Я — следователь - Москвитин Валерий Андреевич - Страница 21

— Да и мы все тоже говорили о Малышке, спорили, лазит он по карманам или нет. А теперь выходит на поверку, что ворюгой он был, ворюгой и остался, только стал более квалифицированным.

И я еще раз рассказал уже во всех деталях Фомину о том, как ловко Малышка обчистил мой карман и с какой изобретательностью пытался замести следы, уйти от возмездия.

— Пиши рапорт для личного дела, а я посмотрю, сколько у тебя уже задержаний. Тут мы как раз решаем один вопрос, — дядя Миша загадочно улыбнулся.

— Можете не считать. Малышка сто сорок восьмой.

— Для порядка все же посчитаю, — продолжал улыбаться дядя Миша. — Но не сомневаюсь, что ты достоин высокой комсомольской награды, — интригующе закончил он.

9. На практике

Ура! Надя наконец вернулась из санатория, куда ее отправили долечиваться. Это была для меня радость, большая радость. В то же время было немножко и грусти. Через два дня я уезжал на практику. Правда, в свой родной городок — это в какой-то степени скрашивало мою печаль, тем более что Надя обещала приехать туда месяца через два после ликвидации всех «хвостов», появившихся за время болезни.

Городок наш — средний районный центр на транссибирской магистрали, его рассекает река, вернее, две ее протоки, так что город делится на три части. Высокогорная — от подножия горы Вознесенка — протянулась вдоль правого берега русла, здесь когда-то в предгорьях Саян обосновались первопроходцы, с их легкой руки это место именуется «город»; средняя — между двумя водными протоками, на острове, — называется «слобода»; самая большая, основная часть не имеет названия, с момента основания городка в ней жил трудовой люд. Здесь находится железнодорожная станция. В условиях Сибири и тем более в старинных городках без промышленности пролетариат мог зародиться только на железной дороге, и надо сказать, что в самом начале века рабочие Н-ска оставили достойный след в революционной истории.

Но перейдем к моей стажировке.

Прошло уже почти три десятка лет, а я все еще живо, во всех подробностях, как будто это случилось несколько минут назад, помню один случай и то ощущение, которое не обмануло меня, хотя и возникло так стремительно, так неожиданно. Впрочем, неожиданно ли?

Был на исходе девятый месяц моей работы в качестве стажера следователя. Я кое-чему научился, и начальник отделения Иван Федорович Сычев, авторитет которого для меня был непререкаемым, доверял молодому специалисту уже довольно сложные уголовные дела. Работать приходилось много, по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. В то время профессию следователя я считал самой главной и интересной на земле и ни о чем ином думать не хотел. Другие следователи, мои коллеги, — в следственном отделении их было четверо кроме меня — на этот азарт смотрели снисходительно и, будучи людьми семейными, всегда с удовольствием уступали мне право выезда на место происшествия, тем более если это было в ночное время. Так что оперативные дежурные милиции довольно часто поднимали меня с постели, а то вытаскивали прямо с вечера танцев — дело молодое! — или прерывали киносеанс на самом интересном месте фильма. Администратор обычно громко называл мою фамилию и добавлял:

— На выход!

Волей-неволей приходилось идти заниматься прозой жизни, порой сталкиваясь с ее довольно печальными, а подчас отвратительными сторонами. В этих случаях около кинотеатра «Звезда» меня ожидал милицейский газик с никогда не унывающим шофером Колей, и Наде приходилось одной досматривать кинофильм.

...История эта началась в один из жарких пыльных дней, которыми отличался наш городок летом. Вернее, она началась поздним вечером предыдущего дня, а ее участником я стал на другой день с момента, когда меня пригласил к себе Иван Федорович.

— Вот что, Андрей, — сказал он, — вчера вечером совершено дерзкое разбойное нападение, тебе придется заняться этим делом.

Потерпевшей, как принято называть на языке процессуального закона, оказалась довольно симпатичная девчушка с озорным взглядом серых глаз. Сейчас она уже справилась с потрясением и достаточно связно восстановила картину происшедшего. По крайней мере, после уточняющих вопросов я четко представлял, как это случилось: не отрываясь от сухих фраз протокола, мое воображение рисовало следующее.

В городском парке закончились танцы. В одиночку и группами молодежь растекается по улицам засыпающего города. Слышны шутки, радостный смех, веселый разговор. Звонкие голоса постепенно удаляются от парка, и вскоре все смолкает, исчезают последние прохожие. Только двое упорно петляют по улицам, выбирая темные места и ожидая, когда полностью стихнет оживление. На перекрестках они замирают и, озираясь, прислушиваются к звукам. Останавливаются на улице Пролетарской. Кругом тишина. Город засыпает...

Но вдруг послышалась быстрая дробь каблучков. Так ходят люди только по знакомым улицам. Темнота, а шаги, как ходики, размеренны и четки. Валя Рыжкова торопится на работу в ночную смену. После десятилетки девушка третий год работает на фабрике. Необходимость заставила: отец умер, а кроме Вали в семье еще пятеро младших. Безбоязненно, ничего не подозревая, она приближается к тем, кто укрылся в тени забора.

Валя поняла происходящее только тогда, когда увидела холодно сверкнувшую сталь ножа. Хриплый голос скомандовал:

— Часы!

Девушка закричала и бросилась назад, но попала в объятия второго, зашедшего сзади.

— Молчи! Иначе убью. — На нее смотрел верзила в маске, закрывающей глаза, виден был только кривившийся в злобной усмешке рот с блестящим золотым зубом.

Дрожащими руками Валя расстегнула браслет, и часы утонули в большущей ладони золотозубого.

— Деньги есть? — Грубые руки обшарили карманы, облапали грудь. — Иди и не оглядывайся!

Рыжкова бросилась бежать в сторону перекрестка. Метров через пятьдесят она посмотрела назад, но там никого уже не было. Только тогда она остановилась, и ее по-настоящему сковал страх. Обессиленно прислонившись к забору и теряя сознание, девушка сползла на землю. Здесь ее и обнаружили рабочие, возвращающиеся после смены.

Рассказ Вали почему-то потряс меня сильнее, чем самые замысловатые убийства, которые в ту пору часто случались в нашем тридцатитысячном городке: война завязала много узлов, развязать их сразу и навсегда было не так-то просто.

В мыслях я постоянно обращался к происшедшему, оно не выходило у меня из головы, хотя думать только об одном не располагал временем. В те годы в производстве следователя было до двух десятков дел одновременно, а то и побольше. И расследовать их приходилось враз. Утром допрашиваешь свидетелей одного преступления, к обеду — другого, к вечеру — третьего, а то и вперемежку. Частые и непродуманные амнистии поддавали жару, особенно в этих местах. Так что для творческой работы и профилактики просто не оставалось времени. Сейчас следственные органы имеют возможность этим заниматься, но я думаю, что все же именно в те годы был заложен фундамент для профилактики преступлений. Прежде чем не допустить, нужно все раскрыть, а когда все преступления раскрываются, можно заниматься и работой по предупреждению новых.

К сожалению, ни в ближайшие, ни в последующие дни по делу о дерзком нападении, как назвал его мой руководитель, я никаких улик собрать не смог, хотя мне активно помогали два оперуполномоченных уголовного розыска — сейчас их называют инспекторами. Мы не только не могли напасть на след злоумышленников, но и дали возможность совершить новые преступления. Разбойные нападения посыпались как из рога изобилия. Судя по почерку, действовала та же группа. Анализируя протоколы допросов, я рисовал в воображении все новые и новые картины грабежей и разбоев.

...На центральной улице города даже ночью можно собирать иголки: фонари заливают все вокруг ярким светом. По тротуару идет пожилая женщина с хозяйственной сумкой. У Денисовой закончился трудовой день, и она спешит домой. Сзади доносятся торопливые шаги. Идут двое.