Пыль на трассе - Маклин Алистер - Страница 12

— Это Макалпин. Попросите, пожалуйста, мистера Даннета зайти ко мне. Да. Прямо сейчас. — Он повесил трубку. — Я обещал сказать, почему задаю эти вопросы. Не хотелось говорить тебе правду. Но придется.

Вошел Даннет и прикрыл за собой дверь. Он понимал, что ближайшие минуты принесут ему мало радости. Предложив Даннету сесть, Макалпин попросил:

— Пожалуйста, Алексис, расскажи ей.

Лицо Даннета совсем вытянулось.

— Стоит ли, Джеймс?

— Боюсь, стоит. Если о том, что мы нашли в номере Джонни, поведаю я, она не поверит.

Мэри в изумлении перевела взгляд с одного на другого. Потом сказала:

— Вы рылись в комнате Джонни.

Даннет глубоко вздохнул.

— На то были серьезные причины, Мэри. И слава Богу, что мы обыскали его комнату. Я сам до сих пор с трудом в это верю, но в его номере было припрятано пять бутылок виски. Одна из них наполовину пустая.

Мэри, пораженная, смотрела на них. Как она могла им не верить? Макалпин заговорил — мягко, ласково.

— Жаль, конечно. Мы знаем, как ты его боготворишь. Бутылки, кстати говоря, мы забрали.

— Вы забрали бутылки. — Голос ее как-то увял, потускнел, она словно не могла постичь смысл сказанного. — Но ведь он об этом узнает. Заявит о краже в полицию. Найдут отпечатки пальцев… ваших пальцев. И тогда…

— Неужели ты думаешь, — перебил ее Макалпин, — что Джонни Харлоу хоть одному человеку в мире признается, что у него в номере хранилось пять бутылок виски? Поспеши, милая, тебе надо переодеться. Через двадцать минут пора ехать на этот чертов прием — кажется, без твоего драгоценного Джонни.

С окаменевшим лицом она продолжала сидеть, не мигая глядя на Макалпина. Через несколько мгновений лицо его смягчилось, на нем появилась улыбка.

— Прости меня, — извинился он. — Это уж я ляпнул лишнее.

Она проковыляла к выходу, Даннет придержал для нее дверь. Мужчины с жалостью смотрели ей вслед.

5

Для гонщиков «Гран-При», как и для бывших туристов, гостиница — это лишь место, где можно поспать, поесть, передохнуть на пути к следующей безликой перевалочной базе. Но вновь отстроенный отель «Чессни» на окраине Монцы вполне можно было считать на то, что является исключением из этого правила. Блестяще спроектированный и отстроенный, блестяще вписанный в ландшафт, в просторных наполненных воздухом комнатах — безукоризненная мебель, шикарные ванные, роскошные балконы, изысканная пища и предупредительная прислуга — пожалуй, этот караван-сарай был раем для миллионеров.

Но нет, еще не был, а только собирался им стать. Отелю «Чессни» еще предстояло обзавестись клиентурой, славным именем, репутацией и, надо надеяться, традициями, но, чтобы воплотить эти планы в жизнь, покорить эти желанные горизонты, требуется реклама, шикарным отелям она нужна так же, как и лоткам, с которых продают пирожки с сосисками. Нет другого вида спорта, за которым весь мир следит так пристально, как за автогонками, и вот администрация нового отеля сочла благоразумным принять у себя ведущие команды гонщиков и разместить их в этом дворце за смехотворно низкую плату на все время итальянского «Гран-при». Приглашение приняли почти все команды, нимало не интересуясь философской и психологической подоплекой, мотивами гостиничной администрации, их волновало лишь одно: отель «Чессни» был бесконечно шикарнее и чуточку дешевле нескольких австрийских отелей, из которых они благополучно выехали всего двенадцать дней назад. На следующий год их, скорее всего, не пустят ночевать сюда даже в подсобное помещение, даже вповалку — но это на следующий год.

Стоял конец августа, и было тепло, но не настолько, чтобы пользоваться кондиционером. Однако кондиционеры в вестибюле гостиницы «Чессни» работали на полную мощь, и температура в этом благоустроенном раю была явно ниже нормы. Здравый смысл подсказывал, что искусственное кондиционирование воздуха сейчас излишне, но соображения престижа и статуса диктовали другое. Престиж для администрации был в данном случае превыше всего, и кондиционеры продолжали работать. Когда надо будет укрыться от палящего солнца, места лучше «Чессни» не найти.

Макалпин и Даннет сидели рядом, но были почти скрыты друг от друга массивных форм гигантскими креслами с бархатной обивкой, в которых они даже не сидели, а полулежали. Их занимали более серьезные проблемы, нежели перепад температур в ту или иную сторону. Изредка они перебрасывались вялыми репликами. Казалось, ничто на свете не может их по-настоящему растормошить. Даннет пошевелился.

— Наш странник до сих пор в пути.

— У него есть оправдание, — возразил Макалпин. — Надеюсь, по крайней мере, что он нас не надувает. На его добросовестность до сих пор никто не жаловался. Он сказал, что хочет проехать еще несколько кругов, отрегулировать подвеску и переключение передач на новой машине.

Даннет был мрачен.

— А нельзя было отдать эту машину Траккье?

— Ни в коем случае, Алексис, и ты это прекрасно знаешь. Всемогущий закон протокола. Джонни пока что гонщик номер один не только в команде «Коронадо», но и во всем мире. Наши дорогие спонсоры, без которых нам не обойтись — обойтись-то можно, но выкладывать такие денежки я не готов, — народ уж больно чувствительный. Я имею в виду — к общественному мнению. Почему они малюют названия своих чертовых товаров на наших машинах? Потому что рассчитывают, что зрители сразу кинутся их покупать. Так что гонки для них за редким исключением — никакая не благотворительность, а возможность разрекламировать свой товар. И как можно шире. Их рынок на девяносто девять и девять десятых лежит за пределами мира автогонок, и они могут ни черта не знать о том, что происходит в пределах этого мира. Важно, во что они верят. А верят они в то, что Харлоу как был, так и остается первым номером. Вот он и получает самую лучшую и самую новую машину. Если ее дать не ему, зрители разуверятся в Харлоу, в «Коронадо» и в тех, кто разрисовывает наши машины своей рекламой, и еще неизвестно, в чем они разочаруются сначала.

— Ну что ж. Может, дни чудес еще не миновали. Во всяком случае, за последние двенадцать дней никто не слышал и не видел, чтобы он пил. А вдруг он готовит всем нам сюрприз? До начала итальянского «Гран-при» всего два дня.

— Тогда почему два часа назад у него в номере ты нашел две бутылки виски?

— Может, он хочет проверить себя на стойкость? Впрочем, ты едва ли в это поверишь.

— А ты?

— Если честно, Джеймс, то нет. — Даннет снова погрузился в мрачное раздумье, потом спросил: — От твоих агентов с юга ничего нет, Джеймс?

— Ничего. Боюсь, Алексис, я уже потерял надежду. Четыре с половиной месяца прошло, как Мари исчезла. Это слишком долго, очень долго. О несчастном случае давно стало бы известно. Если бы она ушла к другому, слухи бы тоже просочились. Похищение, выкуп — смешно говорить, естественно, я давно бы об этом узнал. А она исчезла, и все. Может, упала в воду и утонула — не знаю.

— Может, потеря памяти, мы ведь часто об этом говорили.

— А я тебе отвечал, без ложной скромности, что Мари Макалпин достаточно известна и будь она даже не в своем уме, потеряться просто так она не может — кто-нибудь обязательно ее бы нашел.

— Знаю. Мэри сильно переживает, да?

— Особенно последние двенадцать дней. Из-за Харлоу. В Австрии, Алексис, мы разбили ей сердце — нет, это несправедливо, не мы, а я. Если бы я знал, как сильно она в него… впрочем, у меня не было выбора.

— Возьмешь ее сегодня на прием?

— Да. Я настоял. Она, словно улитка, забилась в раковину, и надо ее оттуда вытащить — так я сам себе говорю, но, может, меня просто мучают угрызения совести? Не знаю. Возможно, я совершаю очередную ошибку.

— По-моему, на нашем бравом Харлоу слишком много грехов. И это его последний шанс, так, Джеймс? Еще раз лихая езда, еще одно фиаско, еще один выпивон — и ты ставишь точку. Так?

— Именно так. — Макалпин кивнул в сторону вращающихся входных дверей. — Как думаешь, скажем ему сейчас?