Быт русской армии XVIII - начала XX века - Карпущенко Сергей Васильевич - Страница 36

В артиллерии, где требовалось присутствие специалистов как ни в каком ином роде войск, повышению чина во второй половине Северной войны сопутствовал экзамен. Мало было провести кандидатуру через голосование офицерского коллектива, нужно было убедиться в профессиональной пригодности того, кто претендовал на повышение. Перед баллотированием проверялось умение кандидата чертить пушечные и мортирные чертежи, знания артиллерийской теории, материальной части.

Интересно то, что жесткие требования, которые стали предъявляться к кандидату на повышение чина (и оклада), охладили служебный пыл некоторой части офицеров артиллерии, в основном иносторанных офицеров, приехавших в Россию искать материальных выгод. «Афицеры, — писал Якоб Брюс, — скучают, что не могут во артиллерии так скоро повышение чина иметь, якоже в пехотных и драгунских полках». Эта причина толкнула значительную часть артиллеристов-иноземцев, которыми в начале века и был в основном представлен род войск, игнорируя повышенное в сравнении с пехотой и кавалерией жалованье, переходить на службу в солдатские и драгунские полки, надеясь на быстрое продвижение. А для этого иностранцы пользовались так называемым «абшидом», то есть увольнением из русской службы с намерением якобы вернуться на родину.

Однако скоро было замечено, что «находчивые» иноземцы и не собирались отправляться туда, откуда прибыли когда-то: они попросту заключали капитуляцию вторично, поступая в пехоту или кавалерию. Все понимали, что последствия таких переходов могли быть гибельными не только для артиллерии, распылявшей личный состав, но и вообще для исхода войны: артиллерия, все знали, часто была решающей силой на полях сражений. И с целью прекратить подобные переходы не позднее 1716 года издается категоричный указ: «…которые офицеры из артиллерии с абшидом во отечество свое отпущены будут, тех в службу его величества ни в которые полки не принимать».

Пристальное внимание к системе чинопроизводства и другим вопросам устройства армии периода Северной войны понятно — именно в это время закладывалась основа комиссариатской, интендантской служб русской регулярной армии, просуществовавшая весь век и перенесенная во многом и в век XIX. Итак, денежное жалованье офицеров в период «регулярства» становится главной статьей их материального обеспечения. Но что, кроме оклада, могли иметь они?

Увеличивали офицерские доходы денежные дачи, дававшиеся в виде «премиальных» участникам боевых операций, кампаний, походов. Мы помним, что практика эта существовала еще и до Петра, и подобные дачи коренились в практике военной жизни так глубоко, что давали право требовать заслуженное вознаграждение как законно причитающееся жалованье. «За преславную, яко и удивительную викторию, учинившуюся здесь, при Полтаве» настойчиво просил дополнительной денежной дачи, к примеру, адъютант Илья Веселовский. Единовременные пожалования осуществлялись на протяжении всего века. Манштейн в своих записках о России пишет, что «двор имел средства раздавать награды всякий раз, как войска переносили чрезвычайные трудности или совершали что-нибудь замечательное». Всю армию наградили «третным» жалованьем за боевые действия в Крыму в 1736 году, а в 1759 году за победу под Кунерсдорфом всем участникам сражения выдали еще более значительное вознаграждение — полугодовое жалованье «не в зачет». Случалось, что армия имела предлог получить прибавку и в связи с событиями невоенного характера. В 1745 году всех без исключения наградили деньгами в честь рождения великого князя Павла Петровича.

В период проведения некоторых кампаний, как это было, например, во время войны за польское наследство (1733 год), офицерам могло идти полуторное жалованье на все время пребывания в походе, но правилом это не являлось. Зато, — мы уже знаем об этом, — все командные чины снабжались за границей порционами, где в одну «порцию» входила дневная норма солдатского питания. Перечислив все продукты на деньги, получали стоимость одного порциона. По Уставу 1716 года, полковник мог претендовать на 50 порционов, капитан на 15, а поручик на 9 порционов. Кто мог съесть такое количество продуктов? Ясно, что брали их офицеры деньгами, составлявшими значительный «приварок» к основному жалованью. Позднее, в XIX и XX веках, порционные деньги примут иное название — деньги столовые.

Другим видом офицерских дополнительных дач являлись рационы. Рацион — это деньги для приобретения фуражного довольствия на одну офицерскую лошадь. А расчет производился следующим образом. Было подсчитано, что лошадь съедает в месяц четверть овса (около 120 кг) и 15 пудов сена. Но казенное содержание офицерским лошадям предоставлялось только на 6 «зимних» месяцев, остальное время, «летнее», лошади, должно быть, обходились, по мнению военных законодателей, подножным кормом. Итак, в год одна лошадь съедала 6 четвертей казенного овса и 90 пудов сена. За четверть овса платили 50 копеек, а пуд сена стоил 3 копейки, вот и получалось, что цена одного рациона равнялась 5 рублям 70 копейкам. Эта цифра взята из указа времен Северной войны, но рационы увеличивали офицерское жалованье на протяжении всего века, только в конце столетия на лошадей выдавали деньги уже не 6, а 8 месяцев, и стоил месячный рацион 1 рубль 50 копеек. Рационные деньги (по 12 рублей на лошадь) приплюсовывали к основному окладу, и они практически уже были неотличимы.

А рационные прибавки были весьма значительными! В 1709 году генерал-фельдмаршал обладал правом иметь 300 лошадей, а артиллерийский полковник — 40, вот и помножьте это количество на стоимость фуражной порции. К концу войны лошадей в офицерских конюшнях поубавилось, но и то полковник артиллерии (в этом роде войск рационы, как и оклады, «на один ранг» выдавались больше, чем в пехоте и кавалерии) имел 30 лошадей (реально он мог держать столько, сколь нужно было) и получал на корм для них по 171 рублю от казны в год — прибавка значительная!

Еще одной формой обеспечения командного состава дополнительными средствами являлась выдача денщичьих денег — по сути дела жалованья, предназначавшегося офицерским слугам, денщикам. По уставному положению фельдмаршал мог обслуживаться 16 денщиками, у полного генерала их было 12, у генерал-лейтенанта 10, у генерал-майора 8, полковник имел 6 денщиков, подполковник 4, майор 3, капитан 2, а поручик и прапорщик должны были обходиться услугами лишь одного денщика каждый. Нельзя думать, что денщикам не полагалось твердо установленного оклада. Жалованье офицерских слуг в пехоте и кавалерии в первой половине века равнялось 6 рублям в год, а в гвардии было немного выше — 7 рублей. Артиллерийские офицеры приравнивались в этом отношении к гвардейцам — имели на одного денщика больше, чем в пехоте, и жалованье их слуг тоже было «гвардейским». Артиллерийский капитан, к примеру, мог обзавестись не двумя, а тремя денщиками.

Вполне понятно, что каждый офицер оставлял за собой право решать, сколько денщиков ему необходимо. Все тот же капитан мог пользоваться услугами только одного человека, в то время как жалованье еще двух слуг, полагавшихся ему, поступало в его распоряжение. Но даже в том случае, если офицер и обзаводился законным количеством денщиков, их жалованье, выдававшееся на руки офицеру, вряд ли передавалось по назначению полностью — денщики составляли в армии самую бесправную категорию военнослужащих.

В самом конце века денщичье жалованье, увеличенное до 7 рублей 30 копеек в год, уже совершенно слилось с офицерским окладом, как и фуражные деньги, и офицер, надо думать, стал полновластным собственником причитающихся его слугам денег.

К числу случайных денежных прибавок можно отнести и дачу, связанную с любопытной традицией, коренившейся в «дорегулярном» прошлом русской армии. Приказный человек середины XVII века Григорий Котошихин в своем описании Московского государства рассказывает о том, что еще в давние годы ратные русские люди, побывавшие в плену у неприятеля, награждались «за полонное терпение» тем, что выходили из холопства или крестьянства (те, кто принадлежал к зависимым сословиям), получали от казны небольшие земельные наделы и поместное или вотчинное владение и даже получали статус «детей боярских».