Быт русской армии XVIII - начала XX века - Карпущенко Сергей Васильевич - Страница 33

В каждом полку даже после раздачи окладных денег имелась так называемая запасная казна, которая по временам могла тратиться на самые разные нужды — на провиант, на подряд подвод, на погребение воинов. И если не имелось постоянного помещения для хранения казны — в походе, к примеру, в лагере, — то деньги держали в фурмане — крытой телеге, в бочках с ярлыками, «за печатями» казначеев или комиссаров. Правда, еще в 1738 году поступило распоряжение держать деньги не в мешках и бочках, а в «довольно крепких железных или в довольно окованных сундуках под крепкими замками. К полковой казне — хранилась ли она в фурмане, в избе, в мешке, в сундуке — приставлялся караул.

Выше говорилось о том, как тщательно относились к раздаче денег, боясь пропустить кого-либо в именном списке, — от своевременного получения оклада зависело материальное положение не только самого солдата и даже офицера, но и членов их семей, если таковые имелись. Уже говорилось, что еще в XVII веке в случае отсутствия кормильца, отправившегося, например, в длительный поход, оклад его мог поступать в распоряжение жен. И практика эта перенесена была в следующее столетие. В 1707 году жены московских пушкарей, отбывших в поход, подали коллективную челобитную дьяку с просьбой выдать им из окладов их мужей «по рублю, и по два, и по три, потому что де они от пожарного разорения скитаются меж двор и помирают с робятишки голодною смертию, а прокормитца им нечем».

Но если в случае пребывания солдата в походе женам выдавались их оклады только по подаче челобитной и по особому разрешению, то в случае нахождения военнослужащего во вражеском плену жалованье плененных, если не было известно достоверно, что воин погиб в бою, уже безоговорочно поступало в распоряжение семей. Несемейные же могли получить все окладные деньги, зачислявшиеся на их счет в течение всего времени пребывания в плену, возвратившись на Родину.

Выше мы рассмотрели «технику» довольствия полков финансами, а теперь нам предстоит подробнее приглядеться к окладу военнослужащих, определить размер жалованья воинов разных категорий, охарактеризовать статьи расходов, вычетов и источники окладных прибавок. И начнем мы с офицерского оклада.

Сразу скажем, что вся первая четверть века четко разделяет жалованье командиров на оклады русские и иноземческие, и последние были выше. Чем обусловливалась дискриминация русских офицеров? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вспомнить, что русское войско пользовалось услугами иностранцев еще задолго до введения «регулярства». В XVII веке поступающий на «государеву» службу иноземец получал вначале так называемое жалованье «за выезд». Известному Патрику Гордону, например, который приехал в Россию в чине майора в 1661 году, в благодарность за решение служить русскому царю выдали сразу 25 рублей подъемных (сумма немалая!), да соболей на такую же сумму, а также 4 локтя[13] полотна и 8 локтей камки[14]. Такое жалованье (по ассортименту) получили все спутники Гордона соразмерно чинам.

Но наиболее интенсивный наплыв иностранных военнослужащих начинается с 1702 года, после опубликования манифеста Петра I, приглашавшего на службу в русскую армию всех желающих. Целью преобразователя было желание обеспечить российское войско высококвалифицированными специалистами, и царя в первую очередь интересовали знатоки артиллерийского дела, фортификации, минеры. Но Приказ артиллерии, в ведомстве которого и находились эти отрасли военного искусства, в процессе подбора по-настоящему опытных, знающих специалистов проявлял пассивность. А царь Петр был очарован Европой настолько, что уже в первые годы Северной войны нужных русской армии офицеров подыскивали иностранцы, вообще далекие от военного дела. Так, капитуляции (договоры) заключал за границей тайный советник фон Паткуль, которому Петр I очень доверял. Но при вербовке Паткулем офицеров развивались обыкновенно пункты условий, касавшиеся главным образом материальных выгод нанимавшегося, а про обязанности почти не упоминалось. В 1704 году Паткуль сообщал в Приказ артиллерии, что в Лейпциге некто Климент Плюмке, служивший у курфюрста Бранденбургского «огневым мастером год, пушкарем пять лет, снасти оберегателем пять лет, дал слово великому государю служить и к Москве ехать». Как видим, Плюмке имел в «Бранденбургии» всего лишь чин рядового, но фон Паткуль, «радеющий» за интересы России, оговаривает для своего протеже чин поручика, да еще «с надеждою, что после одного минувшего году ему гауптманский чин и обыкновенное капитанское жалованье дано будет, ныне же ему месячное поручиково жалованье по 15 рублей от того дни, как сей договор состоится». То есть проходило еще несколько месяцев, прежде чем завербованный мог добраться из Бранденбурга до Москвы, а жалованье этому новоиспеченному поручику шло. Но реформатора, как видно, такое положение дел вполне устраивало — он очень верил в то, что без иностранцев шведов ему не одолеть. А часто прием иноземных специалистов основывался на их личных заявлениях о своих способностях и достоинствах. В свою очередь завербованным и еще ничем не отличившимся офицерам поручалось звать других и везти их с собой в Россию, что и обусловливало появление в русской армии разного рода авантюристов, не имевших нужных знаний и навыков.

Нетрудно догадаться, что основным мотивом, заставлявшим иностранных военнослужащих перебираться в Россию, было повышенное в сравнении с окладами прочих европейских армий денежное жалованье, обещанное Петром I иноземцам. «Каждый генерал, — писал царь, — или офицер у иных областей совершенно в поле служит, такмо степенью выше оных в нашей службе принят и по уставу заплату иметь будет, якоже, наприклад, который в иных странах в совершенной службе маеор был, тот в нашей службе подполковник» и т. д. И эта выдержка из петровского манифеста интересна тем, что дает намек на наличие в сфере денежных окладов русской армии каких-то аналогий с общеевропейскими окладными стандартами. А иначе как бы мог определиться иностранец при выборе, где ему служить, если бы ориентировался лишь по своей, европейской школе?

Но часто зачисление на русскую службу давало предприимчивому иноземцу, не побоявшемуся хлопот с переездом, повышение не на один чин, как обещалось в манифесте, а даже на два-три, причем оговаривались и перспективы дальнейшего продвижения. Такую карьеру делали в основном артиллеристы. Если судить по денежной ведомости за 1706 год, дающей возможность сравнить оклад «выезжего» с момента приезда, то окажется, что все иноземцы сумели увеличить размеры своих окладов в 2–6 раз! И, как правило, начинали расти они уже по истечении двух лет службы. Например, голландец Ричард Греве в 1698 году был принят в русскую артиллерию бомбардиром с окладом 5 рублей 25 алтын 5 денег в месяц, а в 1706 году мы видим его уже в чине майора с месячным окладом 33 рубля 11 алтын. Яган Гинтер поступил на службу огнестрельным бомбардиром, оговаривая для себя 24 рубля в месяц, а через семь лет он обзавелся уже чином подполковника и окладом 68 рублей.

А если сравнить оклады иноземцев и русских офицеров в первый период Северной войны, то увидим, что жалованье «выезжих» в среднем в два раза превосходило «русские» оклады. Майор пехотный и драгунский (в пехоте и кавалерии получали одинаково) из иностранцев имеет в год 300 рублей оклада, а русские только 140 рублей. Иноземец-капитан мог требовать от государя 216 рублей каждый год, а русский только 100. Выезжий поручик получал 120 рублей, что было больше русского капитанского оклада, а поручик «доморощенный» только 80.

Неужели одним высоким профессиональным мастерством, на которое Петр возлагал надежды, можно объяснить значительный приоритет «выезжих» при получении жалованья? Неужели и кавалеристы, и пехотинцы-иностранцы несли с собой из-за границы какие-то незнакомые России прежде секреты воинского искусства, на что можно было еще надеяться при приеме в русскую службу представителей «технических» родов войск? По всей видимости, и от пехотных, и кавалерийских офицеров ждали мно-того, но не только этими соображениями руководствовалась администрация при назначении иностранцам повышенных окладов. Дело в том, что подавляющее большинство русских офицеров были дворянами, землевладельцами, помещиками, и пониженное в сравнении с иноземскими окладами их жалованье, по старинному, традиционному убеждению государственных властей, компенсировалось, дополнялось результатами обработки выданных им когда-то поместных земель, которых не было у иностранцев.