Неженка (СИ) - "Ann Lee" - Страница 14

— Почему петь? — рассмеялся Матвей.

— А я в хор ходила, коль мы выпендриваемся своими увлечениями!

Он рассмеялся ещё сильнее, и, не удержавшись, поскользнулся и упал, да так феерично, загремел на спину, что я поняла, что отомщена. Я подкралась и завалилась на него сверху, заглянула в глаза.

— Больно? — спросила я.

— Больно! Поцелуешь? — обнял меня.

— Ты же меня не целовал, только издевался.

— Ну, ты же милосерднее меня, Неженка, — Матвей прижался холодными губами к моим.

Приятный, лёгкий, нежный поцелуй. Забыла совершенно, где мы находимся, как издалека долетала музыка и сотни разных голосов. Мы лежали и целовались на льду.

Вот по ходу и обещанная романтика!

* * *

После катка Матвей отвёз Любу в ближайшее кафе, где они заказали горячий кофе и тирамису.

Она что-то рассказывала о своей работе, про командировку в Париж, а Матвей слушал её в пол уха. Он думал, о том, что Неженка его удивила. Она оказывается остроумная и весёлая. Каждый раз, заводя любой разговор, они находили точки соприкосновения, пусть даже это были подколы и шутки, или его пошлые намёки. Всё равно было интересно.

Он смотрел на неё, и не мог наглядеться. Она была очаровательна. Она была хороша. С раскрасневшимся щечками с мороза, и припухшими губами, после сотни, наверное, поцелуев на улице. Глаза глубокие, зелёные. Так и манят его. Темные волосы вьющимися прядями лежали на плечах. Она обхватила озябшими руками высокую чашку с горячим кофе, грелась.

Эти два дня прошли, словно в бреду для него. Он реально считал минуты до их встречи. Он заставил себя заняться делами, но только бездумно таращился, то в монитор компа, то в бумаги. Психанул, пошёл в спортзал. Набивал грушу так, что та не выдержала и лопнула. А дома так вообще взвыл, ходя из угла в угол. Потом колесил по городу, не зная куда приткнуться.

И это он прожженный циник и пошляк, для которого все эти метания были из разряда фантастики. Не верил он никогда, что можно места себе не находить и бредить женщиной, постоянно погружаясь в воспоминания, о её теплом, мягком теле, о сладостных криках, о зелёных глазах.

Пиздец!

Матвея это раздражало, и злило. Потому что каждый раз, закрывая глаза, он видел её. Неженку. Ту, которую выбрал ради развлечения, и от скуки. Не думал он, что так залипнет на неё.

Машка звонила пару раз, приятно было её посылать. Сейчас он вообще не хотел думать о ней. О том, что она скоро вернётся. О том, что нужно что-то решать.

Нет! Сейчас он целиком и полностью был поглощён Любой.

— Я пойду, помою руки, — она встала и пошла к кабинкам туалета.

Глядя, как она уходит, мелькнула мысль и тут же обозначилась.

Матвей кивнул официанту, предупредив, что они ещё вернуться, и рванул за ней.

Она не успела закрыться, когда он, подперев дверь ногой, зашел следом и только, потом задвинул защёлку на двери.

— Матвей? Что ты… — она недоумённо рассматривала его, и на её лице медленно менялось выражение, параллельно с тем, как она понимала, зачем он пришёл.

— Нет, нет, только не здесь, — залепетала она, и испуганно взглянула на него, когда он оттеснил её к стене, прижимая собой.

Именно её испуг, и послужил спусковым крючком. Она также смотрела на него в первый раз, смотрела и принимала. А он подчинял её своей силой и волей, и она не смела противиться.

Он поднял её лицо за подбородок.

— Матвей я прошу тебя, — испуганно зашептала она, и тут же замолчала. Он закрыл ей рот своим, по-хозяйски и властно. Сдавил в объятиях, прижал к себе.

Как же он хотел её! Прямо здесь. Прямо сейчас.

Она попыталась трепыхаться, но быстро сдалась под его натиском. Он задрал её кофту с нижней майкой, и залез ладонями прямо под жесткие чашки бюстгальтера, сжал грудь, чувствуя, как съёживаются горошинки сосков. Люба всхлипнула и выгнулась. А он продолжал катать пальцами её соски, и терзал её губы. Она зарылась в его волосы, и отвечала на пылкий поцелуй, постанывая прямо в его губы.

Сладкая! Какая же она сладкая, и пылкая!

— Я так хочу тебя, Неженка, что сейчас штаны задымятся, — он развернул её спиной, прогнул, и стянул все её шмотки вниз, вместе с бельем.

— Матвей, может… — она не договорила, вскрикнула, потому что он вогнал в неё член, и притянул к себе.

— Может, Неженка, может, — зарычал он ей в ухо, — но только потом, всё потом, — начал вбивать в неё свой член, натягивая на себя, — сейчас только твоя узкая, влажная дырочка!

Она застонала, выгибаясь, и уперлась руками в стену, а он крутил её ягодицы, нанизывая её на себя.

Быстро, жёстко, грубо, и так охуительно!

Он еле сдерживается от громкого рыка, видя, как Люба зажимает себе рот ладошкой, чтобы никто не услышал её криков. Она вздрагивает и сжимается, сквозь ладошку вырывается сладостное «Да», бьётся о кафель и растворяется под потолком.

Матвей чувствует, что тоже на пределе, толчок в её жаркие глубины, ещё, и он еле успевает выйти из неё, тут же изливается ей на подрагивающие ягодицы.

* * *

— Это ужасно, это отвратительно! Я не выйду отсюда! Все будут думать, что ты меня тут трахал! — Люба, уперлась и ни в какую не хотела выходить, когда они привели себя в порядок, и Матвей уговаривал её продолжить вечер.

— Да всем по фигу, Неженка! — он совершенно искренне не понимал, чего она переживает. — Бабам будет завидно, что их мужики также не отымели, а мужики будут слюни пускать, глядя на твою задницу.

— Я ненавижу тебя, — воскликнула Люба, и ударила его в грудь кулачками, — неужели нельзя было сдержаться!

— Ну, так чего ты меня не оттолкнула? А жалась, и стонала от наслаждения? — хмыкнул Матвей, и, открыв дверь, вышел.

Он прошел через зал и сел за их столик.

Он разозлился.

На неё, что раздувает проблему из ничего. Подумаешь трахнул в кабинке туалета. Да они с Машкой, порой рестораны выбирали, по принципу, совместного туалета, чтобы потрахаться там от души. И нет в этом никакой проблемы. Ни для него. Не для Машки.

Но больше, Холод злился на себя, что не сдержался. Она ведь не искушённая. Вон как глазищи вытаращила, когда он к ней запёрся.

Но как стонала, зараза! Как льнула. Он бы трахнул её ещё раз. И ещё.

Он разворотил ложкой весь свой десерт, ругая себя, а она всё не шла. Он встал из-за стола намереваясь, притащить её хоть за шкирку, но она сама уже шла к нему. Не оглядывалась. Глаза в пол. Какая забавная. Холоду захотелось встать и проорать, чтобы все знали, что он трахает эту бабу.

Люба садиться и вся краснеет.

— Ну, посмотри на меня, Неженка, — просит он.

Люба поднимает глаза. Они влажные. Бля! Она что плакала?

— Люба, ну не делай ты из этого трагедию! — увещевает ей Матвей.

А она молчит и губу покусывает. А Матвею прижать её к себе хочется, и утешить, приласкать.

— Люба…

— Домой отвезёшь? — голос бесцветный.

— Поехали, — вздыхает Матвей.

Обиженная баба, это его ахиллесова пята. Не знает он как с ней разговаривать. Что делать с ней? Машка если злилась, то орала. И он тогда орал в ответ. А с этой что делать?

Сидит тихо, на дорогу смотрит. Холод про себя слова подбирает, потом сам же себя обрывает, так и едут.

Уже когда, он притормаживает у её подъезда, и предусмотрительно блокирует двери, потому что она тут же срывается с места, и дёргает ручку. Матвей сгребает её в охапку и прижимает к себе.

— Ну, прости меня, Неженка, дурацкая идея была! Не сдержался я! — бормочет он в её затылок, потому что она уперлась лбом в его грудь, и руки выставила.

— Мне с тобой вообще сдерживаться тяжело, ты же знаешь!

Молчит, зараза, только руки ослабила, не так сильно упирается.

— Ну, хочешь, я вообще тебя трахать не буду! — восклицает он.

Люба поднимает голову, и изумлённо смотрит на него.

— Тогда зачем я тебе вообще нужна? — спрашивает она.

Матвей хмурится, понимает, что ляпнул сгоряча глупость.

— Нужна, значит! — отрезает он.