Нарисуй мне в небе солнце (СИ) - Даниленко Жанна - Страница 31

— Андрюш, может, оно не было фальшивым? Ты об этом не думал?

— Не знаю, не думал. Меня раздражало в Нинином ребёнке всё. А потом случилась неприятность у Ярки, его обвинили чёрт-те в чём.

— Нашего Яра? — Даша не скрывала удивления. Приподнялась на локте и продолжала слушать.

— Да. У него друг жил в соседнем подъезде, они общались, учились в одном классе, в гости друг к другу ходили. В тот день мать друга не досчиталась денег, обвинила во всём Яра. Но главное, что пошла она не ко мне выяснять отношения, а в школу. Педагоги устроили судилище. Главным аргументом стало то, что приличного ребёнка мать с отцом не оставит. Ну и тихий он, что по их мнению, подозрительно... А у него поведение примерное всегда, с уроков не сбегал, учился почти отлично, читал много. И тут такое. Вот стоит он ни жив ни мёртв, глазами всех обводит, а во взгляде один вопрос: «За что?» У меня нервы на пределе, мамашу «друга» так называемого спросил, какой суммы она недосчиталась, потом достал портмоне и на стол перед ней сумму вдвое больше положил. Сказал, что ни я, ни мой сын в этом фарсе участия принимать не будем — денег он не брал, я в нём уверен, а клеветать на него не позволю. А это типа моральная компенсация. Взял Яра за руку и вывел из кабинета. Нине рассказывать не стал, но она от своего мальчишки узнала и лишила Ярку карманных денег и сладкого. На том наша совместная жизнь и закончилась. Вот так я понял, что чужого ребёнка любить не смогу, а за своего порвать готов.

— Деньги-то нашлись? Не знаешь?

— Знаю. Их «друг» моего Яра и стащил, а сознаться побоялся. Мать его тут же крайнего нашла. Она приходила потом, извинялась передо мной. А что передо мной? Перед Яром надо было и при всех. Вот такие дела.

Даша молчала. Смотрела на любимого мужчину и молчала. Затем встала, подошла к окну и удивилась обилию выпавшего снега.

— Почему же ты думаешь, что сможешь полюбить Андрейку?

— Потому что я его уже люблю. Сегодня думал о нём весь вечер. Улыбку беззубую вспоминал. Я то же самое и к Ромке, и к Петюне с Настей чувствовал. Я тоскую по нему… Чёрт, кто звонит в такое время?!

Трель рингтона в тишине ночи прозвучала раздражающе громко. Андрей взглянул на незнакомый номер и сбросил вызов.

— Вот и спросил бы — кто, — пожала плечами Даша и вернулась к разговору о малыше. — И я по Андрейке тоскую — защитить его хочется. Яр ему жизнь дал. Интересно, я смогла бы?

Звонок снова разорвал тишину ночи.

— Поляков слушает, — дежурно ответил Андрей. — Да, Ярослав Андреевич Поляков мой сын. Нет, вы не ошиблись. Двадцать четыре года ему полных, скоро двадцать пять. Я понял, он в травматологии, адрес Химки, Куркинское шоссе, строение одиннадцать. Да, я знаю, где это, выезжаю.

Даша видела панику и ужас в глазах мужа.

— Андрей, что с Яром?

Она подбежала к нему, упала на колени и обняла.

— Не справился с управлением при повороте на Шереметьевское шоссе. Доставлен в Химкинскую ЦРБ без сознания. — Он говорил, как робот, пытаясь осознать произнесённое. — Даша, это наш Ярка без сознания? Не может быть! Что ему делать на повороте в аэропорт? Он дома с Надей, у него рабочий день сегодня... Этого просто не может быть…

— Андрюша, одевайся, едем в ЦРБ. — Даша поднялась с колен, принесла мужу костюм и свежую рубашку, в руки дала стакан с водой. — Я поведу машину, тебе нельзя за руль. Кто звонил?

— Она сказала, что стажировалась у меня, вот и подумала, что это мой сын, раз фамилия и отчество совпали. Может, ошиблась?

— Думаю, что ошиблась. Но всё равно едем. На месте разберёмся.

— А дети? Одних как оставить?

— Я разбужу Ромку, он присмотрит за младшими, и маме позвоню, чтоб пришла. Мы там нужнее, поехали!

Часть 27

— Ну что, Андрюша, пустят нас к Ярке? — Даша смотрела на мужа, и сердце сжималось от того, как изменила его эта ночь — за несколько часов голова стала совсем седая… Раньше она не верила, что вот так возможно, а теперь видела своими глазами.

— Я здесь ничего не решаю, Дашуня. С разрешения главврача только могут позволить, а с ним ещё встретиться надо. — Андрей Петрович посмотрел на часы. — Скоро должен подойти, немного подождать осталось. — Он подошёл к окну и, не оглядываясь, произнёс: — Смотри, утро уже, рассвело совсем. Хоть бы вовремя был, не задержался где ненароком. — Вытер ладонью снова набежавшие слёзы, повернулся к жене, взял её за плечи и прижал к себе. — Он жив, Дашенька, слышишь, жив наш Ярка, и это главное. Справимся, вытащим, врачи мы с тобой или кто…

— Вытащим конечно! Даже не сомневайся.

Она сама всхлипывала, пытаясь подавить рыдания, чтобы не показать Андрею степень своего страха за Яра. Даша сдерживала слёзы всё время, пока шла операция, да и сейчас тоже, но это надо было остановить, перестать предаваться горю и понять, что раз Яр жив, значит, надо успокоиться и бороться за его выздоровление, а бороться есть с чем. И тут Даша подумала о том, что это невероятное горе для матери, а ведь Ларису даже в известность не поставили.

— Я тут, знаешь, что подумала, — произнесла она, — мы же Ларисе ничего не сообщили. Надо позвонить, мать всё-таки.

— Да, ты права. Я и не вспомнил про неё. Сейчас поговорю с главным и позвоню. И Надю оповестить бы. Может, она знает, что он делал на той дороге. Ума не приложу, куда он ехал, почему один… Да и как в такую погоду за руль сел? Он осторожный всегда. — Андрей помолчал, а потом проговорил виновато: — Я так надеялся на ошибку, что это не Яр разбился, мало ли Поляковых на свете, а оно, видишь, как...

— Андрюша, ты же сам сказал, главное — живой. Вот отойдёт от наркоза, придёт в себя и всё расскажет. Живут люди без селезёнки, а печень регенерирует, кости срастаются… Да кому я это говорю — сам же всё знаешь! Хотя я не просто говорю, я утешаю.

— Спасибо тебе. Может, ты всё-таки домой пойдёшь, там же дети… Ларисе я сам сообщу, а ты попытайся дозвониться до Нади… И одежду мне удобную захвати. Сам буду за ним ухаживать, отсюда я уйду только вместе с сыном.

— Хорошо. Я всё сделаю. Постараюсь быстро с делами управиться, ну, насколько возможно. Ты звони, как только Яр в себя придёт.

Она уже шла по коридору, когда Андрей её окликнул.

— Даша, позвони заведующей дома малютки, скажи о нашем решении. Сейчас это важно, как никогда.

После разговора Андрея Петровича с главврачом Яра перевели в отдельную реанимационную палату, где ему предстояло находиться до транспортировки в стационар отцовской клиники. Когда его можно будет перевезти — было пока неясно. Андрей Петрович понимал это, но точно знал, что сделает всё возможное и невозможное для выздоровления Ярослава. А ещё он был уверен, что сын чувствует его присутствие и слышит его голос. Именно поэтому, чтобы не тревожить Яра лишний раз, и понимая, что разговор с бывшей женой спокойным не будет, он вышел из палаты. Меньше всего Андрею хотелось видеть здесь Ларису, но и не сообщить грешно.

Лариса долго не отвечала. Андрей Петрович уже готов был сбросить вызов, когда в трубке раздался мужской голос.

— Да, Андрей, здравствуй, это Дмитрий. Лара спит, вернулась вчера поздно, расстроенная. Ну, да ладно... Ты просто так или по делу?

— Яр попал в аварию.

— Серьёзно? — В голосе Дмитрия слышалась тревога. — Что случилось? Как его состояние? Где вы?

— Стабильно тяжёлый, после операции. Мы в Химках, в травме. — Андрей помолчал несколько секунд, подавляя дрожь в голосе. — Ты передай ей.

— Хорошо, передам.

Он вернулся в палату, сел рядом с сыном, и предательские слёзы снова навернулись на глаза. Наедине с Яром можно было уже не сдерживаться. И он наконец выпустил боль и горе, что переполняли его, а ещё вину. Ведь этого кошмара могло и не быть вовсе, если бы он не купил чёртову машину, если бы не поссорился с Яром. Так всё нелепо и глупо.

Андрей Петрович с ужасом думал, что те обидные слова, что они в сердцах наговорили друг другу, могли оказаться последними. И телефон зачем отключал — сын звонил же, сорок два раза звонил! А он не ответил, сердился, дулся. Как же так… Теперь же Бог или какая другая сила наказывает обоих. Зачем? Лучше бы его одного, сейчас он запросто обменял бы свою жизнь на его… Яру ещё жить и жить, любить, детей растить. А теперь как? Вопросы, на которые не находилось ответов… Обрушившееся горе не давало дышать, и было больно и горько от сознания своей вины и невозможности повернуть время вспять, переиграть жизнь, изменить.