Красная тетрадь - Беляева Дарья Андреевна - Страница 84

Отец разворачивается и по заснеженной дороге идет к дому.

Володя собирает конфеты – не для себя, а для меня. Отец держит меня на руках.

– Брат твой удумал, – говорит отец доверительно. – И никаких истерик. Жизнь есть жизнь.

Все в огнях и такое красивое, теплые папины руки прижимают меня к себе, от отца пахнет водкой, брат собирает конфеты, и я смотрю на брата, он все отдаляется и отдаляется, и я зову его. Мне становится страшно, что отец унесет меня куда-то, где не будет Володи.

Я моргаю, и вот я уже куда старше.

Я сижу на вокзале, вытянув ноги, и курю. Зябко, и скамейка холодная, но покурить можно только снаружи, где пути. Володька покупает чай, а я чувствую, как у меня начинается насморк.

Ко мне подсаживается мужик.

– Такой маленький и куришь уже.

– А? – говорю я.

– Это кто тебя так?

Я дотрагиваюсь до фонаря под глазом – болит, щиплет, прямо ой.

– А, – говорю я. – Батя.

– Понятно, малец. А едешь куда?

Я смотрю на поезд, теплые огоньки, темные силуэты. Скоро Новый год, все разъезжаются по домам.

– Да никуда. Просто хочу, чтоб люди вокруг. Мне атмосфера нравится. Поезда туда-сюда, люди вот, ну по типу вас. Люблю, что здесь людно.

Мне очень даже хочется, чтобы чувак оказался торговцем органами, грабителем, маньяком, шпионом, блядь, с иной планеты.

Но это по ходу дела обычный мужик, как все другие мужики.

– Скучный вы, – говорю. – Хоть бы нож достали.

– А зачем? – спрашивает он.

– Ну скучно. Скучно живем.

– А, – сказал мужик. – Ну и хорошо, что скучно живем. Нет ничего лучше, чем на свете скучно жить.

– Это как посмотреть.

Все же решаю поглядеть на мужика. Высокий, тощий, глазастый. Похож на взъерошенную птицу.

Шиза, думаю я.

– Значит, папа твой тебя бьет?

– Он бы и вас побил, – говорю.

– Солдат?

– Ага.

– Ну, не худший отец.

– Мог бы и бритвочкой, конечно, – говорю.

– Я хуже. Я своего сына в лесу оставил. Много лет назад.

– А, – говорю я. – Понятно.

Шиза, конечно.

– Так было нужно.

– Кому?

– Всем людям. Он для всех людей.

Я резко протягиваю к нему руку, трогаю его лоб – не горячий. Нет уж, думаю я, понятия не имею, что там с тобой, больной ублюдок, и разбираться не хочу.

– Идите-ка вы, дяденька, – говорю. – Только сигарету дайте.

– Да я бросил.

– Тогда просто идите.

Он поднимается, его шатает. Я спрашиваю:

– Не пьяный?

– Нет.

– А то замерзнете.

– Не пьяный, – говорит он и смеется, а потом наклоняется ко мне близко-близко, так что я могу каждое пятнышко в его глазах различить, и говорит:

– У тебя доброе сердце, Боренька.

– Чего?

Но он не отвечает, отстраняется и, пошатываясь, идет к зданию вокзала. Я выбрасываю сигарету, хочу бежать за ним, но меня окликает Володя.

– Боря! Стоять!

– А? Там мужик сумасшедший!

– Ну и пусть себе плывет, железяка хуева.

Володя протягивает мне горячий чай в стакане.

– На, только не разбей, еле договорился, чтоб здесь попить разрешили. Внутри все битком, не протолкнуться.

Стакан чертовски горячий.

– И конфетку на, заешь.

– Это чего, «Снежок» беспонтовый?

Любимые конфеты беспонтового Арлена, между прочим.

– Зашкварные конфеты, – добавляю я. – Где шоколадные?

– Обалдел совсем, – говорит Володя. – Пей чай, а то точно заболеешь.

Как людно, ярко и холодно.

Я открываю глаза, и я снова Арлен, но руки, кажется, еще болят – стакан горячий, щиплется синяк под глазом. Ванечка заглядывает к нам.

– Спите? – спрашивает он шепотом.

Мы не отвечаем. Но мы и не спим.

Ванечка на цыпочках заходит в палату, заглядывает в коробку с Николаем Убийцей, подходит к кровати Андрюши, внимательно смотрит, потом садится рядом со мной. Он очень часто так делает и соблюдает в эти странные моменты именно такой порядок действий.

Мне нравится, что он соблюдает порядок.

Ванечка садится на край моей кровати и говорит:

– Ну вот, я разбудил тебя, ты меня прости, извини. Не хотел я.

Я закрываю глаза и вижу осенний лес, он пахнет сыро и тяжело, но приятно.

Я люблю запах земли. У земли хороший запах и соленый вкус.

Я лежу в овраге, и сверху на меня валятся листья. Меня никто не найдет никогда. Я это знаю.

Нет, никто меня не найдет. Зато сам я могу найти кого угодно. Я замечательный искатель. Я всех найду.

Но пока еще никто не играет со мной в прятки.

Со мной поиграют!

У кого-то солдатики, или лошадки, или машинки красивые, а у меня целый лес. Лес весь мой, я играю здесь везде.

Я здесь везде играю.

Небо-то какое, но я дождя не боюсь! Стану мокрый весь до нитки и тогда не испугаюсь. Что мне дождь? У-у-у-у.

Я из ямы выбираюсь и сразу – на дерево. Отважный! По мокрой ветке ходить не страшно, нога вперед ноги, и я как циркач. Я в цирке бывал, там все смеются, и пахнет кукурузой, и пахнет лимонадом, и еще пахнет всякими лошадиными делами. Хорошее место – цирк.

Никто меня не понимает. Но я не огорчусь от этого сегодня. Не стану я огорчаться. Мама не слышит, Леша не верит, а папа молчит.

Есть только я, как большая собака или маленький волк. Я хожу и мокну, хожу и не боюсь дождя, хотя он пошел уже.

Я знаю, здесь раньше было красиво, и золото, и дворец, шипел огонь, смеялись и пахли друг другом люди. Я могу услышать их, если я захочу. Они все красивые и блестят.

Теперь все заросло, стали деревья.

Я знаю все деревья и животных знаю тоже всех. Я только не знаю, зачем я такой. Почему другие не такие?

Я хожу по ветке, ногу ставлю перед ногой, но я не разобьюсь.

Никто мне не отвечает, потому что вопросами я всех задолбал – это мама говорит. Все-то тебе объясни, все-то тебе расскажи.

Но мне бы объяснили, мне бы рассказали. Алеша знает, планета вращается. А я не знал. Я его спрашиваю: как это вышло, что мы не попа́дали?

А он говорит: планета очень быстро вращается.

Вжу-у-у-ух, вжу-у-у-ух она вращается. Так быстро, что мы даже все не попадали.

Но я ее остановлю. Зачем, чтобы она так быстро вращалась?

Я ее остановлю.

А еще метеорит упасть может. Это вообще очень страшно. Метеорит упадет, и все.

Совсем все.

Так бывает, когда метеориты падают.

Знаю, идет через лес девочка. Она к бабушке идет, у нее в сумочке тряпочной лекарства. Девочки вот хорошо пахнут, замечательно. Я за ней следую, чтобы не потерялась, а она не знает даже, такой я быстрый и так хорошо слежу.

У нее шапка желтая с помпоном. Ее хорошо видно.

А я шапку красную вчера потерял. Нет у меня больше шапки красной, и как потерял не помню.

А девочка хорошая. У нее в голове такой маленький червячок. Иногда он двигается, ему снятся сны. Девочке одиннадцать, как и мне, но в маленьком червячке у нее много чего хранится.

Он пока что спит. Она носит его в себе, он ее дитеночек, и она его дитеночек.

Если девочка вырастет, он передаст своего червячка дальше. Как любовь.

Если она вырастет и даже у нее будет любовничек без червя, глупый такой, то это все равно – червячка она передаст.

Если я вырасту и она будет не моя, а будет у меня любовница без червячка – я передам.

Как любовь.

Со своей любовью я его передам.

Если я буду любить и она будет любить, мы населим мир червячками, и никто больше никогда не умрет.

Скорее бы она выросла, и я бы вырос.

А пока она не выросла, я ее просто охраняю от злых волков, которых в лесу много.

Вот она выходит на тропинку к деревне, поскальзывается на мокрой грязи – не падает. Это я не хочу, чтобы она упала.

А я возвращаюсь в лес, чтобы меня никто не нашел. Там моя яма, и мои деревья, там все мое, и можно все время думать, как я остановлю планету.

Я открываю глаза. Ванечка лежит рядом со мной, свернувшись калачиком, и сопит.

Я больше не Ванечка, я это я. За окном синие сумерки, и Ванечка в них похож на волчонка, который в самом деле пришел из леса.