Ведьмы Плоского мира - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 104

— Довольно, довольно! — перебил его Хьюл. — Я пишу пьесу!

— А я ее играю! — поддержал гнома Томджон.

— Только имейте в виду, я вас к этому не склонял, — заявил Витоллер. — Это ваше собственное решение.

Хьюл хмуро уставился на стол. Хотя, надо признать, здесь есть где развернуться. Взять тех же ведьм. Очень удачно, что их именно три, а не две — этого недостаточно, и не четыре — что уже перебор. Ведьмы наверняка начнут совать свои носы в ход истории… Много-много дыма, зеленые огоньки. С тремя ведьмами можно придумать отличную пьесу. Даже удивительно, как никто не додумался до этого раньше.

— Итак, мы зовем Шута и говорим ему, что согласны? — уточнил Витоллер, кладя руку на кошелек с деньгами.

А такая штука, как буря, еще ни одну пьесу не испортила. Что же касается привидений, то он уже как-то раз попробовал вывести их в «Развлеки себя сам», но Витоллер забраковал их, сославшись на то, что труппа не может позволить себе покупать наряды из муслина. Кстати, наконец-то можно прописать роль Смерти! Из юного Смерди получится отличный Смерть — с белилами и в башмаках на платформе…

— Откуда, говоришь, он родом? — спросил Витоллер.

— Из Овцепиков, — ответил Хьюл. — Есть там одно захудалое королевство, про которое никто слыхом не слыхивал. Название похоже на эту… инфекцию, одним словом.

— Долгий путь.

— А я бы с удовольствием те места навестил, — высказался Томджон. — Я же сам оттуда родом.

Витоллер уставился на потолок. Хьюл уперся взглядом в пол. В такие мгновения лучше смотреть куда угодно, но не на ближнего своего.

— Ты же сам мне говорил, — напомнил юноша. — Рассказывал, что дело было во время ваших выступлений в горах…

— Да, верно, но я уже не припомню, где именно, — пробормотал Витоллер. — Эти горы для меня все на одно лицо. Там не столько на сцене играешь, сколько возишься с фургонами, перетаскивая их вброд через реки и толкая по горным дорогом.

— Я мог бы взять с собой молодой состав, и мы бы хорошо провели лето, — предложил Томджон. — Поставили бы все наши старые шедевры. И вернулись бы к Масленице. А ты бы остался в Анк-Морпорке, присмотрел за строительством театра. К открытию «Дискума» мы были бы уже здесь. — Он лукаво улыбнулся отцу. — Для ребят это отличная школа будет. Ты сам говорил, что наш молодой состав еще не нюхал настоящей актерской жизни.

— Но Хьюлу все равно нужно писать пьесу, — указал Витоллер.

Хьюл ничего не ответил. Взгляд его уходил в пустоту. Спустя какое-то время его рука нырнула за отворот камзола и появилась с небольшой стопкой писчей бумаги. Затем исчезла повторно, на сей раз за поясом, и извлекла на свет закупоренную пробкой крошечную чернильницу и пучок гусиных перьев.

Отец и сын изумленно наблюдали за действиями гнома. Так и не проронив ни слова, Хьюл разгладил первый лист, открыл чернильницу, макнул туда перо, с минуту поводил им над столом, точно высматривающий жертву ястреб, и стремглав обрушился на бумагу.

Витоллер глянул на Томджона. Стараясь ступать на цыпочках, они покинули комнату.

Когда пробило полдень, в комнату внесли поднос с закусками и стопку чистой бумаги.

Настало время полдника. Закуски на подносе стояли нетронутыми. Бумага исчезла.

Спустя еще несколько часов один из участников труппы, которому случилось пройти мимо двери, сообщил, что слышал доносящиеся из комнаты рев и глухие причитания: «Нет, все пустое, пустое! Все насмарку!» — вслед за которыми что-то громко рухнуло.

Идя на ужин, уже сам Витоллер услышал истошное требование доставить свечи и заново очинить перья.

Томджон в тот день решил пораньше лечь спать, однако сон его мигом улетучился, вспугнутый накалом творческого вдохновения, которое бушевало в соседней комнате. Оттуда доносились проклятия в адрес балконов, лож и ярусов, слышались жалобы на мир, который никак не может обойтись без машинок для создания волн. Затем все стихло, шум и ярость сменились тихим поскрипыванием пера.

Наконец Томджон окунулся в сновидение.

— Так. Все собрали?

— Да, матушка.

— Тогда разводи огонь.

— Развожу, матушка.

— Прекрасно. А теперь посмотрим…

— Вот, я тут все выписала, матушка…

— Спасибо, девочка, я сама умею читать. Так, это еще что? «…B хоровод вокруг костра. Хоровод, пошел, пошел. Все, что с вами, — шварк в котел!» Ты что мне суешь?

— Джейсон наш вчера свинью заколол, Эсме.

— Хорошая требуха, чего ее портить-то? На пару добрых обедов хватит.

— Матушка, пожалуйста!

— В Клатче люди голодают, а вы здесь требухой разбрасываетесь… Ладно, ладно, молчу. «Чуть зерна кидай в горшок и степной травы вершок…» Слушай, а что случилось с волчьим зубом и драконьим гребешком?

— Матушка, по-жа-луй-ста. Мы, лишь напрасно теряем время. Тетушка Вемпер отрицала всякую бесполезную жестокость. В данном случае растительный белок является целесообразной и равноценной заменой.

— Постой-ка, это значит, что мы лягушек и змей тоже варить не будем?

— Нет, матушка.

— А как же тигра требуха?

— Вот она.

— Это еще что за dermo, простите мой клатчский?

— Тигра требуха. Вейн купил ее у одного приезжего торговца…

— Ты уверена?

— Вейн все проверил, действительно тигриная требуха.

— А по-моему, что тигриная, что свиная… Ладно, начали. «Взвейся ввысь, язык огня! Закипай, варись, стряпня!» Маграт, почему вода не закипает?

Томджон проснулся в холодном поту. В комнате было темно. Свет редких звезд сочился сквозь туман, устилающий улицы Анк-Морпорка; то и дело раздавались упреждающий свист взломщиков и деловитые шаги людей, занимающихся строго законной деятельностью.

Из соседней комнаты не доносилось ни звука, но он ясно видел колыхающееся на полу под дверью пятно света.

А по другую сторону вздувшейся реки боролся с бессонницей Шут. Он остановился на ночлег в Гильдии Шутов, сделав это отнюдь не по велению сердца, а исключительно потому, что денег на дорожные расходы герцог ему не выделил. Заснуть в стенах Гильдии было трудновато. Холодные стены навевали слишком тяжелые воспоминания. Кроме того, стоило ему прислушаться, и Шут начинал различать глухие рыдания и периодические всхлипы, доносящиеся со стороны бараков, где студенты с ужасом взирали на ожидающее их будущее.

Шут взбил жесткую, как камень, подушку и канул в мучительное забытье. Никакими грезами и сновидениями здесь даже не пахло.

— «Чтоб отвар остыл скорей, обезьяньей крови влей». А как насчет гуманного отношения к животным?

— Тетушка Вемпер рекомендовала заменить кровь на ложку обычной холодной воды.

— Вот только какую ложку брать — столовую или чайную?

— Эсме, перестань ругаться, и так времени нет. Смотри, уже светать собирается.

— Я просто предупреждаю, что, если ничего не получится, я в этом не виновата. Так… «Песья мокрая шерстя…» У кого мокрая шерстя? Ага! Спасибо, Гита. Точно, настоящая «шерстя», иначе и не назовешь. «Взять столярное сверло и совиное перо…» Это сверло, значит? Все шутки шутите…

— Прошу тебя, поспеши!

— Как скажешь, как скажешь. «Ящериц помет и слизь в колдовской котел вались!»

— Знаешь, Эсме, а вполне съедобно.

— Совсем обалдела — в рот всякую гадость тянуть?

Томджон буквально подлетел на кровати. Они явились снова. Те же голоса, те же лица, те же склоки, искаженные временем и пространством.

Даже сейчас, глядя в окно, за которым по городским улицам разливалось молочное марево солнечного света, он продолжал улавливать ворчливый говорок, брюзжащий все дальше и дальше, подобно отрокотавшему свое грому.

— По-моему, со столярным сверлом ты переборщила.

— А варево-то жидковато! Может, кукурузной муки добавить?

— Уже не важно. Здесь одно из двух: либо получилось, либо нет.