Невидимое Солнце (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 18

— Мужики! Хороша палить!

И вот тут, когда ухо обожгло раскаленным металлом, когда я слишком высоко высунулся, мое терпение закончилось.

— Дебилы, мать вашу! — заорал я. — Содомиты херовы…

Вспоминая своего сержанта в офицерском училище, я крыл отборным матом защитников поезда, обещая совокупить их различными противоестественными способами, засунуть их же оружие им во все не предусмотренные для этого природой отверстия и наделать новых. Удивительно, но именно это и произвело нужный эффект!

— Мужики, кажись, в самом деле свой!

— Ага, черти так загибать не умеют!

Ну тут можно поспорить. Скаги вообще достаточно изобретательны относительно своего языка. Когда им не хватает нужного слова, они составляют его из уже имеющихся. По-умному это называется «неограниченное словообразование путем соединения существительных». Так, например, появилось слово «дашиханутавижицуханутарулатилис», что означает «железный конь, который никогда не спит, оживший по воле Тилиса». Это уже потом скагаране догадались, что проще брать уже придуманные слова из нашего языка, чем изобретать новые. Кроме того «автомобиль» звучит гораздо короче и выговорить быстрее.

По части ругательств дело обстояло несколько сложнее. В родном языке чертей самыми страшными ругательствами были «жук» и «червяк». Как-то не было принято у них ругаться до прихода человека. Зачем кого-то как-то обзывать, если можно взять нож и перерезать глотку? Варвары! Однако цивилизация научила скагаран, что в обидчика следует бросать не дротик, а бранное слово. И даже предоставила широкий выбор уже готовых ругательств на любой вкус и для любой ситуации! Как и другие слова, черти переняли и земной мат, и, за неимением своих, с удовольствием пользовались людскими ругательствами. Поэтому зачастую можно было услышать, как какой-нибудь рогатый, тарабаря на своем языке, вставляет в нее привычные и знакомые любому человеку слова.

Но так, как загнул я, черти ругаться точно не могут. Скажу более — так загнуть может не каждый человек. Если, конечно, он не проходил подготовку в офицерском училище!

— Все, выходи… как там тебя? Грачев! Стрелять не будем!

— Точно не будете? — уточнил я.

— Тебе что, Тилисом, Единым В Трех Ликах, поклясться?

Это было излишне. Да я б и не поверил. На всякий случай я повторил трюк с баулом. В самом деле никто не стрелял!

— Учтите, у меня граната! — предупредил я. — Чуть что — подорву вас ко всем чертям!

Я осторожно высунул голову из-за укрытия. Экипаж поезда, все еще сжимая в руках оружие, стоял на насыпи, но теперь стволы были направлены вверх. Я поднялся на ноги.

— Все, убедились? — спросил я.

— Убедились-убедились, старший лейтенант Грачев из патрульной службы Грачевска, — ответил один из них. — Далеко тебя от дома занесло…

— Да и вас, как я посмотрю — тоже, — ответил я, разглядывая странную компанию и их транспорт.

Если б я своими глазами не видел, что оно едет — никогда б не поверил! Было похоже на то, что к свалке приварили колеса и поставили на рельсы. Паровоз и три хоппера, экранированные разным хламом от автомобильных дверей и частей шахтерских вагонеток до досок от ящиков. Изрешеченные, как дуршлаг, пулями. Последний вагон вообще представлял собой жалкие остатки — все, что пережило попадание из гранатомета. Импровизированный метельник смят, как бумажный. И копоть. Весь состав был черен от копоти, словно выехал из ада.

Люди, всего восемь человек, тоже представляли собой жалкое зрелище. Шестеро — худющие, с грязными лицами, на которых глаза смотрелись неестественно белыми, в рваных лохмотьях. Лишь двое — в более-менее приличной униформе с желтыми нашивками «охрана».

— Вы-то кто? — спросил я.

— Штрафбат, — рассмеялся один из оборванцев. — Каторжники с шахты Дальняя. Временно восстановленный в звании капитан Брагин.

— Это как понимать? — растерялся я.

— Да вот так… когда вся эта котовасия приключилась — я оказался единственным на всей шахте, у кого был хоть какой-то боевой опыт. Единственным выжившим.

— Капитан, скажу прямо: я сам бежал из плена, и не особо в курсе, что случилось, — признался я. — Может, расскажешь подробнее?

— Черти. Черти напали на нас. Разом, все! И те, что были в городах, и те, что пришли из Скагаранского Халифата. Десятки тысяч чертей… может, и сотни. Месиво жуткое. Сколько людей полегло — я даже примерно не скажу. У нас, на Дальней, из полутора сотен выжило чуть меньше пятидесяти. Но на шахте-то проще, черти полудохлые. Рабы — одно слово. Мы им быстро рога поотшибали. И тем, что на шахте работали, и тем, что пришли. А потом началась самая жопа — привалили американцы! Они окружили шахту и взяли нас… типа, под охрану. Никого не впускали и не выпускали.

— Так это оккупация получается! — воскликнул я.

— Фактически — да. А юридически — они выполняют свои обязательства по договору взаимопомощи от 89-го года. Это взаимное соглашение, если черти нападают на нас — НАШ вводят свои войска и берут под охрану особо важные объекты на нашей территории. Если черти нападают на них — мы, соответственно, берем под охрану объекты на их территории. Так что они нас сторожили. Только черти к янкелям даже близко не подходили! Не нужно быть гением, чтобы понять, что действуют они заодно. И помощи от них — никакой. Ни жратвы, ни медикаментов. В общем мы с мужиками смекнули, что надо выбираться, а то с голоду передохнем. Были несколько несогласных, но мы их быстро скрутили и уложили аккуратненько в стопочку. Пусть ждут, когда их американцы освободят. Собрали бронепоезд и рванули.

— А почему именно поезд? Машин, что ли, не было?

— Да я как подумал… машины ездят по дорогам. А дорога — это дорога. С ямами, кочками. Не всегда прямая. Без света в Невидимом Солнце далеко не уедешь. А со светом — нас издалека видать. Черти бы нас в два счета нашли. А поезду можно и без света обойтись. Куда он, нахрен, с рельсов денется? И то нас потрепали по дороге. Но ничего, теперь рогатые далеко, хрен нас догонят. Да у них других дел хватает — мародерствовать. Они нам грузовиком путь перекрыть пытались. Но поезду, ясен пень, грузовик — не помеха. Снесли его и не заметили. Но в кузове… тащат все! Не поверишь — даже шкафы и кровати.

— Постой, капитан, — прервал я монолог каторжника. — Если вы смогли вырваться из окружения…

— Из-под охраны, — перебил меня Брагин.

— Давай называть вещи своими именами. Из окружения, — повторил я. — Может, еще кто-то смог? Там же милиция, армия…

— Это вряд ли, — покачал головой бывший военный. — Напасть на амеров — это равносильно объявлению войны. Они-то оккупировали нас абсолютно законно. Это с нас спрос маленький, кто мы такие? Осужденные преступники, люди вне закона. Оттого, что мы пробили кордон, еще больше преступниками мы не стали. А если войска или еще кто попробует прорвать окружение — это прямая агрессия, что развяжет Новым Американским Штатам руки и то, что происходит сейчас покажется такими цветочками…

— Хреново дело, — согласился я. — А куда направляетесь-то?

— А тут одна дорога — в Первый, — ответил капитан.

— А там вообще хоть что-то осталось?

— Осталось, — заверил меня каторжник.

— Ты-то откуда знаешь? — усомнился я.

— Я там в батальоне охраны служил. Пока… ну вот, на каторге не оказался.

— За что, если не секрет? — поинтересовался я.

— Читал много…

— Читал? За это теперь на каторгу отправляют?

— Документы читал. Секретные. Ну я с детства любопытный! Я ж не рассказывал никому… сам-то куда?

— Туда же.

— Тогда давай, забирайся на борт. На поезде ты доберешься быстрее, чем на своем подохшем жеребце.

После этих слов я осторожно потрогал рану на ухе. Болело чертовски. Тоже вопрос — благодаря кому моя коняшка копыта-то откинула?

— Не обессудь, старлей, — обезоруживающе улыбнулся капитан. — Откуда мы могли подумать, что на лошади вдруг будет ехать человек? Я вообще такое впервые вижу!

Лично я за последнее время столько всего повидал впервые, что за всю остальную жизнь вряд ли увижу. К своему скакуну я привык, даже как-то привязался к нему. И мысль о конской колбасе меня не оставляла…