Княжья воля (СИ) - "Константин" - Страница 7

— Ведь в кого угодно мог он нож свой швырнуть, да хоть в тебя, княже…

Рогволд озадаченно выпятил нижнюю губу, обдумывая это смелое предположение.

— Неужто настолько хорошо кидает?

— Лучше Стяра в этом деле не сыскать, княже, — встав рядом со мной уверенно произносит Вендар. — С любым оружием он также один из первых, а на кулаках ты сам видел. Мало у нас таких воинов, поберечь бы…

— Ежели всякий умелостью прикрываться станет, зачем тогда суд? Твори, что пожелаешь, бояться-то некого, так по-твоему, сотник?

— Ну, тогда и меня суди, князь! С оружием мой прогляд и урмана боярского я на пир пропустил. Суди, княже!

Вендар покорно уронил голову на грудь, прижав к сердцу правую ладонь. Повисла немая пауза, тишину нарушало только возмущенное сопение Рогволда.

— Ладно, хватит! — князь грянул кулаками по деревянному креслу. — Утомили вы меня! Боярин говорил, что успел заплатить урману за полгода. Вернешь ему сколько скажет. В мою казну назначаю также виру в полста серебряков или товаром равноценно. Срок до масленицы даю.

— Благодарю тебя, князь Рогволд, за справедливый суд, — говорит с поклоном Вендар и в бок меня тычет.

— Благодарю, княже… — повторяю за сотником.

"Ноги нужно делать пока отпускают, а не поклоны бить", — думаю и шаг прибавляю к выходу. На лестнице стискиваю локоть Гольца, притягиваю его к себе.

— Почему не помог, рядом же был?

— Вран не велел, сказал чтоб ты сам…

Ясно. Красавчик вождь краснолицых! Решил проверить какой толщины у меня кишка? Лопушок. Нормально все у меня с кишкой, впрочем как и со всеми прочими частями тела. Думал не прожую урмана, испугаюсь? Видел я как люди боятся. По-настоящему. Один как в рейд, так медвежья болезнь у него накануне. Пронесет, а потом ничего, огурцом. Другой сапер-пацан позеленеет, жим-жим такой, что булками лом перекусить горазд, но дело делал, асом был. И я боялся. Только во мне злость клокотала ко всем и ко всему. К горам, к горцам мирным и немирным, к "дедам", к генералам, к правителям нашим. Когда постоянно на взводе бояться некогда. Казалось со злостью легче выжить, злого собаки боятся и пули облетают если вовремя пригнулся. Может дело болтал Рваный, фартовый я слишком? Оказалось проще в другое время окунуть, чем прибить. Живу назло всем и дальше жить буду. Не родился еще тот урман, а если и родился не встретились мы покамест…

Короче, не в обиде я на Врана. Вместо меня сейчас кто-то иной мялся бы перед князем, а разняв нас, другой шанс урману бы дали, не такой очевидный. Один на один, все по понятиям вышло. Тут по-другому не бывает.

Пока не покинули терем и настроение подобающее, возбуждаю в себе охоту прошевелить давно задуманное дельце.

— Где ты говорил Живень обитает? — спрашиваю впавшего в несвойственную ему задумчивость Гольца.

— Под лестницей на бабской половине у него нора.

— Веди, перетереть с ним хочу.

— Не пустят нас. Там бабы одни. Княгиня, княжна, девки… Взашей погонят.

— А этот старый леший какого там подвизается, места больше в тереме нету? Ему можно?

— Его князь за Рогнедкой смотреть поставил. Мамкам не доверяет. Больше жизни княгиню и девчонку любит, зело сглазу и наговоров боится. Живень поначалу отказывался, потом свыкся. Шесть годков уж живет там, каждый день волхвует, чужую ворожбу щупает.

Я интересуюсь к чему такие предосторожности, неужели бывали прецеденты? Оказывается, княгиня Бренива уже третья по счету жена Рогволда. Две предыдущие померли в ужасных муках от одного и того же неизвестного недуга. Предполагают, что виной тому черное волхование таинственного недоброжелателя полоцкого князя. У Дрозда с тех пор все местные волхвы и ворожеи под присмотром, троих по подозрениям в Навь отправили, но Бренива уже вовсю страдает от немочи, из пышной молодухи в ходячий скелет постепенно превращается.

Если все же допускать мистическое происхождение болезней княжеских супруг, то по-моему тут всего два варианта: либо банальное шерше ля фам — отвергнутая ревнивица пакостит, либо сам Живень замешан в наведении порчи. Проще пареной репы. Не понимаю почему Дрозд этого не просчитал.

Ладно, подумать надо как заполучить аудиенцию у этого мутнорылого Хоттабыча. Может быть во время дежурства по детинцу удастся его выцепить. Вендар грозился с завтрашнего дня начать нас в караулы ставить, глядишь, случай и подвернется.

В гриднице я первым делом стащил с себя запачканную своей и чужой кровью, провонявшую сырым порубом одежду и до пояса умылся комнатной температуры водицей из кадки в углу. Порченное тряпье запихал под топчан. Позже попрошу кого-нибудь из теремных бабенок простирнуть, хотя вряд ли кровь урманская теперь сойдет, так и будет бурыми пятнами да разводами. Жалко, добротный был шмот.

Пока переодевался, выразить поддержку и одобрение подходили все без исключения соседи по общежитию. Кто ограничивался простым участием, кто помощь предлагал. Меня даже посетила озорная мыслишка пустить по кругу шлем, пусть накидают кому сколько не жаль. А что? На бабки князюшка меня выставил ловко. И так без гроша, еще и должен сразу двоим. Около полугода на службе корячиться светит за такую сумму, чтобы в оконцовке отдать все до крохи. Честно при таком раскладе не прожить как ни крути, надо искать левый приработок, не налетами же снова заниматься.

— Пойдем прогуляемся, — предлагаю Гольцу. — По городу прошвырнемся напоследок, а то, чую, заест нас эта служба, света белого не увидим.

— Может в корчму заглянем?

— Обязательно заглянем если угостишь. Только насухую, я без вина весь синий. Гроши есть?

— Есть маненько. Погоди, Жилу с Невулом кликну.

К нашей дружной четверке присоединяются Мороз с Истомой. Абсолютно разные по характеру они удивительно схожи как по комплекции, так и внешне, оба напоминают мне артиста Кокшенова с бородой, только Истома резвый, шабутной, а Мороз тепловатый, спокойный как удав.

В воротах при выходе из детинца кривоногий и хромой, как начальник умывальников из известного детского стихотворения к нам кособоко подковылял незнакомый перезрелый мужичок в темно-синем шерстяном клифте.

— Эй, мальки, вы случаем не с Вирова?

— С Вирова, а тебе что за дело? — на всякий случай насторожился Истома.

Услыхав ответ, мужичок хватил с полулысой головы шапчонку и полез обниматься с нами со всеми по-очереди.

— Ты кто, дядя? — спрашиваю, уворачиваясь от пошедшего на второй круг неведомого гостя.

— Жох я! Вировский как и вы! — объявляет он радостно. — Прослышал, что князю присягнули, притопал знакомиться!

Познакомились. Жох этот обитает за посадом у реки, профессионально занимается собиранием орехов, ягод и грибов в окружных лесах. Грибы и ягоды сушит, орехи в меду засахаривает, все потом толкает на торгу да на княжий двор поставляет и живет зиму с пол-летом припеваючи. Раза в два меня старше, он юнцом, испугавшись отцовского гнева, удрал на службу к полоцкому князю, ходил в дружине, жил в детинце, но однажды во хмелю неудачно упал с крепостной стены и получил увечье. То падение Жоха скрючило и сгорбило, точно египетского верблюда, в дружине, он, понятное дело, оставаться не мог, а домой возвращаться застыдился. Не долго думая, отыскал себе Жох по месту такую же кривенькую, добрую нравом бабенку и зажил с ней душа в душу в тихом домике. Жили, не тужили, пока не примерла от "нутряного жара" в прошлом лете, не оставив никакого потомства.

Неожиданно для себя самого я вдруг вспомнил о Младине. Если все же придется, не дай Бог, конечно, вот так вот жизнь коротать, лучше нее не найти. Ладная, работящая, смазливая, на меня, вроде как, запала. Нарожаем детворы, заживем по-простому…

Перед расставанием Жох просил навещать его и подробным образом обсказал как найти принадлежащий ему домишко за посадом в рощице у самой реки. Скучно ему одному, ни детей, ни внуков, а тут какая-никакая родня-земляки. Обещал угощать как самых дорогих гостей, жалеть не придется.