По любви - Резник Юлия - Страница 5

– Спасибо, – закатываю глаза. – Пойду, хоть умоюсь.

– И кофе сварить не забудь! Голова ни черта не соображает. А тут такая нелегкая, блин, работа.

– … из болота тащить бегемота.

– Что ты сказала?

– Это не я. Это Чуковский, – кричу уже из ванной.

– Мужик твой, что ли? Ну и фамилия.

На языке крутится «Что за молодежь пошла?! Чуковского не знают!». Посмеиваясь над своими старушечьими закидонами, выдавливаю пасту на электрическую щетку. Интересно, что дальше? Стану в церковь ходить? Разведу на окне рассаду?

Полощу рот, умываюсь. Из зеркала на меня смотрит зеленоглазая длинноволосая женщина. Если мне что-то в себе и нравится, то это глаза и волосы с легкой рыжинкой. И то, и другое, кстати, досталось мне не от матери. От той у меня только комплексы. Снимаю бесформенную ночную сорочку. Надеваю миленький домашний костюм. Варю кофе и возвращаюсь в спальню с двумя полными чашками.

– Короче. Это годится, – тычет Настя пальцем в одну кучу. – Это – сжечь и забыть. – Забирает из моих рук чашку. Садится поверх шмотья на растопку. – Сейчас еще глянем обувь. И поедем в магаз кой-чего прикупить. Потом я тебе покажу, что и с чем можно миксовать. Сделаю фото, чтобы ты не запуталась. – Надувает пузырь, тот лопается с веселым хлопком.

– Как? Сейчас в магазин?!

– Нет, послезавтра, – Настя закатывает глаза так усердно, что становится даже жутковато. – До обеда я свободна. С Мишкой мама сидит. Давай, еще твои аксессуары глянем, и выдвигаемся. Как у тебя, кстати, обстоят дела с украшениями?

Настя в свои двадцать успела родить. Смотрю на нее и завидую. И тому, что ей мамой довелось стать, и тому, что она в свои двадцать вот так себя уверенно чувствует.

– Вот, – беру шкатулку. – Здесь все, что есть. Ты чего так на меня смотришь?

– Ну-ка покрутись! – Настя странно на меня пялится и описывает несколько кругов пальцем с хищным маникюром.

– Зачем это? – поджимаю губы.

– Покрутись, говорю! – бьет меня по заднице. Я, наверное, от шока кручусь. – Ни хрена себе орех! Ты зачем такую фигуру прятала?

Издевается она, что ли? По привычке комплексую. Мама называла меня пухляшом. А когда я, затравленная, отказывалась от еды, противореча сама себе, кричала, что худая корова – еще не газель, и что надо жрать, чтобы гастрита не было.

– Не прятала я ничего, – бурчу.

– Слушай, уж не твой ли Чуковский тебе гардероб подбирал?

– Нет, – поджимаю губы. Мне, конечно, в какой-то мере даже льстит, что Настя верит, будто у меня может быть мужик. Но вот то, что она этим самым мужиком возомнила покойного Корнея Ивановича – ненормально.

– Ты что, обиделась? Не обижайся! Сейчас столько абьюзеров развелось – мама дорогая. Им только дай, любую женщину превратят в клушу. А ты ничего. Огонь-баба. Мужики, наверное, шеи сворачивают. Вот твой Чуковский и бздит, что тебя уведут. Мой Лешка тоже как-то попытался попенять меня длиной моей юбки. Так я ему сразу на дверь указала. С ними только так надо. Больше он мой гардероб не комментирует.

Дожилась. Двадцатилетняя соплюха учит меня жизни! Кошусь на собственное отражение в зеркале. Где она, интересно, огонь-бабу увидела?

– Широковатые у меня бедра.

– С ума сошла?! Это же сейчас самый топ! Ты что, Ким Кардашьян не видела?! Да за ней все приличные дизайнеры в очередь выстраиваются. Совсем ты со своей бухгалтерией от жизни отстала. Но ничего! Мы это исправим. Денег побольше бери.

– Возьму, конечно. Не подскажешь, где? – язвлю.

– Кто из нас бухгалтер? – парирует соседка. – Одевайся уже. Я еще домой заскочу. Мишке сиську дам. А то, боюсь, он после бутылочки грудь бросит.

Проверяю баланс на карте. Я прилично зарабатываю, но и трачу много. То квартиру выплачивала, то машину, ремонт делала, проспонсировала реабилитацию матери. Плюс, что бы там Настя не говорила о моем гардеробе, денег он стоит приличных. Не потому, что я такая уж модница, а потому что должность обязывает.

Пока Настя кормит сыночка перед выходом, аккуратно складываю отбракованную Настей одежду в пакет. Не факт, что я воспользуюсь ее советом и куплю что-то новое. Мало ли, какие варианты она предложит. Так что лучше не торопиться с разведением костров.

Удивительно, но мы неплохо проводим время в торговом центре, хотя и постоянно спорим.

– Я не буду в этом ходить!

– Это называется топ. Он жутко тебе идет. Мы берем, девушка, – уверенно кивает консультантке.

– Леопард! Я бухгалтер, а не порнозвезда!

– Леопард нынче снова в моде! Вот с этим красным костюмом – вообще огонь…

– С красным? Я бухгалтер, а не клоун, – повторяю, как заведенная.

– Что ты бухгалтер, уже в курсе весь магазин. Примерь! И если не понравится – брать не будем.

А мне нравится! Мне, черт его дери, та-а-ак нравится! Я как будто и не я вовсе.

– И этот ремень. Он, конечно, капец какой дорогой, но эта талия стоит того, чтобы ее подчеркнуть.

Закусываю губу. Гоню от себя насмешливый голос матери…

– Ну, что скажешь? – сверкает довольно глазищами Настя.

– Ты почему в наш дом только в этом году переехала? – шмыгаю носом я.

Глава 4

Ставрос

– Вика где?

– Вика?! – возмущенно пыхтит Азаров. Потом выдыхает резко, понимая, что перегнул. Сжимает кулаки с силой. – Простите, Ставрос Агафоныч, но это все, что вас сейчас волнует? Мы в гребаном обезьяннике!

– Вот именно. Надо проследить, чтобы с Викой ничего не случилось. Она выглядела очень напуганной.

– Как и еще пара десятков детей вокруг! Может, вам стоило об этом подумать, прежде чем устраивать драку в парке аттракционов?!

Встаю. Красный туман перед глазами, конечно, уже не такой плотный, но до конца все ж не развеялся. И судя по тому, как меня подрывает, развеется он нескоро.

– Тот урод назвал мою дочь хачевским выблядком. И толкнул. Он ее толкнул, Никита Семенович. Восьмилетнюю, мать его, девочку.

Зубы сводит. Руки сжимаются в кулаки. Да, может, и перегнул. Но блядь. Забрало упало, когда увидел, что тот боров к моей маленькой дочери лапы тянет. Впрочем, даже с опущенным забралом я вполне осознавал, что делаю. Когда брызнула кровь, я испытал чистый, ни с чем несравнимый кайф.

– Ладно, что уж? – осекается Азаров. – А по поводу Вики вы не волнуйтесь. С ней моя жена. Ваш звонок нас с полдороги выцепил. Мы от родителей как раз с Ликой возвращались. А ведь мы вполне могли и до вечера задержаться! Неизвестно, сколько бы вам пришлось здесь тогда куковать.

– Спасибо, что оперативно приехал, – морщусь, потирая запястья. Никто со мной не нежничал, застегивая браслеты. Теперь неприятно ноет. – Она точно держится? – переживаю за дочь.

– Да. Чай с Ликой пьют возле дежурки на стульчиках. Болтают о своем, о женском.

Закатываю глаза. Да уж. А я малую хотел в кафе сводить. Вот тебе и провели время вместе.

– Что ж не выпускают?

– Небыстрое это дело, Ставрос Агафоныч. Вы мне лучше вот что скажите. Не могла ли это быть намеренная провокация?

Хм. Значит, не у одного меня мелькнула такая мысль. Пожимаю плечами:

– Как ты понимаешь, мне об этом никто не докладывал.

– На уголовку тянет, – отчитывает меня Азаров, как пацана. А я молчу. Потому что даже если так, ни о чем не жалею. Мудак заслужил и выгреб. – Мы, конечно, попытаемся замять…

– Это каким же образом? – заподозрив неладное, недобро сощуриваюсь.

– Как вариант – перекупим.

– Ни за что.

– Ставрос Ага…

– Ни! За! Что! Я не буду платить этой гниде.

– Назло кондуктору пойду пешком? – удивляется Никита моей принципиальности, как раз в тот момент, когда дверь в кабинет открывается, и хмурый дядька в форме бурчит:

– Николоу, на выход.

– Я могу быть свободен?

Дядька отрывисто кивает и пропускает нас с юристом вперед. Идем по пропахнувшему пылью и отсыревшей бумагой коридору к лестнице. На стенах ментовки огоньки. Сюрреалистическая картина. Спускаемся. Я впереди, Азаров тащится за спиной, капая мне на мозг: