Кто ищет... - Аграновский Валерий Абрамович - Страница 98

Работа журналиста складывается поэтапно. Замысел и факт, как известно, могут поменяться местами, но потом следует рождение темы, сбор материала, его обработка, и так вплоть до написания. Но стоп! Где место авторской концепции: д о  или  п о с л е  сбора материала? Любой ответ на вопрос не бесспорен, хотя имеет для нас принципиальное значение: он, думаю, во-первых, обнаруживает верное или неверное понимание смысла журналистики; во-вторых, открывает или не открывает доступ к залежам главных секретов журналистского мастерства; в-третьих, решительным образом сказывается на качестве нашей работы.

Но давайте вновь договоримся о терминологии. Что я вкладываю в понятие «авторская концепция»? Если тема — это сумма мыслей, выражающих отношение автора к отобранному для исследования явлению, то концепция, по-моему, та же сумма мыслей, однако приведенных в систему, — модель будущего произведения. Концепция — родная сестра темы, по возрасту — младшая, потому что рождается позже, а по значению, по основательности — старшая. Тему можно сформулировать без доказательств, а концепция непременно содержит обоснования, доводы, резоны. От замысла к теме — полшага, до концепции — полный шаг. Не знаю даже, что еще добавить… Пожалуй, то, что без темы ехать в командировку противопоказано, мы об этом уже говорили: голый факт, как и голый замысел, всего лишь повод для выступления в газете, и это, кажется, всем понятно. А вот можно ли, обладая темой, но не концепцией, ехать и собирать материал — вроде бы спорно.

Моя позиция категорична. Исходя из задач, стоящих перед современной журналистикой, и полагаясь на опыт многочисленных коллег, да и на свой собственный, утверждаю: концепция должна создаваться  н е  п о с л е, а непременно  д о  сбора материала. «Таковы мои склонности и мои взгляды, — писал М. Монтень, — и я предлагаю их как то, во что я верю, а не как то, во что должно верить». Иными словами, лично я убежден — хотя и не навязываю никому своего убеждения, — что в зависимости от того, как мы работаем, собираем ли сначала материал, обдумываем его и только потом «рождаем» концепцию или начинаем с модели, чтобы затем собрать материал и осмыслить его в рамках нашей концепции, — в зависимости от этого:

мы или журналисты-хвостисты, идущие по следам событий, или смело шагающие впереди, опережая события;

мы или способны только на повторение уже известного, или можем говорить читателю нечто новое;

мы или обречены подтверждать уже сложившееся общественное мнение, или не теряем надежду будить его и формировать;

мы или новички в газетном деле, или опытные документалисты, работающие профессионально.

Конечно, заниматься журналистикой по принципу «увидел и написал» можно. Многие так и делают, да и я в том числе. Это куда легче, чем работать по принципу «предвидел, увидел и написал». Но разве сравнимы следы, оставляемые в журналистике тем или другим газетчиком? Разве сопоставимо влияние того и другого на процесс формирования общественного мнения?

Допускаю, что я слишком категоричен, хотя категоричность в данном случае всего лишь средство для заострения проблемы. Но теперь, «заострив», попытаюсь чуть-чуть успокоить коллег, особенно тех, которые, разволновавшись, принимают концепцию за предвзятость. Их недоумение понятно: а как же, мол, быть с объективностью журналиста, как гарантировать правдивость его писаний, если мысленная модель создается еще до столкновения автора с реальной жизнью? Согласен: есть сложности. Но концепция действительно была бы предвзятостью, если бы ни на чем не основывалась, ни на жизненном, ни на социальном опыте журналиста, ни на его знаниях, ни на его информированности. Однако речь идет о вполне обоснованном остром предвидении, а не о тупой, как недвижимое имущество, предвзятости — еще раз подчеркиваю это обстоятельство. Кроме того, кто же будет отрицать, что даже гениальное предвидение может быть откорректировано, подправлено реальностью, окажись оно в столкновении с так называемыми «мешающими деталями». Но в том-то и дело, что всевозможные коррективы способны свернуть голову как раз предвзятости, а не концепции, которую они могут только уточнить и сделать еще более достоверной. Стало быть, немного смягчая категоричность, я готов добавить к понятию «концепция» слово «предварительная», имея в виду то, что после сбора материала она станет «окончательной».

Нам еще предстоит разговор, посвященный созданию модели будущего очерка, и потому я ограничусь пока тем, что сказал. Повторю в заключение, что концепция дает возможность газетчику идти к своему герою  с  м ы с л ь ю, что вовсе не исключает  з а  м ы с л ь ю. Да, и за мыслью! И тем не менее я полагаю истинным журналистом того, кто умеет искать и находить факты в подтверждение рожденных им идей, которые он намерен нести людям.

Факты. Теория журналистики дает много толкований «факта». Например, А. Ракитов, отмечая, что «факт» многозначен, указывает на три наиболее распространенных его значения: синоним логического термина «истинно», синоним термина «событие» и, кроме того, обозначение «фактом» «особого рода эмпирических высказываний, представляющих собой статистическое резюме ряда непосредственных эмпирических данных, полученных в эксперименте».

Вы поняли?

Я бы предпочел определение попроще, например: факт — это упрямая вещь. Без мудрствований лукавых. В этой известной формулировке содержится самое главное для нас, документалистов: к а ч е с т в о  факта — его упрямство, с которым нельзя не считаться, но и которым надо уметь пользоваться. Подобное качество диктует профессиональное отношение к факту: ни в коем случае не прибавлять к нему, не убавлять от него, не трогать, не подтасовывать — всецело на факт полагаться.

Но обратимся к каналам, по которым приходят или должны приходить к нам факты. Воспользуюсь опытом «Комсомольской правды», хотя и допускаю, что он далеко не исчерпывает всех вариантов. Надеюсь, однако, что пример даже одной газеты позволит проследить некоторые современные тенденции в «работе с фактом».

Итак, каналы.

Во-первых, публичный рассказ сотрудника редакции, вернувшегося из командировки. Цель рассказа — информировать коллег о положении на местах, о подробностях события, о настроении людей, о достижениях и поражениях, об истории вопроса, о перспективе — короче говоря, обо всем, что рассказчик считает достойным внимания.

Не буду говорить о творческой атмосфере, царящей в аудитории, когда журналист, вернувшись домой, откровенно и непринужденно делится со своими товарищами впечатлениями, половина которых не войдет и даже не может войти в публикацию. Не в этом суть. Главное, что коллектив получает ценную информацию, которая наравне с фактом служит источником замыслов, а рассказчик апробирует на коллегах некоторые положения будущего материала. Выгода, таким образом, взаимная и бесспорная.

На моей памяти за один только год: выступление в Голубом зале редакции Василия Пескова, вернувшегося из Америки («Вася, — спросили его, — что тебя больше всего поразило в Штатах?» — «Понимаете, — ответил Песков, — если коротко: из крана, на котором написано «горячая вода», течет именно горячая вода!»); рассказ Леонида Репина, участника научного эксперимента на необитаемом острове (его засыпали вопросами, связанными с психологией островитян, проявив неожиданный интерес к теме, которой он прежде не придавал особого значения); выступление Владимира Губарева, вернувшегося из Индии, Павла Михалева, оказавшегося первым советским журналистом в революционной Португалии; размышления Анатолия Юркова о положении на БАМе в период, когда «Комсомольская правда» была настроена на фанфарный лад, но после точного и аргументированного рассказа журналиста основательно сбавила тон и перешла на деловой язык.

Во-вторых, прямое общение журналистов друг с другом в неофициальной обстановке — то, что называется «великим трепом» с сидением верхом на редакционных столах. Цель та же, что и рассказов в Голубом зале, но эффект значительней, потому что больше взаимной раскованности, есть возможность не только сообщить факт, но и сразу его осмыслить, «прокрутить» и выйти на тему, уточнить концепцию.