мне было трудно. Горло тоже было обожжено молнией, и я едва шептал.

— Жив, — ответил я. — Кому-нибудь нужная срочная помощь? У меня есть еще немного силы в средоточии, лейтенант. Давай, подведи меня к ним или пусть сами подходят. Помогу чем смогу. Кха-кха.

— Тяжелых вытяни, а остальные подождут помощи. Командир уже спешит к нам. Он поможет.

Меня подвели к солдатам, что лежали на земле словно мертвые. От лица у них отошла вся кровь. Почти все, как и я были обожжены молниями индуса. Мне помогли присесть на колени рядом с ними, и я приложил к их ранам руки. Из моих ладошек вышла золотистая волна света и накрыла их раны. «Обеззараживание», «очистка раны», «исцеление», «регенерация». Я применил все что знал, и помог ребятам, чувствуя, как средоточие пустеет, пока не показывает дно и меня не скручивает в приступе ядреного кашля с кровью. Легкие тоже пострадали, и теперь я выплевываю их кусочки. К месяцу, который я отвел себе на лечение, я прибавил еще месяц. Ладонь, в которую я сплевывал, была полной. Кровь и ошметки внутренних тканей. Я вытер руку о штаны, и устало прикрыл глаза.

Через десять минут вся рота собралась здесь.

— Плохо выглядишь, Семен, — сказал мне Налбат, с удовольствием присев на землю рядом со мной. Он с кряхтением вытянул ноги и скинул сапоги, заново перематывая портянки.

— Чувствуя себе не лучше, — продолжал я шептать, продирая горло.

Закончив с ногами, он натянул кирзачи обратно и сказал.

— Солдаты рассказали мне, как ты помог им победить этого индуса. Никогда не слышал о зеленом огне.

Я промолчал.

— Все будут молчать. И сам будь поосторожней. У Церкви много глаз, а эта форма, хоть и помогла тебе справиться с противником явно куда опытнее и могущественнее тебя, откровенно не так проста. Никогда не знаешь, как скажется ее применение на духе. Я предупредил.

Я с усилием прошептал спасибо. Налбат кивнул.

— Нам приказано идти вперед, а раненых оставить здесь. Ты как, сможешь передвигаться и держать в руках автомат?

Первым порывом было отказаться, оставшись в тылу, но я задавил в себе страх и малодушие, ответив командиру согласием.

— Мне уже лучше. Бежать вряд ли смогу, но идти и стрелять мне по силам.

— Тогда вставай.

Я поднялся, оперевшись на автомат, немного покачался на ватных ногах, а потом выровнялся. Тем временем командир уже раздавал указания офицерам.

— Лейтенант Стародуб, оставьте ефрейтора присмотреть за тяжелоранеными. Остальные, проверьте ваших солдат еще раз. Кого нужно перевяжите повторно. Оружие у всех должно быть снаряжено полной обоймой. Даю еще пять минут на отдых и выдвигаемся. Последний рывок, мужики. Потерпите.

Бои за Крым продолжались. Дееспособных солдат в роте осталась только половина. Сорок человек тяжело ранены и больше сотни значатся пропавшими без вести, но скорее всего все они мертвы. Кто-то, конечно, мог струсить и сбежать или спрятаться, как тот солдат, которого я заметил, но их таких меньшинство. Все здесь знают, за что воюют. А сбежавших ждет незавидная участь. По законам военного времени побег с поля боя это расстрел. Их все равно найдут.

— Бам-м, — прозвучал едва слышный, мягкий хлопок слева от меня.

— А-а-а, — страшно взвыл солдат, что шел там и наступил на противопехотную мину. Ему оторвало ступню. Кровь хлестала фонтаном, но к этому мы уже привычны. Проклятая война.

— Всем смотреть под ноги! — Зло заорал на нас Налбат, что наложил на рядового обезболивание, усыпив того и оказав минимальную помощь. От потери крови не умрет и ладно. Мы оставили его прямо здесь, уложив на подстилку из тряпок. Связавшись по рации с ефрейтором, оставшимся позади, мы поручили ему эвакуировать раненого к остальным, а сами пошли дальше.