Эколог в СССР. Весна 1975 (СИ) - Востриков Михаил - Страница 38

Белое, всё. Свет неяркий, но, тоже белый. Потолок, стены, кушетка, стул, тумбочка, двери с глазком, в углу унитаз. Окон, нет. Миша сидит на кушетке, перед ним, на тумбочке, чистый лист ватмана, линейка и карандаш. Ему скучно и он клюёт носом, видимо, немного прикемарил.

«Ну, привет, мой дорогой, ты опять арестован?!» - ментально здороваюсь я с Мишей, «Давай, рассказывай, где мы сейчас, и кто и что от нас хочет, на этот раз?».

Ага, встрепенулся: «Привет, Ангел! Да все, как в прошлый раз. Мы в Москве, только привезли не в Заречье, а прямо сюда. Больница какая-то. Два забора, запретка, как в Зоне № 5 у нас в Яме. Выходить нельзя. Эти, которые Портреты, приходили, опять тебя требуют. Говорят, чтобы ты им биржевую таблицу нарисовал на следующий месяц, а не то…! Говорят, с родителей начнут. Но, пока не бьют и ничем не колют. Кормят, тоже нормально».

«Понятно», - отзываюсь я, «Нас кто, дядя Антон пасёт, как в прошлый раз?»

«Ага, он!», - подтверждает мою догадку Миша, «Прямо не отходит от меня. Сейчас, за обедом пошел. Всё время меня спрашивает, пришел ты, не пришел? Сейчас, как придёт, опять, наверняка, будет спрашивать. Что ему сказать-то?»

«Скажи ему, мол, да, приходил Ангел. Только что улетел. Велел на словах передать, вот что», - пишу на бумажке, что бы Миша не забыл, «И что буду теперь только послезавтра, в 15-00, буду готов переговорить, пусть все три Портрета приходят. Ну, всё, я улетел, не скучай. И запомни, я вас никогда не брошу и в обиду не дам, я же ваш Ангел-Хранитель. Но, сейчас так надо. До послезавтра! Пока!»

***

Открывается дверь в камеру (зачёркнуто) палату и в нее, задом, медленно заходит полковник Лазарев. На его костюм, как всегда, тщательно выглаженный, накинут белый больничный халат. Он тянет за собою больничную тележку с судками, плошкой с салатом и большой кружкой с компотом. По два кусочка белого и черного хлеба на отдельной тарелке, прикрытой льняной салфеткой. Столовый прибор, завернутый в бумажку. Это, Мишин обед. Дверь, видимо, на пружине, захлопывается сама собой.

Полковник молча смотрит на Мишу, а Миша на полковника: – Приходил? – полковник подкатывает тележку к кушетке и жестом показывает Мише на еду, мол, давай, начинай кушать.

- Ага, только что улетел, - Миша открывает горячие крышки судков и оттуда доносится восхитительный запах наваристого украинского борща со шкварками, а также паровых телячьих котлеток с волшебным картофельным пюре на молоке. Рядом стоит плошка с простым помидорным салатом – нарезанные тонкими кружочками розовые мясистые помидоры, чеснок, лук, укроп и ложка сметаны. Соль по вкусу. Компот из сухофруктов, где много абрикосов с косточками. В общем, вкуснота неописуемая! – Передал Вам…, сейчас поем, пока не остыло, всё расскажу, - Миша берет ложку и начинает ей ритмично хлебать борщ.

- Э-э-э, ты, давай, говори, что Ангел передал? Потом поешь! – нервничает полковник, отбирая у Миши ложку, - Чего он сказал-то?!

- Чего, чего..., - обижено тянет Миша, - Сказал, что Вы тогда так быстро убежали, что он не успел Вам ещё три микропленки передать. Он их потом за портрет Ленина на стене засунул, там они и лежат, Вас ждут. На них красным фломастером написано, кому какая. И еще сказал, что послезавтра прилетит, в 15-00 будет готов с этими, с Портретов, разговаривать. Пусть все втроем приходят! Всё, вроде, - и Миша тянет руку за ложкой.

Полковник отдаёт ложку Мише, вскакивает бежать, но, вдруг, резко останавливается и как сдутый шарик, медленно опускается на кушетку и тихо говорит Мише странные слова: - Вот, ты, Миша, наверное, думаешь, что, дядя Антон, он, такой… Да, я, если посмотреть, именно такой, но, я, совсем не такой… Жизнь у меня такая, служба называется. Вот, не договорятся они сейчас с твоим Ангелом, и я же первый пойду… Сначала меня, а потом и вас всех… Понимаешь?!

- Честно сказать, не очень, - мерно работает ложкой Миша, - Чего мы им сделали, плохого-то?

Полковник встает и грустно тормошит Мише волосы. Молча поворачивается и выходит в дверь, открыв её специальной ручкой с треугольной выемкой, как у проводника железнодорожного вагона.

***

Через два дня.

Москва. Заречье. Дача Л.И.Брежнева. 15-00.

КЛАЦ!

Миша сидит в мягком кожаном кресле. Это, кабинет Брежнева. Сам хозяин медленно ходит из угла в угол. Он сильно сдал за эти дни, горбится, мешки под глазами, подволакивает ногу. На чистом рабочем столе, в левом углу, знаменитые «рогатые» часы. В правом углу, пачка фотографий. Моих фотографий! В смысле, я их сделал!

Хорошо, что в своё время я закончил курсы по PhotoShop, поэтому, всё сделал сам, без помощников. На одной стандартной микропленке шириной 16мм и длиной 65 см, фотоаппарат «Киев-30» делает 30 кадров. Вот, по 30 фотографий я и сделал всем троим, а на катушках написал красным импортным фломастером, выпрошенным у Вайсберга, который приобрёл импортные фломастеры в магазине «Березка» на чеки: «Брежнев», «Суслов» и «Андропов». Люди полковника Лазарева отработали скоро и безупречно, пленки из-за портрета Ленина изъяли, проявили, отпечатали, засекретили, и доставили в Москву адресатам.

Проще всего было с пленкой для Брежнева. Его самого и его семьи в Интернете много и редактирования фотографий почти не потребовалось. Вот, он сам. В гробу. С расстояния. Крупно. Понесли. Уронили! Вот, дочь Галина. Пьяная. Крупно. Скачет на столе и задирает юбку перед какими-то гопниками. В психушке. В гробу. Крупно. Вот, жена Виктория Петровна. В гробу. Двойная могила – жена с дочерью Галиной (даты смерти затёр). Вот зять, Юрий Чурбанов. В наручниках. В тюремной робе. В гробу. Могила (дату смерти затер). Вот, любимая внучка Виктория. Пьяная. Лысая. В психушке. В гробу. Вот, сын Юрий. В гробу. Вот, внук Андрей. В гробу. Вот, фронтовой друг Николай Щелоков. С простреленной головой. В гробу. Вот, его жена, Светлана. Тоже, самоубийство. В гробу. И на добивку – виды горящего Манежа и взорванного дома на Каширке.

С семьёй Сусловых пришлось повозиться. Вот, сам Михаил Андреевич. В гробу. Крупно. Понесли. Он был вдовцом к тому времени, и его жену я не нашел. А вот, пока уложил по гробам его сына Револия и дочь Майю, предварительно сделав из них маргиналов с выбитыми зубами, умучался. Но, в конце концов, справился.

С Андроповыми было чуть попроще. Вот, он сам. В гробу. Близко. Понесли. Вот, преданная им, первая жена Нина. В гробу. Вот, вторая жена, сумасшедшая наркоманка Татьяна. Близко. В гробу. Вот, сын Владимир, осужден, пьяница, умер в 35 лет, брошенный в больнице. В гробу. Вот, сын Юрий. В гробу. На добивку – сброс памятника Дзержинскому на Лубянке с разных ракурсов. Висящая, а после выломанная мемориальная доска Андропову на Кутузовском, 26.

Миша кашлянул, помахал рукою и аудиенция началась.

- Ну, кхм, здравствуй…-те, Ангел! – Брежнев подошёл к Мише и прищурившись, заглянул в его глаза, как будто хотел в них разглядеть что-то такое…, необычное.

- Простите, Леонид Ильич, но здоровья ни Вам, ни Вашей семье, пожелать уже не могу. Сами видите, решение принято. На самом верху! Могу сказать, «Салют» или «Привет», как Вам лучше?

- Ну ладно меня, кхм, а их то, моих… за что? У нас, кхм, сын за отца не отвечает, Сталин ещё, кхм, сказал! – восклицает Брежнев, показывая на фотографии своей семьи в гробах.

- Грехи отцов! Это у Вас не отвечают, а у нас, отвечают по полной, родовое проклятие, называется. Да, скоро всё сами узнаете. Чего, звали-то? И где остальные, Михаил Андреевич, Юрий Владимирович? – спрашиваю я.

- Умер Суслов, кхм, вчера ещё. Утром, принесли ему, кхм, пакет с фотографиями, посмотрел он их, рванул, кхм, ворот на рубахе и упал. Не довезли до ЦКБ, в «Скорой» отошёл, обширный инфаркт, врачи говорят. А Юру, довезли, он в ЦКБ сейчас, но почки у него, не знаю, выйдет ли? А я, вот, Вас жду, поговорить...

- Обоих встречу! – сообщаю я, - Специально схожу, попрошу этих, кто из-под хвостов выкусывает, чтобы для обоих котлы побольше приготовили и масла на сковороды не экономили. И «цик с гвоздями», для обоих, навечно! Ишь, ребёнка пытать вздумали! За деньги для людоедов!