Дело тел (СИ) - Белецкая Екатерина - Страница 17

Действительно, они уже подходили к нужному месту, к тому самому блоку. Дракон уже топтался рядом, и, кажется, выглядел растерянным.

— Что-то не так, уважаемый? — поинтересовался Первый, подходя поближе.

— Не понимаю, — пробормотал Гингк. — Агорх сказал, что меня высылают домой. Только он выглядел при этом как-то странно.

— Агорх? — уточнил Первый.

— Да. Он был какой-то не такой. Не такой, как всегда, — уточнил дракон. — А потом он вызвал Ангка, и стал орать на него тоже. Обзывал бездельником, хотя Ангк больше меня работает, говорил, что тот не выстроил дополнительные схемы… Я очень удивлен, признаться.

— Не хотите переводиться? — спросил Первый.

— Конечно, не хочу. Тут интересно, и работа меня вполне устраивает.

— Какой срок перевода?

— Пять дней, — убитым голосом ответил дракон. — Велел собирать вещи.

— Ничего пока что собирать не нужно, — твердо ответил Первый. Второй согласно кивнул. — Сейчас мы забросим команду, и пойдем разбираться с вашим переводом. На всякий случай: если что-то пойдет не так, то управление рабочей группой берет на себя Девятая… и Седьмой. Если мы не вернемся, в ближайшие два часа вы, Гингк, в любом случае будете сидеть в кабинете вашего начальника в сопровождении заместителя руководителя кластера. Вы поняли?

Дракон ошарашено кивнул.

— Вот и славно, — Первый улыбнулся. — Активируйте связку. Время дорого.

— Вот даже как, — пробормотала Берта, пряча блокнот в сумку. — Вот тебя куда потянуло. Да, Ит, не умеешь ты жить спокойно… хотя кого я лечу? Чем я сама лучше?

И оба ордера, и приказ уже лежали в папке в той же сумке.

Индульгенция.

Право на свободу.

Свободу — от всего.

От всех обязательств, от ставшего в последние годы тяжким слова «должна», от спешного утреннего кофе, от дороги до института, от обязательных выходных, от каждодневных забот… Она устала? Устала от того, к чему люди обычно стремятся, и, получив, охладевают ко всему прочему?

И вообще, если вдуматься, если вот так взять, присесть (она и присела, на самый краешек стула), и подумать — плохо ли это было? Нет. О, нет. Это вовсе не было плохо, эти годы, кажется, стали самыми счастливыми в ее жизни, а еще у нее выросли прекрасные дочки, самые лучшие на свете девочки, и в ее жизни стало на две огромных любви больше, но…

Но сейчас словно бы просыпалась от долгого сна она сама.

Она — такая, какой была прежде, она — настоящая.

— И еще момент, — прошептала Берта. — Еще один маленький момент. Если бы я перестала быть собой, они никогда не смогли бы меня уважать. И теперь я снова — должна. Должна быть тем человеком, про которого Даша и Вера скажут с гордостью «вот это моя мама». Не курица, не тряпка, не придаток к плите, не черновик, не набросок, не поломойка, не черти кто. Вот это я теперь — должна. И кто же виноват, — она хитро усмехнулось, — что это частично совпадает с моими собственными желаниями?

4

Театр абсурда

— Вить, не надо. Пока что не надо. Подумай сам, что папа скажет?

— Чей конкретно папа? И какой из них? Твой, мой или твой старший?

— Все три.

— Если все три, Верусь, то можно сразу одалживать у мясников из магазина плаху и топор. Поверь, мы не ошибемся. Да, конечно, первые двадцать секунд будут не самыми приятными…

— Витя!

— …потому что, по словам Романыча, голова отдельно живет примерно столько, зато потом нам уже ничего не будет страшно.

Вера поймала его за вихор на макушке и дернула. Довольно сильно.

— Проверяешь на прочность? — хмыкнул тот. — Логично. Ну и как? Держится пока что?

— Держится, — проворчала Вера. — Слушай, а если сказать про привилегии, то… может быть, согласятся?

— Сомневаюсь, — покачал он головой. — Они не идиоты, и, я думаю, сами в курсе, что там и как. Еще и получше, чем мы.

— А мама? — с сомнением спросила Вера.

— Моя? Ты же сама знаешь, — Витька помрачнел. — Лучше сейчас не надо.

Разговор этот происходил на крыше одного из домов рядом с высоткой. Крышу они облюбовали еще зимой, и частенько сюда наведывались, возвращаясь с лекций. Пройдя по пыльному, засиженному голубями чердаку, можно было попасть в поистине сказочное место — с крыши дома открывался волшебный вид на старую часть города, на Яузу, на школу, в которую они когда-то ходили, но самым удивительным оказалось то, что из двора их совершенно не было видно. Это открытие они сделали случайно, и полюбили в результате чердак и крышу еще больше. Ты в городе, в самом его сердце, но при том — ты совершенно один, восхитительно один, и никто не в силах разрушить столь необходимое тебе одиночество. Точнее, одиночество двоих.

— И нашей крыши там не будет, — грустно сказала Вера.

— Не будет, — согласился Витька. — Там много чего не будет. Зато будет другое.

— Ты прав, прав, — кивнула Вера. — Ты всегда прав.

Витька подсел к ней поближе, обнял, и принялся гладить по волосам — замечательные у Веры волосы, медно-рыжие, и вьются, но не мелкими противными кудряшками, а словно бы волнами. В кого она такая пошла, совершенно непонятно — у Скрипача волосы тоже рыжие, но прямые, это у Берты волосы вьются почти так же, но они светлые… а мама ревнует, мама страшно ревнует, и это больно, потому что ревнует она к Верке, к Верусику, у него ведь отличная память, у Вити, и он прекрасно помнит, что всё было иначе до того дня, четыре года назад, когда он сказал родителям, что едет учиться в Москву…

— Она меня ненавидит, — с горечью заметила Вера, которая, как всегда, словно прочла Витькины мысли. — Она считает, что я тебя у нее украла.

— Ты не украла, — покачал головой Витька. — Это я сам себя украл.

— Нет, украла. Настя украла когда-то Ромку, а я тебя. Знаешь, я ее боюсь теперь, но почему-то мне ее жалко. Потому что обоих сыновей утащили всякие противные девчонки.

Витька хмыкнул. Вышло это как-то невесело.

— Знаешь, я с Итом говорил, — осторожно начал он. — И… как же там было? Ит сказал, что собственник теряет великодушие, и что Джесс сейчас трудно это признать. Им всем трудно это признать. И ему самому тоже. Но он, по его словам, понял кое-что другое.

— И что же?

— Что нужно двигаться дальше. Он так и сказал.

— Странно это всё как-то, — задумчиво произнесла Вера, высвобождаясь из его объятий. — Странно и немного грустно. Я словно теряю почву под ногами. Вот посмотри на наших же ребят из группы. Каникулы — и они едут куда? Домой, правильно. Дома бабушка с пирогами, и мама с причитаниями, что ты, дорогой, похудел… дома покой и некая стабильность, согласись. А у нас что? Что было, когда ты последний раз поехал домой?

— У нас был папин проект с кораблями, — понурился Витька. — Потому что им нужны еще три машины класса «Ветра», а три не получается, только две, и до «Ветра» они не дотягивают никак. И все каникулы я только и слышал про корабли, про оснащение, про исследования, и про то, что папа с мамой, как только я перееду в межмир, тут же на полгода уходят в поиск. Чудесно! — в сердцах он хлопнул себя по бедру ладонью. — Ну и где мои пироги? Где «сынок, ты похудел»? Где моя любовь и забота?..

Вера рассмеялась.

— И я не понимаю, Верусик, причин ее ревности. Она уже одной ногой там, во внешке, и в новых проектах. У меня порой создается впечатление, что я ей совсем не нужен.

— Нужен, — покачала головой Вера. — Тебе не кажется, что она это всё делает лишь для того, чтобы поменьше думать… о тебе?

— Не знаю, — пожал плечами Витька. — Но… Вер, давай всё-таки скажем. И распишемся. Как и хотели.

— Мне семнадцать, не распишут без согласия. Видимо, придется ждать еще год. Вить, давай подождем, правда, а? Ну они сейчас сами не свои, а если мы еще одну проблему подгоним… они же свихнутся. Ит вон снова писать начал, представляешь?