Сборник забытой фантастики №7. Субспутник - Прэтт Флетчер - Страница 15

Как мне описать все это? Слова могут передать лишь несовершенную и неверную картину. По общему эффекту это было похоже на то, как если бы вы поставили несколько очень высоких и изящных ваз, одну на другую, вазы, несколько расширенные снизу и сужающиеся к верху.

Я сказал Акону, что это кажется мне весьма необычным явлением, он согласился со мной и сказал, что эти увеличения, происходящие через регулярные промежутки времени, как полагают, вызваны изменением плотности последовательных слоев земли. Поскольку объем любого газа изменяется в прямой зависимости от давления, которое его ограничивает, всякий раз, когда этот газ поднимается в пласт с пониженной плотностью, он расширяется, создавая чашу вазы. Затем, поднимаясь на большую высоту, он, естественно, уменьшается в размерах, образуя горлышко вазы, пока не пройдет через другой пласт, расширяясь в следующую чашу.

Почти механически я считал последовательные увеличения. Их было тринадцать. Тогда, во второй раз с момента моего прибытия в эту странную страну, я сказал: "Это, должно быть, Четырнадцатая Земля". И, несмотря на захватывающее зрелище, мои мысли на мгновение вернулись к маленьким пронумерованным дискам в лаборатории мистера Кингстона, и я подумал, не означает ли число 14 некий определенный мир в системе ученого.

Затем, пока я размышлял об этом, волшебный стебель внезапно расцвел на вершине, или, скорее, взорвался, как красивейший фейерверк в гигантском пиротехническом шоу, и восхищенный ропот поднялся от окружающих меня людей, возвращая меня к сцене на старом парадном поле, когда я был мальчиком, наблюдая за огненными представлениями, когда какой-нибудь особо выделяющийся салют встречал одобрение толпы.

Верхушка колонны достигла поверхности земли, где я когда-то жил, и где тяжелые газы соприкасались с нашей атмосферой, которая была гораздо более разряжение, чем нижний слой.

Здесь были огромные светящиеся облака и яркие блики, похожие на разноцветные звезды и полосы яркого свечения, уходящие вдаль кривыми контурами, но в целом очерчивающие вертикальный, очень плоский конус. Эти потоки исчезали вдали, пока не слились с темнотой неба. Свет был настолько ярким, что, поглядев на него некоторое время, я был вынужден закрыть глаза, чтобы дать им отдохнуть, и когда я это сделал, я понял, что эта картина поразительно похожа на что-то, что я уже видел или о чем знал давным-давно. Этот приземистый конус, угасающие потоки – затем, словно приподняв занавес, все прояснилось, и в моем сознании вспыхнула другая картина. Я увидел огненный вулкан, извергающий смерть и разрушение, раскаленные потоки лавы стекали по склонам гор, поглощали дома и города и вливались в море. Я видел множество людей, которые в ужасе бежали, спасая свои жизни, а другие теряли сознание от удушья или погибали от жары, над всем этим висели огромные клуба черного дыма, а дождь из золы и пепла обрушивался на землю на многие мили вокруг.

Застывший от ужаса, я открыл глаза и увидел сияющее лицо Акона, счастливого от созерцания этой красоты, отображенной на рефлекторе. Видя, что со мной не все в порядке, он поспешил спросить, что со мной. Я не мог придумать ни одного слова на этом жалком языке, чтобы ответить ему.

Как человек отворачивается от отвратительной сцены, так и я отвернулась от зеркала. Оно больше не привлекало меня. Мой собеседник вскоре последовал за мной, и когда я достаточно успокоился, чтобы вновь свободно владеть его языком, я рассказал ему о том, как побочные продукты их промышленности вызывают к жизни наши вулканы, о творимыми ими хаосе и разрушениях.

Он проявил обеспокоенность, хотя не сразу поверил мне. Однако он пообещал сообщить об этом научному обществу и подумал, что, возможно, будут разработаны средства, которые помогут смягчить последствия извержения, а может быть, и вовсе избавиться от него.

Очень скоро после нашего возвращения с восстановительных площадок Общество Пеньона, можно сказать – мой приемный родитель или, скорее, опекун, решили предпринять попытку вернуть меня туда, откуда я пришел. Мое внезапное появление побудило весь научный мир к активной деятельности по изучению возможностей искусственного перераспределения электронов в атоме. Как я уже говорил, они уже умели располагать электроны и протоны в нужном соотношении, чтобы образовать любой элемент. Но перестановка электронов в сложных веществах без разрушения их формы и без разложения их до первичных элементов несколько опережало их прогресс.

Позднее обнародование теории Эйнштейна вызвало очень похожий ажиотаж в нашем научном мире.

Простимулированные к работе таким образом, Общество Пеньона в сотрудничестве с другими исследователями добилось весьма заметных успехов, и теперь они решили проверить свои знания на практике, сконструировав аппарат, который оживил бы мой маленький диск с номером 14 таким образом, чтобы отменить изменения, ранее внесенные в мою атомную структуру. Все они принялись за работу с такой энергией и энтузиазмом, что не прошло и месяца, как все было готово к проверке их успеха.

Затем мы снова предстали перед магистратом, и на языке, который я теперь мог понимать, в суд было подано ходатайство об освобождении Общества Пеньона от обязанностей опекуна и разрешить мне в интересах науки подвергнуть свою личность непредсказуемому воздействию этого, по общему признанию, опасного процесса. Это прошение было с готовностью удовлетворено, и на следующий день был назначен мое отбытие. Общество Пеньона устроило банкет и с подобающей церемонией пожелало мне счастливого пути, а Акон попрощался со мной с большим чувством и явной неохотой.

В назначенный час, в присутствии огромной толпы, я подошел к изоляционному чану и, решительно ухватившись за старину №14, решительно вынул диск из ванны. Я подумал, насколько все это отличалось от моего одинокого ухода сюда год назад. Почти сразу же меня охватило чувство подъема и расширения, и под громкие крики людей я начал свое восхождение.

Сначала медленно, а затем с постепенно нарастающей скоростью, я вскоре двигался с огромной скоростью и непосредственно начал испытывать то чувство оцепенения, которое я ощущал во время спуска, я осознавал только томительный период движения вверх.

Затем, когда я наконец вышел из мрака, у меня появилось чувство проявления сознания, затем я понял, что восстановил свой нормальный размер и что я взлетел в воздух, как фрагмент какого-то очень легкого материала, когда он поднимается с большой глубины воды, набрав достаточный импульс, чтобы оторваться от поверхности.

На долю секунды я завис в воздухе на высоте нескольких футов, а затем с выдохом упал на землю. Следующее, что я увидел, – это то, что я лежал в удобной кровати, в этой больнице, как мне сказали, в маленьком городке Уилби. Разумеется, никаких "следов" моего появления не осталось, и мне пришлось прибегнуть к выдумке, чтобы объяснить, почему меня нашли в синяках и без сознания посреди вспаханного поля. Я объяснил, что упал с высоты всего в нескольких футах из воздушного шара, который я изобрел и на котором совершал пробный полет.

У меня нет никакого желания быть переведенным в отделение для психопатов, куда я, несомненно, попаду, если буду настолько опрометчив, что расскажу им правду о своем приключении. Без сомнения, меня признают невменяемым без дальнейшего обследования, что повлечет за собой множество осложнений и неудобств; и что еще более прискорбно, научная ценность этого опыта будет нивелирована до такой степени, что, возможно, он будет полностью утрачен. Я попросил письменные принадлежности, сказав, что хочу написать несколько писем, и я собираюсь отправить этот отчет по почте вместе с другими письмами, и я верю, что он попадет по назначению.

1928 год

Боевое сердце

У. Александер

Том Уилсон был червем, и он знал, что он червь, но, несмотря на это знание, он не мог исправить положение. Когда он приходил на склад, где последние десять лет занимал должность экспедитора, он с горечью размышлял о своем выбитом из колеи, изничтоженным, изгаженном существовании. Он был человеком крепкого здоровья, с комплексом неполноценности, развитым настолько сильно, что он постоянно унижался и принижал себя перед людьми. Буквально позавчера он сказал "Дасэр" цветному носильщику в поезде, когда они с женой возвращались с пляжа.