Пристрастное наблюдение (СИ) - Фенникс Николь - Страница 42

Ласточка замкнулась и перестала выходить на контакт. Мне не хотелось на нее давить. Я мучился в одиночестве, не имея возможности объясниться, не напугав ее еще больше. И тогда решил устроить ей праздник на выпускной. Девочка потеплела. И я уже праздновал победу, решив, что в принципе все девушки довольно предсказуемы и легко поддаются дрессировке. А когда получил фотографию в нарядном платье, которое я подбирал специально для нее, то у меня дух захватило. В моих воспоминаниях она оставалась той же угловатой девчонкой с сияющими изумрудами глаз, а с экрана телефона на меня смотрела настоящая красавица. Милая, гордая, с чудной фигурой и копной роскошных шоколадных волос.

Я не мог наглядеться и попросил воспитательницу впервые за все это время прислать мне с ней видео. Моя прекрасная ласточка, полностью погруженная в процесс, сидела за мольбертом и рисовала c увлечением, от старательности закусив губу, не замечая ничего вокруг. Я даже не дышал, когда смотрел видео.

Я захотел бросить к ее ногам весь мир. Я представлял, как приеду к ней на восемнадцатилетние и увезу. Я окружил бы ее роскошью, поразил бы своей щедростью. Я бы ее баловал и берег, как самое большое сокровище на свете.

В моих мечтах эта прекрасная девушка сама хотела мне отдаться без страха и принуждения. И сам себе не верил, что такая нежная и невинная девушка сможет полюбить такого монстра, как я. Я уже начал понимать, что дело было не только в Косте. Я бы не отдал ее никому. Это была только моя девочка.

Я ловил себя на том, что мне нравится в ней абсолютно все. Ее увлечение кулинарией стало для меня самым милым и женственным занятием в мире. Ее тихий характер и бесконечная доброта были бы идеальным дополнением к моему тяжелому нраву. Даже ее детская травма казалась теперь ее удивительной индивидуальной особенностью. Я видел себя большим, взрослым и терпеливым, тем, который поможет ей пережить эту боль. Я почему-то был уверен, что для меня она сделает исключение и не оттолкнет. Больше всего я боялся встретиться со страхом в ее глазах. Я бы все на свете отдал, лишь бы она искренне потянулась ко мне, лишь бы нуждалась хоть в половину так, как я в ней.

Так начался мой личный ад. Я дал от ворот поворот всем любительницам легкой наживы, готовым по щелчку прыгнуть в мою постель. Я избегал любых хоть сколько-нибудь продолжительных связей с девушками. Теперь у меня были только расходные шлюхи и исключительно брюнетки. Я не мог позволить, чтобы потом в какой-нибудь неожиданный момент мои похождения всплыли и огорчили бы это чистое дитя. Чаще всего обходился одноразовым трахом, после которого я оставался еще более голодным и злым, чем раньше. Это делало меня жестче в работе, а отец только удовлетворенно потирал руки. Своей бесстрастностью и поведением бездушной машины, я оправдывал все его надежды. Снаружи меня словно покрыла каменная броня, скрывающая в сердце мою ласточку. Мою любовь, мое наваждение.

Но, было слишком много «но»… Я все еще не достаточно крепко стоял на своих ногах, чтобы все узнали о моей слабости. Иначе попытались бы ударить именно туда. Не смотря на то, что наша семья уже приобрела достаточно влияния, сам я находился в тени отца. Это у него был авторитет, связи, бизнес, а не у меня. А мне нужно было вырвать, выгрызть свое. И вот с этим то и возникли сложности.

Постоянно всплывали обстоятельства, подрывающие мои планы. Несколько проектов пришлось запускать заново. Мне никак не удавалось сравниться по силе с отцом.

И опять всплыл этот Костя, явно готовившийся мстить. Я и сам собирался присутствовать на празднике и издали посмотреть на ее веселье, услышать ее голос, может быть даже заглянуть в глаза. Но, как назло, случилась авария на новом участке нашего производства. Я был ответственен за запуск и, видно, передавил на инженеров со сроками. Проект запустили вовремя, но несчастный случай унес восемь жизней. Пришлось ехать и разбираться самому. Я не мог обеспечить своей девочке безопасность.

Закрыть ласточку — это была вынужденная мера. Меня дернули звонком из детдома в самый неподходящий момент. Я разозлился и бросил в сердцах: «Да хоть закройте ее, но не пускайте!», но не рассчитывал, что они воспримут это буквально. И те жестокие слова, которые я наутро ей написал, были от того, что я не увидел картины целиком.

Я готов был себе локти кусать, когда мне сказали, что она проплакала всю ночь, запертая в подвале библиотеки. Вот так я стал для нее еще и предателем. Я решил не оправдываться, а попробовать уже при встрече завоевать ласточку. Я хотел стать для нее всем, а превратился в ее палача.

Кстати, этого безумца Костю, угашенного какой-то наркотой, охрана отловила уже под утро. При нем нашли еще пакетики с запрещенными веществами и быстро по-тихому закрыли на пятнадцать лет.

Вот так жизнь вернула меня с небес на землю. Я обрастал влиянием, но не так стремительно, как это было необходимо, и все ждал случая, чтобы приблизиться, просто дышать с ней одним воздухом и не рисковать при этом ее жизнью. И такой случай скоро представился.

IV

Неожиданная авария, унесшая жизнь ее матери, стала отправной точкой в наших отношениях и повлекла за собой цепь столь драматических событий.

Я осознанно дал согласие на ее приезд в Москву. Мне был на руку вскрывшийся косяк Пантелеева с завещанием. Ситуация позволяла не раскрывать все карты, а выбрать выжидательную позицию. Я предоставил ставленнику отца право самому ввести мою девочку в общество и занял место зрителя. Это была самая трудная роль в моей жизни.

Она появилась на ужине в их доме в маленьком черном платье, обтягивающем фигуру и открывающем уязвимую нежность ключиц. Я встал у окна против света, надеясь, что ласточка не вспомнит меня, а я смогу более выгодно всю ее рассмотреть. Она нервничала и смешно сжимала маленькие ладони в кулачки, чуть замедлилась на пороге, глубоко вдохнула и шагнула в гостиную. Она внимательно осматривалась, на ее лице, как в открытой книге, сразу читались все ее эмоции. Она чуть не споткнулась, когда увидела моего отца, зрачки расширились, а лицо приобрело настороженное выражение, а когда перевела взгляд на Олега, то заметно напряглась, как будто так и ожидала какой-то пакости. Она явно считала, его плохим парнем, но еще не знала, что я на много хуже.

Меня она рассматривала дольше всех. Аккуратно и любопытно одновременно. И еще много раз за вечер бросала задумчивые взгляды из-под опущенных ресниц.

Но и сама девушка произвела на собравшихся совсем не то впечатление, на которое я рассчитывал. Я не думал, что ее застенчивое, скромное поведение настолько привлечет всеобщее внимание. И чем тише она старалась держаться, тем больший интерес вызывала. Чем более просто отвечала, ничего не пытаясь из себя стоить, тем больше создавала вокруг себя неверия и желания докопаться до сути. Сестра, не привыкшая к конкуренции, вела себя все резче и грубее. Под конец вечера мне уже хотелось надавать ей затрещин, а Олега, просто сжечь напалмом. Да, все они были, как стая шакалов, почуявших добычу, и каждый жаждал оторвать себе кусочек.

А мне до дрожи в руках захотелось накрыть ее своим теплом, увести, спрятать ото всех. Но я не разрешил себе погрузиться в эмоции, потому что знал: лучшая на тот момент защита у нее была в доме Пантелеева.

Девочка вживую оказалась еще лучше и еще слаще, чем я себе представлял. Наблюдать со стороны было невыносимо, потому что все находящиеся в комнате это почувствовали. Только я был совсем не тот человек, который бы стал делиться.

А потом она приехала ко мне с Олесей. Она застыла на моем пороге с обдолбанной сестрицей, а я замечал только ее. Смотрел и сам себе не верил. Так глупо и так безрассудно. Одна добрая, хорошая девочка, спасала вторую не такую уж и хорошую.

И я так разозлился на нее за то, что не сидит тихо, как положено сироте в большом городе, а ищет приключений на свою задницу, не ждет и не верит в своего спасителя.

И задыхался от того, как близко она оказалась в ту секунду и одновременно несоизмеримо далеко. Я почти касался ее плечом, сидя на теплом кафельном полу в ванной комнате, и все равно не смог бы до нее дотянуться.