Застава - Ойтен Мирланда - Страница 31

Экономически невыгодно.

Тьфу.

Ненавижу эти слова. Вечно в этом мире всё экономически не выгодно.

— А так как… есть определённые обстоятельства, то все предпочли сделать вид, что Ками просто вышла на покой.

Так вот значит почему старик так ругался, когда я таскалась к Магде или уходила в лес без сопровождающих. Особенно в первый год. В своём кабинете он орал на меня так, что стёкла в рамах вздрагивали. Я дулась и обижалась, что он меня, сестру Тиары, держит за глупую малолетку и втайне сердилась на предшественницу, решившую свалить куда потеплее. А он, оказывается, не хотел прибавлять к своему личному кладбищу мою могилку.

Рахаил словно почувствовал мои мысли и обнял меня. Я подтянула к себе ноги и положила голову ему на плечо.

— Я не знаю, дочка, что там задумала Играс и ваши старые кошелки, но давай ты попробуешь дожить до весны?

Я промычала, что это все пять лет было моей основной целью.

— Тебя кроме твоих парней дома кто-то ждёт? Брат и тётка, если я правильно помню?

Кивнула. Правильно помнит. Тётушка, в отличие от брата, из Альдари никуда не уезжает и живёт в доме родителей. Ждёт нас обоих. Её карьера в сестринстве давно упёрлась в потолок, хотя она сама гордо заявляла, что в гробу видела весь совет и матриархов. У неё, мол, свой путь служения.

— Это хорошо, — Рахаил погладил меня жесткими пальцами по полечу. — Помни, что ты им нужна, ага? Как там у вас говорится: оглядываясь назад, теряешь то, что имеешь?

— Эм, — я скосила глаза на его пальцы. Что это за вечер внезапных откровений? — Я помню о доме. Всегда помню.

Старик размеренно кивнул и выстучал пепел из трубки на пол.

— Знаешь, Майка, иди-ка ты спать. А то замёрзнешь.

— А вы?

— А я тут посижу. Я уже в том возрасте, когда не очень хорошо спится.

Я вспомнила Лира и хмыкнула.

— Не замёрзнете?

Старик тоже криво ухмыльнулся.

— Нет, я не настолько стар, чтобы умереть так глупо. Иди, девочка. Завтра тебе надо будет поработать, а потом покутить.

Я неохотно выбралась из-под его ватника, немного помахала руками и попрыгала, разминаясь перед спуском вниз. Потом влезла в люк и оглянулась на коменданта. Тот уже набил трубку и теперь раскуривал её. Едкий дымок вился перед стариком. Столик стоял на четырёх ножках, а карта столешнице выглядела старой и нуждающейся в ремонте. Слабо светила электрическая лампа, почти не давая света и тепла. Я спустилась по лестнице и прикрыла за собой люк, оставив старика наедине с его мыслями. В конце концов, он не непогрешимый герой прошлого, а живой человек, который имеет право на минуты слабости или сомнений.

Около поворота к библиотеке я задержалась. На узком подоконнике, приоткрыв форточку, курила мама. Я замерла, медленно повернулась к ней, но мама меня не видела, грустно глядя в окно.

Мама бросила курить, когда забеременела братом. Потом родилась я, потом отец сказал, как он гордится мамой, которая смогла справиться с этой ужасной привычкой. Мама любила папу, и поэтому курила редко, когда ей было плохо. Сигареты она прятала на кухонной полке, а спички брала от плиты, а курить уходила на чердак нашего маленького домика на четыре квартиры. Я в такие моменты чувствовала её дурное настроение и уходила в комнату.

Однажды я узнала, что она купила Кадму резиновый мяч в обмен на молчание о её заначке. Мне было лет пять, наверное. Брат уже уезжал учиться к тётушке, потому что настоящий альдарец должен учиться только дома. Я спросила у мамы, положен ли мне тоже резиновый мячик, если я знаю про её заначку. Мама сказала, что маленьким шантажисткам положен только ремень и выпорола меня так, что я сидеть не могла. И пообещала всыпать ещё, если проболтаюсь.

Я почувствовала резкий запах табака. Такой тут в крепости никто и не курил. Сладкий, крепкий, с ужасным послевкусием. Рахаил его терпеть не мог. Под его командованием все переходили на что попроще и помягче, мяты там. Этой мятой все валы были засажены и ещё ребята три делянки в поле вскопали.

Мама начала поворачивать голову и я, не дожидаясь, пока она меня заметит, быстро пошла к себе. На душе стало так погано, что я едва смогла прошептать, заходя к себе в комнату, что тут мой дом. Мой, мой дом, моя комната, моя жизнь.

В комнате я зажгла масляную лампу на подоконнике, начертила на двойном стекле знак Тиары и, подумав, добавила к ней ладонь Элени и утешающий взгляд Великого Мудрого. Потом развела себе двойную порцию капель Аниона и провалилась в сон без сновидений.

9

Давным-давно, когда первые люди ещё только робко подняли свои взгляды к сияющему в небесах лику Амазды, Амана обуяла зависть. Он поднялся из своей бездны и напал на первых людей. Земля тряслась, а стобы поднятой им пыли и дыма от пожаров заслонили лик Великого Мудрого

Тогда Тен содрал с поверженного врага шкуру, Хериш очистил его когти от плоти, Норн согнул их в кольца, а Элени сделала серебряные гвоздики. Боги натянули барабан, и Тиара, вскочила на него, отплясывая победу Великого Мудрого. И с тех мир стал таким, какой он есть, разломанный, грустный и несправедливый.

Я проспала и рассвет, и завтрак, и построение, и утреннюю службу. Проснулась только когда Лир сдёрнул с меня одеяло и схватил за пятки. Я сонно забилась, попала ему пяткой в нос, получила шлепок по голой ляжке и наконец-то проснулась.3

— Ты охренел? — завопила я.

— Полдень уже. Давай, вылезай, тебе на станцию надо.

— Ох блин! — выдохнула я, осознав, что за окном уже светло. Я кое-как слезла с кровати и принялась одеваться. — Лир, свали, а? Чего уставился?

— А чего я у тебя не видел? — нагло удивился механик. — Давай, старик ужасно злой с утра. Попадёшься ему на глаза без меня…

— Да поняла я. Где Кама?

— Храм топит. Мы ей Фареха отдали, чтобы дров натаскал.

— Так не протопит же…

— Я ей помог начать, а дрова подкидывать даже она сумеет. Ты давай, одевайся быстрее.

Во дворе нас уже ждал готовый к поездке вездеход. Старик торчал где-то на воротах. Я старалась вообще не смотреть в его сторону, а под ноги. В итоге чуть не врезалась в Аниона.

— Как спалось? — тихо спросил врач.

— Ничего так.

— Я вижу, — он резко взял меня за подбородок и посмотрел в глаза. — Зачем столько выжрала?

— Заснуть не могла, — буркнула я, отворачиваясь. — Всё плохо?

— Да. Зачем с вином смешала?

— Не с вином.

— Ну, всё тогда ещё хуже. Майка, зачем?

— Спать хотелось.

— Может быть, тебе тоже найти койку на зиму, если тебя так плющит?

Мне захотелось врезать ему прямо в лиловый нос.

— Ан, а не пойти ли тебе к дэвам.

— Да хотя бы к Римме, — этот козёл меня как будто не слышал. — Если уж тебя так мучает.

На том и разошлись. Я завалилась в корыто снегохода, рядом устроилась Кама, уверявшая меня, что всё протопила. Я не стала её гнать. Ферах помахал нам от храма колуном. Я помахала в ответ. Лир выругался и тронулся, и я чуть не вывалилась из корыта.

Если бы не землетрясение, я бы сочла, что к нам едут не геологи, а очередные охотники за сокровищами гибернийцев. Как сказал мне в первый раз старик, не первые на его памяти. Не первые и на моей.

В первую зимовку они прибыли с разрешением княгини Лерской, хотя Рахаил призывал гнев богов на голову лично Калибан. Он взял меня тогда с собой прогнать наглецов с раскопа. Помню, я стояла на борту снегохода и громогласно, так, что наверное, у станции было слышно, призывала на них проклятие Тиары.

На следующий год они явились снова, и мирных предупреждений не послушались. Тело одного выловили в полынье, остальных не нашли, Рахаил написал длинную объяснительную для княгини, и два года у нас было тихо.

Делиться этими соображениями с Лиром и Камой я не стала. В конце концов, вдруг это и правда геологи, которым надо оценить, насколько пострадали железнодорожные пути. Правда, меня смущало, что они прибудут со стороны Элени, а не орденских земель. Своим, орденским, я, не смотря ни на что, доверяла больше.