Я — следователь - Москвитин Валерий Андреевич - Страница 37

Вот фактура о передаче из подотчета Васиной в подотчет Манзоева 25 центнеров пшеницы на сумму 700 рублей. Документ как документ. Второй экземпляр, изъятый в бухгалтерии райпотребсоюза, идентичен первому, написаны они под копирку. Ничего подозрительного. Но что это? Почему зерно сдано ранней весной? В такое время у сельских жителей не бывает излишков зерна. Может, это исключительный случай? Снова начинаю перелистывать бумаги, сравнивая накладные Васиной с накладными других продавцов. У тех размеры заготовок, сделанных поздней осенью, зимой, весной и летом, значительно колебались. Это вполне объяснимо. Например, какой хозяин будет забивать скотину весной, если она уже перезимовала и вот-вот перейдет на подножный корм? Обычно мясо сдают поздней осенью, когда заготовлены корма и хозяин рассчитывает, сколько скотины он сможет прокормить зимой. Зерно сдают в основном тоже после уборки урожая, а вот сдача яиц возрастает летом. Жители же Кургатея, как выходило по документам Васиной, сдавали все эти продукты круглый год.

На следующий день, убедив Чувилева в необходимости продлить срок следствия и содержания Манзоева под стражей, снова выехал в Кургатей.

— Вот, язви ее, — ругался комбайнер Жигалов, рассматривая предъявленные ему документы. — Все подписи мои, все они подлинные, без подделки, а вот зерна я столько не сдавал. Сдавал лишь один раз по осени, две с половиной тонны, а тут выходит, что и зимой я сдавал две с половиной тонны, и весной тоже две с половиной, а я всего-то получил в этом году три тонны.

— Как же могло случиться, что, получив на трудодни три тонны зерна, вы сумели сдать в магазин Васиной семь с половиной тонн?

— Ума не приложу.

Оба на некоторое время задумываемся. Прикидываю, не мог ли комбайнер сдать в магазин похищенное зерно. Но эта мысль мелькнула только на мгновение. Собранные о Жигалове данные говорили, что этот человек на такое не пойдет. А комбайнер все никак не мог понять, почему, сдав зерно однажды, он оказался записанным в ведомостях Васиной трижды, да еще расписался в сдаче семи с половиной тонн. Выражение его лица отражало напряженную работу мысли. Вдруг Жигалов ударил себя ладонью по лбу:

— Так Зинаида же заставляла меня расписываться в трех отдельных ведомостях. Точно! Вот теперь я хорошо вспомнил.

Мгновенно понимаю свою ошибку. Ведомости приемки Васина составляла только для себя, и они хранились лишь в магазине. В райпотребсоюзе такая подробная отчетность не требовалась: какой конкретно житель что и сколько сдал — этим там не интересовались. В магазине же, по установившимся правилам, такая отчетность велась на всякий случай, для самих продавцов. Васина, быстро сориентировавшись, использовала ее в своих целях.

Проверяя Васину, я подсчитывал по накладным количество продукции, сданной из ее магазина Манзоеву, то же количество отражалось и в закупочных ведомостях. Когда рассматривал эти ведомости в первый раз, основное внимание обращал на подлинность подписей сдатчиков, да они и сами признавали свои подписи. Время же сдачи не анализировал. Но, как выяснилось, время сдачи и количество сданной продукции необходимо было проверять с особой тщательностью, так как для Васиной не представляло труда получить подпись сдатчика и дважды и трижды.

Допрашивая новых свидетелей, уточняя детали у ранее допрошенных, я постепенно выявлял механизм хищения. Методы получения подписей у Васиной были разнообразны. Иногда она просила сдающего расписываться дважды и трижды сразу же, а иногда обращалась к нему позднее, например через несколько месяцев после сдачи продукции говорила, что потеряла листок, на котором стояла подпись, а он необходим ей для отчета. Конечно, никто не отказывался подписаться еще раз. Таким образом, по ведомостям Васиной получилось, что она закупала продукции вдвое, втрое больше, чем на самом деле. Но деньги-то она выплачивала один раз. Вот тут-то ей и понадобился сообщник, которому она могла бы отписывать несуществующую продукцию и брать за нее из кассы деньги якобы для выдачи сдатчикам продукции. По плану Васиной этот сообщник в дальнейшем должен был отсидеть определенный срок за недостачу по халатности.

Отбыв наказание, Васина и не думала начинать честную жизнь. Просто она стала более осторожной. Проработав несколько лет диспетчером в автохозяйстве, опять пошла в торговлю. К ее большому сожалению, в торговле люди стали уже другими и организовать что-либо стоящее ей не удалось. А много ли положишь в карман, обвешивая покупателей на двадцать-сорок граммов? Ох как все это было Васиной не по душе! Комсомольско-молодежные смены в магазинах, соревнование за звание ударника коммунистического труда, конкурсы на лучшее обслуживание, к тому же каждый суется в твое дело. Не раз Васину критиковали на собраниях за нечестность. Правда, до увольнения дело не дошло: никто не мог схватить ее за руку. Но вскоре Васина сама решила: хватит. Уволившись с работы, она поехала в Сибирь, нашла глухое место, поселилась там и стала ждать своего часа. И тот час пришел...

Маленький, невзрачный на вид, с лицом таким желтым и худым, что казалось, будто на череп натянут пергамент, отец двух болезненных детей, заготовитель Валентин Петрович Манзоев вдруг заинтересовал такую красавицу, как Зинаида Васина.

В первую их встречу Манзоев был просто подавлен шквалом любезностей, который эта женщина обрушила на него. Он с изумлением смотрел на молодую веселую вдову. У нее, как гласила молва, муж вместе с сыном погиб где-то в автомобильной катастрофе, и с того времени ее сердце было закрыто для всех мужчин мира. На самом деле все было совсем иначе. Васина хорошо помнила, как из-за разгульного образа жизни потеряла мужа. С тех пор и сердце, и тело Зинаиды было доступно для любого мужчины, у которого звенело в карманах. Лишь на новом месте, в Кургатее, она умышленно вела себя скромно. О ней пошла молва как о женщине, к которой никто не мог подступиться. Эта молва не миновала и ушей Манзоева.

О добропорядочности и красоте Васиной Манзоев был наслышан заранее, но никогда не думал, что внешность и манеры женщины могут так поразить его. Впечатление усиливал ласковый, приветливый говорок Зинаиды Петровны. Оказывается, она тоже слышала о Манзоеве и заочно знает его как исключительно делового и умелого коллегу.

Манзоев сказал ей, что завтра придет автомашина и он заберет из магазина закупленную продукцию. Неловко повернувшись, заготовитель хотел уйти, но Васина, проворно выскочив из-за прилавка, встала на его пути.

— Куда же вы, Валентин Петрович? Будьте дорогим гостем, не обижайте одинокую женщину.

Вскоре Манзоев сидел в небольшой чистенькой и опрятной комнате, расположенной за стеной подсобного помещения магазина. Здесь и жила Васина. На двух небольших окнах, между которыми стоял стол, висели цветные занавески. В углу, сверкая белоснежным покрывалом и горой пуховых подушек, возвышалась никелированная кровать. Кругом горшочки с цветами. Тихо, спокойно, уютно.

На столе мигом появились закуска и бутылка рябины на коньяке.

— Валентин Петрович, прошу к столу, — просто предложила Васина. Сама она уселась рядом, касаясь Манзоева плечом. После первой рюмки Валентину Петровичу показалось, что в такой приятной обстановке он никогда не был и никогда не чувствовал себя так хорошо. На плите шипела яичница. Зинаида Петровна поставила на подставку горячую сковородку и снова уселась рядом с Манзоевым. Она еще теснее прижалась к нему плечом, от которого исходило приятное тепло. После третьей рюмки у Валентина Петровича мелькнула мысль: «А чем черт не шутит...»

За первой интимной встречей последовала вторая, третья, четвертая. Вскоре для Манзоева часы встреч с Зинаидой стали самыми желанными. Он ждал и не мог дождаться поездки в Кургатей. Если случая не представлялось, Валентин Петрович ходил сам не свой, вспоминая горячие мягкие губы Зинаиды и ее страстный шепоток.

Однажды утром, лениво потягиваясь в постели, Васина заявила ему: