Пристрастное наблюдение (СИ) - Фенникс Николь - Страница 6

Я стала ещё тише и все свободное время сидела за красками. Однажды я нарисовала Дюймовочку. На листе она старалась спасти израненную ласточку и изо всех сил тащила неподвижную птицу по снегу. И вот эту работу нечаянно сочли подходящей для Всероссийского художественно-экологического конкурса «Каждый по возможности. Вместе сила». Верочка очень просила за меня, даже к директору ходила.

И вот когда я, виноватая и потерянная, возвращалась, то по дороге от переживаний схватила воспаление легких. Своё тринадцатилетние встретила в больничной палате. И вот тогда произошло настоящее чудо.

День в больнице, который должен был быть самым обыкновенным, начался с того, что ко мне в палату пришёл курьер и, назвав мою фамилию, вложил в руку коробку с новехоньким телефоном в картонной матовой коробке с логотипом откусанного яблока. Сначала я не хотела брать. Была уверена, что произошла ошибка, но курьер настоял его включить, и на экране почти сразу всплыло сообщение:

«С Днём рождения, ласточка!»

И пока я возилась, разбираясь с новой игрушкой, курьер пропал.

Я: «Кто вы?» — нашла, как отправлять сообщения.

Он: «Твой новый друг»

Я: «У меня и старых-то нет»

Он: «Тогда просто — твой друг»

Я: «Почему вы подарили мне телефон?»

Он: «У друзей так принято, ласточка»

Я: «А что я тогда буду вам дарить?»

Он: «Свои рисунки. Считай, что этом году я уже подарок забрал»

И тут я догадалась, что моя конкурсная работа не просто потерялась.

Я: «Вы забрали Дюймовочку? Вы были в конкурсной комиссии? Поэтому так меня называете?»

Он: «Ты не только талантливая, ласточка, но и умная»

Я: «Сколько вам лет?»

Он: «Не так много, чтобы говорить мне — Вы»

Я: «У нас все равно не получится дружба. Разрешены только кнопочные телефоны. Этот отберут»

Он: «Все будет хорошо. Не кисни!»

Я не знаю почему, но жить действительно стало чуть легче. Когда я вернулась в детдом, то ни от кого не получила люлей за то, что единственная из класса была в Ленинградской области. И это было очень хорошо! Машку Кабанову, рыжую толстогубую деваху, которая вся тряслась из-за того, что на конкурс послали мой, а не ее рисунок, вообще выслали на другой этаж. На телефон тоже никто не покушался. Преподаватели смотрели на него сквозь пальцы, а дети исподлобья из своих углов украдкой. Но никто не делал даже попытки отобрать. Ребята даже стали реже играть в «дурка открывается», — это ими же придуманная игра, когда меня специально хватали за руки и удерживали, пока не начнётся приступ. Мои хрипы и валяния по полу после отселения заводилы-Машки прекратили приносить детям прежнюю радость. Меня просто перестали замечать и это было — замечательно!

Неизвестный друг тоже не искал со мной встреч. Писал редко. На мой День рождения он присылал с курьером какой-нибудь подарок. Один раз это были акриловые краски, в другой — огромный набор фломастеров. А я в ответ передавала курьеру одну из своих работ.

Он то молчал неделями, то внезапно возникал с лишенными всякой логики вопросами: «Что читаешь?», «Если бы могла, то куда поехала?» и т. д. Как-то я поделилась мечтой стать поваром и открыть свой маленький ресторан. Ему, кстати, понравилось.

Ребята по-прежнему сторонились меня, и я постоянно чувствовала одиночество. Но, когда мне было пятнадцать, к нам перевели одного парня — Костю. Он, вроде, начал проявлять ко мне интерес. «Это сложный и проблемный мальчик, от него уже тереться семья отказывается. Но ему через полгода восемнадцать, так что уж как-нибудь», — сказал его куратор в напутствие нашей заведующей.

Через несколько дней после его появления я потеряла свой альбом с рисунками и ходила сильно расстроенная. А через неделю он случайно нашел его и принёс мне. Обложка, правда, была безнадёжно испорчена. На ней был нарисован непристойный рисунок, и шла надпись «Я отымею тебя в рот». Но Костя сказал, что это ничего и обложку можно просто оторвать. Главное, что от рук неизвестного хулигана, рисунки не пострадали.

После этого мы стали общаться. Он часто шутил и рассказывал мне про миллион разных вещей, которые узнал, пока жил по приемным семьям. Я не понимала, почему от него все отказывались. Ведь кроме резких перепадов настроения, которые происходили с ним очень-очень редко, он был милым.

Однажды он рассказал мне, что читал одну научную статью, в которой был описан случай неприятия физического контакта, похожий на мой. И в том случае девушке помогла терапия поцелуями. Я очень смеялась, а Костя разозлился и обозвал «сукой».

А на следующий день Костю нашли сильно избитым на пустыре за детдомом. У него были трещины на ребрах, переломан каждый палец и изуродовано до неузнаваемости лицо. Говорили, что в области губ ему наложили шесть швов. Из больницы, где провалялся несколько месяцев, Костя к нам уже не вернулся. Ему исполнилось восемнадцать.

Когда я узнала, что с Костей случилась беда, то была взволнованна и разбита. Это был единственный раз, когда я первая написала своему телефонному другу:

Я: «Привет! Чего делаешь? Мне сейчас очень грустно»

Он: «Грустно из-за этого мудака?»

Сказать, что я удивилась, это ничего не сказать. Я просто выпала.

Я: «Что ты имеешь в виду?»

Он: «Он это заслужил»

Я опешила. Мне стало по-настоящему страшно.

Я: «Это сделал ты? Ты что, следишь за мной?»

…

Он: «Никто не должен тебя трогать»

…

Он: «Маленькая еще»

Глава 5 «Начало нового. Университет»

I

Я тону. Вода холодная, вязкая, одинаково темная со всех сторон. Нет никакой возможности сделать вдох. Я барахтаюсь, чувствуя, как меня кроет паника. Легкие горят, глаза щиплет. Вода проникает в уши и нос. Она сдавливает меня со всех сторон могильной сыростью. Только бы выплыть… Только бы не конец… Закрываю глаза, чтобы сосредоточиться, и чувствую как бездна засасывает тело. Будто я в самом центре океана. Надо мной такая же неподъемная толща, как и подо мной.

И тут приходит понимание: «Проще сдаться». Это даже не мои мысли — это эхо, это гул моей измученной плоти.

И тут через весь этот ледяной ужас приходит ощущение жжения в районе солнечного сплетения. Чья-то ладонь ложится под грудь. Сильная рука захватывает тело и начинает тянуть. Она теплая, мощная и такая живая. Меня прижимает спиной к мужскому твердому, рельефному торсу. Я больше не захлебываюсь. Становится светлее. Кислорода хватает. И я расслабляюсь и отдаюсь во власть незнакомца. Рука уходит с солнечного сплетения и захватывает грудь. Вторая нежно, но властно гладит затылок и медленно скользит по шее. А мне хочется прижаться еще плотнее. Хочется, чтобы меня обняли еще сильнее. Чувствую уверенный захват бедер его ногами… и свою нарастающую пульсацию внизу живота, которая начинает сводить с ума.

Вздрагиваю всем телом и просыпаюсь.

Что же это было? Всего лишь сон… Я оглядывалась по сторонам и тяжело дышала. Лоб покрыла испарина, мокрые волосы прилипли. Осеннее солнце рассеянными белесыми лучами проникало в комнату. Ну, и видок у меня, наверное! Нужно было срочно иди в душ и переодеваться. Сегодня я должна принять доставку учебников для университета. Это раз. А еще хорошо бы пересечься с Пантелеевым-старшим и поговорить. Это два. И самое главное — необходимо решить, что ему сказать или точнее чего не говорить. Это три.

Начала я все же с того, что привела себя в порядок. Сон долго еще не отпускал меня. Воспоминания о руках таинственного незнакомца всплывали все утро. Эти движения потрясли меня, сон был слишком реальным. Ко мне никто не прикасался несколько лет. Обычно мне становилось мерзко от одной мысли о чужом касании. Но эти объятья были совершенно другими. Такие надежные, притягательные… немного подавляющие.

Я старалась провести расческой по волосам так, как будто это он касался затылка. Когда надевала лиф, рука на мгновение задержалась на груди — словно сжимал он. Когда натягивала джинсы — как … «Хватит!» — запретила себя мучить.

Спускалась я осторожно, задумчиво. Запахи кухни уже не будоражили меня. Встретиться с Сергеем Михайловичем и сказать, что я надумываю уехать? Хотя бы просто, чтобы посмотреть на реакцию. Не могу же я прямо сказать, что мне не нужны их криминальные деньги. Или все же могу? Я же не заложница здесь. Будет ли мое поведение подозрительно? Будет ли это опасно? Ну, убивать меня скорее всего не планируют, а иначе Пантелеев не привез бы в свой дом, не было бы столько свидетелей на вчерашнем вечере.