Пыль на трассе - Маклин Алистер - Страница 1

Алистер Маклин

ПЫЛЬ НА ТРАССЕ

1

День был жаркий, на небе — ни облачка. Харлоу сидел рядом с гоночной дорожкой, его длинные волосы развевались на свежем ветерке и спадали на лицо, руки в крагах сжимали золотистый шлем так яростно, словно хотели его раздавить; при этом они заметно подрагивали, а самого Харлоу временами трясло, будто через него пропускали ток.

Его машина, из которой он вылетел и чудом остался цел и невредим, лежала перевернутая, лениво вращая колесами, возле своей собственной — надо же! — ремонтной зоны «Коронадо». Над двигателем, залитым пористыми холмиками пены из огнетушителей, еще курился дымок, но было ясно, что топливные баки уже не взорвутся — опасность миновала.

Алексис Даннет, первым подбежавший к Харлоу, увидел: тот смотрит совсем не на свою машину, его застывший взгляд уходит вдаль, где ярдах в двухстах по трассе уже умерший гонщик Изак Жету сгорал на погребальном костре, охватившем белым пламенем обломки его гоночной машины, машины «формулы-1» для гонок «Гран-при». Над этой раскаленной добела теперь уже грудой металла было на удивление мало дыма — возможно, интенсивно выделяли тепло колеса из сплава магния, — и когда порыв ветра изредка раздвигал огненную завесу, был виден Жету, неестественно прямо сидевший в кабине, кажется, единственной неповрежденной части машины, в остальном жутко, до неузнаваемости покореженной и исковерканной; вернее, Даннет знал, что это был Жету, но видел он почерневшую и обуглившуюся головешку — все, что осталось от человека.

Тысячи зрителей на трибунах и вдоль трассы стояли не шевелясь, не произнося ни звука, застывшие от ужаса и потрясенные, взирали они на горящую машину. Судьи яростно махали флажками, требуя прервать гонку, и неподалеку от ремонтной базы «Коронадо» остановились девять машин — участниц «Гран-при», водители заглушили двигатели и вылезли из своих гоночных снарядов.

Затих гудевший над стадионом голос диктора, смолк вой сирены — скрипнув тормозами, на благоразумном расстоянии от машины Жету затормозила карета «скорой помощи», свет ее мигалки мгновенно растворился на фоне слепящей огненной белизны. Спасатели в алюминиево-асбестовых костюмах, кто-то управляя огнетушителями на гигантских колесах, кто-то с ломиками и топорами, отчаянно пытались, словно вопреки логике, приблизиться к машине и вытащить из нее тлеющий труп, но пламя, и не думавшее утихать, словно издевалось над ними, делало их отчаянные попытки тщетными. Столь же тщетным, сколь бессмысленным было присутствие «скорой помощи». В этом мире помочь Жету не мог уже никто и ничто.

Даннет перевел взгляд на сидевшего рядом человека в комбинезоне. Руки, сжимавшие золотистый шлем, беспрестанно дрожали, глаза все так же недвижно глядели на пламя, огненными простынями укрывшее машину Изака Жету, и это были глаза ослепшего орла. Даннет протянул руку и легонько встряхнул Харлоу за плечо, но тот не повернул головы. Не ранен ли он, спросил Даннет, ведь лицо и дрожащие руки Харлоу были в крови; вылетев из машины, он несколько раз кувыркнулся по земле, а его «коронадо» швырнуло к ремонтной зоне. Харлоу шевельнулся, взглянул на Даннета, сморгнул, как человек, медленно стряхивающий с себя ночной кошмар, и отрицательно покачал головой.

К ним подлетели два санитара с носилками, но Харлоу, несмотря на дрожь в ногах, поднялся сам и только махнул им — ничего не надо. Но от помощи Даннета — тот поддерживал его под руку — не отказался, и они медленно пошли к зоне «Коронадо»: Харлоу с затуманенным взором, совершенно выбитый из колеи, и Даннет, высокий, поджарый, темноволосый, пробор посредине, тонкие, словно наведенные карандашом усики, очки без оправы — эдакий городской бухгалтер, хотя из документов следовало, что он журналист.

У ремонтной базы с огнетушителем в руке их встретил Макалпин, пятидесятилетний хозяин и администратор команды автогонщиков «Коронадо». Тяжелая челюсть, массивные плечи, впечатляющая серебристо-черная грива волос, лицо избороздили глубокие морщины. Его коричневатый габардиновый костюм был сейчас слегка заляпан. За ним Джейкобсон, старший механик, и его два рыжеволосых помощника, близнецы Рафферти, известные в мире автогонок как Бим и Бом, хлопотали у дымящейся «коронадо», а еще дальше двое мужчин в белых халатах оказывали помощь куда более серьезного порядка: на земле, без сознания, но с карандашом и блокнотом в руках — в ее обязанности входило регистрировать время на каждом круге — лежала темноволосая Мэри Макалпин, двадцатилетняя дочь хозяина. Врачи скорой помощи склонились над ее левой ногой и взрезали ножницами словно налившуюся красным вином брючину, еще недавно ослепительно белую. Макалпин взял Харлоу за руку и, загораживая собой дочь, увел его к маленькому навесу в конце ремонтной зоны. Макалпин был человеком исключительно деловым, компетентным и крепким, как и большинство миллионеров, но за жесткостью этой скрывалась истинная доброта, желание помочь ближнему, хотя едва ли кто-то набрался бы смелости сказать ему об этом.

У дальнего угла навеса стоял небольшой деревянный ящик, по сути дела переносной бар. Большая часть его содержимого перекочевала в холодильник, набитый маленькими бутылками с пивом и прохладительными напитками главным образом для механиков, потому что как не промочить горло, если работаешь под палящим солнцем? Тут же стояли две бутылки шампанского — если человек выиграл пять «Гран-при» подряд, резонно предположить, что удача улыбнется ему и в шестой раз. Харлоу открыл крышку ящика, не обращая внимания на холодильник, вытащил бутылку бренди и наполовину наполнил стакан, при этом горлышко бутылки отчаянно звякало о край емкости, на землю вылилось больше, чем попало внутрь. Двумя руками поднес стакан ко рту, и ее край выстукивал кастаньетную дробь о его зубы, сумбурную и беспорядочную. Что-то ему удалось влить в себя, остальная жидкость потекла мимо рта вниз, по окровавленному подбородку и окрасила белый гоночный комбинезон в тот же цвет, в какой окрасились брюки пострадавшей девушки. Харлоу невидяще поглядел на пустой стакан, опустился на скамью и снова потянулся за бутылкой.

С каменным лицом Макалпин взглянул на Даннета. За всю свою карьеру автогонщика Харлоу попал в три крупные аварии, последний раз, два года назад, он едва остался в живых; боль тогда была нестерпимой, его носилки загружали в санитарный самолет, чтобы отвезти в Лондон, но он заставил себя улыбаться, даже поднял кверху большой палец левой руки — правая была сломана в двух местах, — и она вовсе не дрожала, была как мраморная. Но больше Макалпина пугало другое: если не считать символического глотка шампанского в честь одержанной победы, Харлоу в жизни не прикасался к алкоголю.

Что ж, рано или поздно это случается с каждым из них, Макалпин считал так всегда. С самыми хладнокровными, мужественными и одаренными, а те, у кого с виду нервы — канаты и сами крепче кремня, оказываются порой совсем хрупкими. Если честно, за Макалпином водилась склонность к преувеличениям и, вообще-то говоря, было несколько — но все-таки несколько — выдающихся в прошлом участников «Гран-при», которые прекратили выступать, оставаясь на вершине своей физической и психической формы, во всяком случае, их состояние могло опровергнуть теорию Макалпина. В то же время многим было известно, что есть гонщики высшего класса, начисто потерявшие себя, их психика и нервная система не выдержали перегрузок и от их прежнего «я» остались лишь пустые оболочки, что даже среди нынешних двадцати четырех участников «Гран-при» было четыре или пять, которые уже никогда не выиграют гонку, потому что не будут и пытаться, которые продолжают участвовать в гонках исключительно по инерции, чтобы сохранить когда-то выстроенный фасад, за ним теперь нет ничего, тем более былого честолюбия. Но есть вещи, которые в мире автогонок просто не приняты, в частности не принято исключать гонщика из числа участников «Гран-при» только потому, что у него сдали нервы.