Жаркая осень в Акадии - Харников Александр Петрович - Страница 23

Хас обернулся на вошедших в канцелярию Салавата с Волгой и продолжил:

– В графе «должность» я указал «брадобрей ЕИВ двора государева», в расчёте, что у нас нет офицеров с такой должностью…

Сергей уже начал понимать, куда клонит Самум, но тот так увлечённо рассказывал, что хотелось уже дослушать до конца.

– Так вот, – продолжал разглагольствовать Хас. – Большинство офицеров справилось с возложенной на них миссией. В том числе и те, в ком я не был уверен, – Хас посмотрел на Волгу, который иногда мог «обнять тупого» и затроить, казалось бы, на простых вещах. – Но нашёлся один человек, который умудрился-таки сначала вляпаться в историю, а потом войти в неё. И если со всеми практически графами у него получилось, то графу «представляется» он решил не исправлять, видимо, посчитав, что медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» с мечами 2-й степени есть недостаточное признание его заслуг. В итоге: сержантик-контрактник в кадрах представление, конечно, прочитал, но исправлять ничего не стал, видать, посчитав, что он что-то упустил в военной геральдике. НОКИС же, видимо, вообще ничего не читал и подмахнул не глядя, хотя таковой привычки обыкновенно не имеет. Ну, командиру сам бог читать не велел. А теперь… – Хас перевернул листы, которые до этого держал текстом к себе. – Пришёл ответ из главка….

И все офицеры увидели надпись, сделанную размашистым почерком начальника кадров главка, прямо поперёк представления Сергея чёрной чернильной ручкой было написано: «И где я этому долбодятлу возьму красные революционные шаровары? Вот пусть сам себе и купит! И вообще, прекращайте пить в рабочее время…»

Комната взорвалась громким смехом всех присутствующих…

4 октября 1755 года. Порт-ля-Жуа, остров Святого Иоанна

Йоханнес Кинцер, оружейник

Выстрел! Перезарядка – передвигаешься чуть в сторону, чтобы выйти из клуба дыма, открываешь затвор, вставляешь пулю, добавляешь пороха – чуть больше, чем нужно – закрываешь затвор, лишний порох стряхиваешь. Выстрел! Перезарядка. Выстрел! Перезарядка. Не успел…

– Всё, минута прошла! – сказал Хас. – Три выстрела в минуту – неплохо. Лёня, посмотри, что там с мишенями.

– В умелых руках было бы быстрее, – сокрушённо пробормотал я.

– Все три в кругу, «девятка», «восьмёрка» и «шестёрка», – послышался голос Леонида.

– И это на двухстах метрах, – удивился наш командир. – Неплохо стреляешь…

– Да что я… это у винтовки такая точность. Испытывал её и на трёхстах – вот, другая чёрточка на целике, – но там у меня было одно попадание из четырёх. Хотя в саму мишень попали все четыре.

– И сколько таких винтовок ты можешь произвести?

– Три готовы, три в процессе изготовления, на каждую уходит в общей сложности по две недели – как вы и присоветовали мне, работаем методом конвейерной сборки. Ленотр и Жосслен делают ложи, Метцелер с подмастерьями варит сталь, Андрей с Акимом – стволы, а я работаю над затворами.

– Сможете сделать дюжину к концу месяца?

– Сможем, наверное, и побольше – среди беженцев нашлись новые оружейники, деревщики и кузнецы. Единственное, что нас тормозит – это затворы, там слишком уж ювелирная работа. Я хочу попробовать научить либо Андрея, либо Акима, но стволы тоже дело важное – как вы и говорили, мы делаем стандартный диаметр ствола, да и правильная нарезка важна. Кроме того, они наловчились делать целики.

– Женя, ты мастер! – это было сказано уже по-русски.

Я зарделся – ведь у нас не принято хвалить за хорошую работу. Мои соплеменники-швабы говорят «ned dadld isch gnuag globt» – не поругал, значит, достаточно похвалил. И ответил:

– Мастер – это мой учитель, светлой памяти Фридолин Фаренбах. Ему я обязан всем, в том числе и идеей этой винтовки.

Помню, когда я был на третьем году обучения, мастер привёз из города какие-то чертежи с текстом по-французски.

– Вот это, мой мальчик, – показал он мне эту бумагу – конструкция затвора для казнозарядной винтовки, изобретённой две декады назад Исааком де ля Шометтом. Он сумел заинтересовать Морица Саксонского, который потом стал маршалом Франции, и тот запатентовал эту конструкцию в тридцатом году. Но, насколько мне известно, так эта идея и была позабыта – слишком уж она была сложной. А мы с тобой попробуем довести её до ума. И затвор, и ствол…[51]

Все эти годы мы всё свободное время посвящали этой винтовке. Мы и переделали затвор, и придумали, как изготавливать нарезной ствол примерно одинакового диаметра, и стандартизировали боеприпас. Изготовили мы три образца. Один из них купил какой-то заядлый охотник, две другие винтовки так и остались непроданными, но герр Фаренбах не унывал – денег на жизнь ему и так хватало, и, как он говорил, покупатель рано или поздно найдётся. Чертежи после смерти мастера попали к его брату, где, как я полагаю, благополучно сгинули, но для меня нестоило больших усилий вспомнить все наши наработки.

Ну что ж, подумал я, поднажмём – дюжину успеем изготовить в любом случае, попробуем сделать побольше. Вот только зря они называют винтовку «кинцеровской» – «фридолиновой» было бы намного правильнее. И, как только демонстрация закончилась, я вернулся к себе, встал на колени и горячо помолился за упокой души мастера, ставшего мне вторым отцом.

Часть II. Пяди и крохи

8 октября 1755 года.

Леса Акадии к северо-западу от реки Тидниш

Франсуа-Анри Лефевр, отставной мажор[52],  а ныне владелец фермы по разведению лошадей

«Ту-ту-ту», – заунывный крик мохноногого сыча я услышал издалека – слава Господу нашему, Иисусу Христу, слух у меня до сих пор неплохой. Днем эти пернатые бестии, как правило, спят, поэтому я могу полностью быть уверен, что это кричал один из моих сыновей – именно такой у нас с ними был условный сигнал.

Через десять минут на поляне появился Рене, мой старший сын. Мы обнялись, после чего он сразу перешел к делу, как я его и учил. Ведь, когда ты служишь в драгунах, у тебя просто нет времени долго точить лясы, как это любят делать пехотинцы и моряки… А я двадцать пять лет отслужил его величеству королю и дослужился до мажора, прежде чем выйти в отставку вскоре после окончания войны с этими английскими мерзавцами. А на деньги, которые мне удалось скопить за эти годы, я открыл конскую ферму – и с тех пор поставлял коней французской армии. Тогда же я женился, и моя Марта родила мне семерых сыновей. Все они помогают мне на ферме. Пятеро из них уже женаты, и Марта вместе с нашими невестками занимается пошивом одежды. В том числе и униформы – и для своих, и для росбифов – понятно, что они враги, но это ладно. А вот коней я продавал только своим.

Сразу после падения Босежура я решил, что под англичанами жить не буду – это было еще до того, как англичане начали жечь акадские поселения и изгонять мирных людей с их пепелищ. Старшие сыновья с семьями и с моей Мартой сразу же ушли на остров Святого Иоанна, а двое младших остались со мной на моей заимке к северу от Босежура, в лесах недалеко от сожжённой англичанами индейской деревни. Как только окрепнет лед, мы уйдем с нашими конями туда, куда еще не успели дотянуться руки врага – в Луисбург, единственный сохранившийся французский форт, где мои кони будут востребованы, да и умение наших женщин шить тоже пригодится.

– Отец, – сказал Рене. – А на острове Святого Иоанна теперь обосновались русские.

– Какие такие русские?

– Самые настоящие. Они пришли туда по договоренности с губернатором де Меннвиллем. Именно они и прислали меня к вам.

Да, у нас в семье дети обращались к родителям на «вы», как и положено в хорошо воспитанных французских семьях.

– И что же они хотят? – озадаченно спросил я.

– Они собираются отвоевать оба форта на перешейке, – сказал сын, – а может быть, и не только эти форты.