Котёнок выпускает когти (СИ) - Артемьев Юрий - Страница 5

Короче. Пока я добрался до дома. Автобус. Метро. И трамвай на халяву пару остановок. У дома меня уже поджидал отец с ремнём и старший пионервожатый. В лагерь я так и не вернулся. Но опыт побега у меня остался. И то, что взрослые на исчезновение ребёнка реагируют очень быстро и оперативно — я усвоил. Так что тут такой случай не прокатит. Давно бы уже кто-нибудь пришёл бы сравнить моё фото с оригиналом.

А моё фото наверняка где-то да есть. Должно быть. В любой школе каждый год приходит дядька с фотоаппаратом и снимает классы на память. Здесь в больнице меня тоже мент снимал на фотоаппарат. Ну, тот самый следователь, что выслушивал мои вечные заклинания: Не помню и не знаю. Правда лысая мордочка в синяках вряд ли очень была похожа на фото школьницы-отличницы, но всё-таки…

Я себя очень внимательно разглядывал в зеркале уже раз несколько. Ничего так мордашка стала после того, как синяки сошли. Черты лица правильные. Нос прямой. Губы розовые. Скулы впалые. Глаза зелёные. Не большие и не мелкие. Обычные глаза. Слегка с хитринкой. Или это я так сам себе в отражении щурюсь? Ёжик волос, торчащий в разные стороны. Волосы блондинисто-пепельные. Как в песне: На-атуральный блондин. На всей Земле такой один… Тьфу ты, не к ночи будет певец упомянут.

Так почему же меня никто не нашёл ещё. Может потому, что никто и не ищет.

***

Гром грянул в сентябре.

День не предвещал никаких изменений. Обычный будний день. Сентябрь. Середина недели. Лежу. Никого не трогаю. Листаю свежую газету. На этот раз это «Советская культура». Ничего интересного для себя не нахожу. Очень много места отведено для статей о нашей многонациональной культуре. Статья про художников Башкирии. И вот… Снова про Башкирию «Слово о сыбызгы». Это ещё что такое? Читаю: «Никому не ведомо в точности, когда и где появился этот инструмент…» Ещё бы знать, как он выглядит этот инструмент, так как фото его не приложено.

И в это самое время открывается дверь в нашу палату. Заходит мой «знакомый» следователь и дородная дама с высокой причёской на голове. Дама дежурно и фальшиво улыбается и говорит, обращаясь к милиционеру: «Да! Это она.»

А потом уже глядя на меня сверху вниз, как на что-то мерзкое и отвратительное:

— Ну, здравствуй, Инга!

Немая сцена…

Инга? Я?

Офигительно!…

Глава 5

— Женщина! Вы, кто? Я Вас не знаю!

Мадама смотрит на меня. Долго так смотрит. А потом глубокомысленно произносит, снова обращаясь к менту:

— Странно… Она не врёт. Я уже двадцать лет работаю с детьми и точно знаю, когда они врут, а когда нет…

А потом снова, глядя мне пристально в глаза:

— Деточка! Ты не помнишь меня?

Её грудной с надрывом голос сочится клейким елеем. Но мне даже и не надо притворятся. Эту рожу, я реально раньше не видел. Ну, или не помню:

— Нет, не помню… А должна?

— Должна, должна… — бурчит дама.

— Почему?

Лицо этой, явно облечённой властью дамочки краснеет от прилива крови, и она тщательно выговаривая каждое слово, почти кричит мне в лицо:

— Да, потому что ты воспитываешься в нашей школе-интернате для детей-сирот. И ты уже пять лет, как пьёшь мою кровь, поскольку уже в третий раз сбегаешь от нас.

— Я ничью кровь не пила. А Вас, гражданка, я вижу в первый раз.

— Да, ты…

— Товарищ милиционер, а почему эта тётя на меня так орёт? И позовите, пожалуйста, доктора. У меня от её крика голова просто кружится и в ушах звенит.

Я закрываю глаза и откидываюсь на подушки. Притворяться даже особо и не надо. От волнения вызванного внезапным приходом этой парочки, у меня действительно пульсирует в голове и красные круги под закрытыми веками превращаются в хоровод.

Тук-тук… Стучит в висках. Тук-тук… Ничего не слышу…

Как просто всё получается. Захотел и сознание отключилось…

***

Очнулся я, когда мне стали под нос совать ватку с нашатырём.

— А? Что?

— Тихо! Тихо… — медсестра ласково шептала мне. — Тихо.

Ни мордатой тётки, ни сотрудника в серой форме не было в палате. В коридоре были слышны разговоры на повышенных тонах. Похоже, там наш главврач распекал рьяных посетителей за некорректное обращение с больным ребёнком.

А мне надо подумать. Срочно подумать. Много так подумать.

Похоже, что я и вправду «Инга». Уж больно уверенно вещала здесь эта педагогическая грымза. О том, что она какая-то училка, было видно сразу. По одежде, по причёске. Педагог со стажем. Такая взглянет на ребёнка, а у дитятки уже лужа от страха под ногами. Опытная тётка. Тёртая. И скорее всего она не только педагог, но и руководитель. Директор школы или типа завуч. Я уж не знаю, какая там у них иерархия нынче. Правда, на меня её взгляды не особо подействовали. Возможно, я ещё не знаю всех её возможностей и власти надо мной и другими детьми.

Но пока мне хорошо. Ведь до тех пор, пока я ничего не помню, хрен меня отсюда отпустят. А тем более у меня ещё и гипсы не сняты на руке с ключицей и на ноге. Но всё равно. Надо что-то делать. Надо думать. Сильно думать. Потому что попадать (возвращаться) в школу-интернат в лапы к этой «доброй» тётеньке мне совершенно не хотелось. Надо бы получить побольше информации о том, кто я и что я…

***

Вечером меня посетил незнакомый врач. Как я понял, скорее всего, психиатр. Или что-то вроде этого. Хотя всё-таки наверное психиатр. Или как там правильно? Вроде бы пока психологов и психотерапевтов ещё не предвидится на горизонте. Хотя откуда я знаю. Я что, медик что ли?

Маленького роста. В очках. С большими залысинами, плавно переходящими видимо в плешь. Весь какой-то помятый. Он совсем не вызывал расположения к себе. Да и разговор получился странный. Явно меня пытались «прощупать» на предмет того вру я или нет. А я что? Я не вру. Ведь я правда ничего не помню. А то, что я помню из другой, прошлой жизни, знать никому не нужно. Ибо тогда меня точно законопатят по самые гланды в какую-нибудь закрытую спецлечебницу.

— Здравствуй! Меня зовут Николай Семёнович. Я — врач.

— Психиатр?

— Не совсем. Я психолог.

— А я читала, что у нас нет такой профессии — психолог.

— А где ты читала?

— Не знаю. Я здесь уже больше двух месяцев и перечитала практически всё, что попадалось под руку. Газеты, книга, журналы. И по медицине тоже. Не всё поняла. Но…

— И всё-таки, давай поговорим не об этом. Как тебя зовут?

— Тут какая-то тётка приходила. Сказала, что меня зовут Инга. Но мне кажется, что она врёт. А тут, в больнице, все называют меня Сашей… Сашенькой… А что? Мненравится.

— Но по документам ты Инга. Ингрид Ромуальдовна Котти.

— Ого? Как изощрённо. А мне не нравится. Мне кажется, что Саша, Сашенька, Александра или даже Сандра — гораздо лучше.

— Когда тебе исполнится 16 лет, и ты будешь получать паспорт, ты сможешь поменять и имя, и фамилию, и даже отчество.

— Скорей бы шестнадцать исполнилось. А сейчас мне сколько?

— Сейчас тебе двенадцать лет.

— Но я не помню никакой Ингрид.

— Это временно. Амнезия проходит. Особенно если ты вернёшься туда, где ты жила до этого.

— К этой крикливой тётке? Ни за что!

— А почему? Ты чего-то боишься? Тебя там обижали?

— Где?

— В школе-интернате.

— Я не помню никакой школы, никакого интерната. Но всё равно не хочу.

— А куда ты хочешь?

— Я не знаю… А можно вопрос?

— Можно…

— Я попала сюда в больницу в июне, а сейчас начало сентября. Почему эта тётенька только сейчас стала меня искать?

— Нонна Игнатьевна…

— А… Так её зовут…

— Не перебивай старших. Да. Нонна Игнатьевна это директор школы-интерната в котором ты жила…

— Не помню…

— Так вот. В школе думали, что ты поехала со всеми в лагерь, а в лагере считали, что ты осталась в школе.

— Как интересно. А у них что, детей толпой в лагерь отправляют без списка и не пересчитав по головам. Как стадо баранов. Хотя нет. Тех считают.

— Не хами!