Быт русской армии XVIII - начала XX века - Карпущенко Сергей Васильевич - Страница 2

Однако именно эта причина облегчает нашу задачу: куда легче исследовать уже обобщенное каким-то принципом — труднее иметь дело со случайным.

Как жаль, что исторические исследования, посвященные армейскому быту, можно пересчитать по пальцам (к сожалению, даже одной руки); по крайней мере это касается русской военной истории. Жизнь армии сводилась лишь к исполнению специфической, профессиональной задачи, а поэтому учеными создавались многотомные труды по теории военного искусства, по истории войн, кампаний, отдельных сражений, где скрупулезно описывались атаки, отступления, маневры, все участники, вооружение, рельеф местности, потери. Не сосчитать работ, посвященных великим полководцам, где описываются их жизнь и деятельность, мудрые тактические и стратегические приемы, приводятся меткие фразы, произнесенные военачальниками до, во время и после битвы. Немало исторических произведений написано о том или ином роде войск в отдельности, о развитии военной техники, об изобретателях оружия и его производстве.

И такое внимание к сугубой специфике армейского ремесла понятно — историков интересовала чисто оригинальная сторона армейской жизни, обусловленная профессиональной функцией армии, во всем прочем войсковая жизнь казалась понятной, серой и даже скучной. В сравнении с боевыми подвигами под сенью знамен и грохот орудий бытовая жизнь казалась не стоящей внимания.

Тем не менее, если этот аспект армейского бытия мало интересовал профессионалов-историков, то военные понимали важность освещения проблемы «невоенной» полковой жизни и вольно или невольно обращались к ней. Например, обширная мемуарная литература, появившаяся после славной победы в Отечественной войне 1812 года и заграничных походов, представленная такими именами, как Ф. Н. Глинка, Д. В. Давыдов, А. В. Чичерин, и многими другими, не могла не касаться бытовой стороны русской армейской жизни: для авторов-военных бытие, предшествующее сражению, органично сливалось с «чисто военным ремеслом». Каждое явление армейской жизни перетекало одно в другое, дополняло друг друга, часто готовило последующее событие. И дело заключалось не только в простой прагматической зависимости: накормленный, обогретый, одетый и обутый солдат сражается лучше, чем голодный и босой. Взаимодействие между «войной» и «невойной» касалось уже каких-то глубинно-душевных связей, где в причинный ряд включались не только сугубо хозяйственные стороны быта, но и отношения между солдатами в артели, между ними и начальниками, то есть та нравственная атмосфера, в которой находился воин до того момента, когда долг потребовал от него жертвы в битве, полной самоотдачи.

Во второй половине прошлого века армейское образованное общество, желая осознать себя больше, точнее определить свое положение в сложной структуре государства, начинает активно пропагандировать составление полковых историй.

Инициаторами этой кампании явились старинные лейб-гвардейские полки, Преображенский и Семеновский, а вскоре желание узнать о своей войсковой части, о ее прошлом как можно больше привело к тому, что каждый полк, даже не гвардейский, а армейский, почел своей обязанностью написать историю, если таковая у него имелась.

Часто к составлению историй привлекались далеко не профессионалы, но во всяком случае люди, горячо любившие свою войсковую часть, а поэтому желавшие разыскать в ее прошлом заслуги, способные поспорить с подвигами славных ветеранов русской армии. Степень полноты и качества этих трудов была различна, и изданы были они тоже с разной степенью роскоши (оформление историй порой было высокохудожественным и требовало немалых затрат!), однако почти все они содержали сведения о хозяйственном, бытовом устройстве полка. Написанные часто на основании подлинных документов полковых архивов (позднее, увы, по большей части утраченных — увезенных за рубеж, уничтоженных), истории эти как источник знаний о русском военном быте очень ценны.

А пока полковые летописцы занимались составлением хроник, в военной периодике одна за другой появлялись публикации, посвященные бытовому устройству русской армии, армейскому хозяйству, проблемам, как сказали бы сейчас, межличностных взаимоотношений воинов разных категорий. Это было время, предшествовавшее великой реформе — освобождению крестьян — и всех последовавших за ней новаций, и пристальное внимание к судьбе простого человека — будь он крестьянин или солдат — было всеобщим.

«Военный сборник» — серьезный альманах, содержание которого отвечало запросам самой образованной части русской армии, — публиковавший материалы острозлободневные, во второй половине 1850-х годов начинает помещать статьи, очерки, посвященные армейскому быту. После неудач Крымской войны, повлекших за собой необходимость серьезных внутриполитических перемен, требовалось пересмотреть взгляд на армию, и в реформе нуждалась не только техническая или, скажем, специфически армейская сторона: нужно было изменить отношение к войсковой единице — человеку, создать для него новые условия службы, связать полковой коллектив отношениями, поставленными на здоровую почву.

Для того чтобы определить содержание будущих реформ, требовалось хорошенько узнать, а что, собственно, представляет собой армейская среда, насколько полно удовлетворяются нужды солдата, как его быт вмешивается в сторону чисто боевую, влияет на нее. «Военный сборник», предлагая ряд публикаций об армейском быте, ставил именно эту цель: раскрыть перед будущими реформаторами весьма противоречивую, сложную картину полкового хозяйства, солдатских нужд, описать характер уставных и неуставных взаимоотношений воинов.

Требовалось произвести не экскурс в прошлое полкового русского быта, но провести анализ (или дать для него материал) современного. Вот почему большая часть этих работ носила черты резко публицистические — многие авторы понимали, что положение военнослужащих необходимо улучшать, поскольку от этого зависит боеспособность армии, а следовательно, и безопасность России вообще.

Авторов занимало многое: и сапожный «товар» солдата, и покрой его шинели, и то, насколько предпочтительней употребление сбитня, чем водки; их волновало образование солдат, их грамотность и качество жилья; нравственная обстановка в казарме и артельная экономия денег. Писались эти очерки людьми, прекрасно знавшими быт казармы, — обычно профессиональными военными, офицерами, командирами батальонов или рот. Бытовое устройство подчиненных тревожило их немало, и нужно было что-то предпринимать :— повторения крымского позора никто не хотел.

А. Д. Милютин, граф, генерал, знаток армии, назначенный в 1861 году военным министром, подготовил реформы, круто изменившие устройство русского войска. Одной из важнейших новаций явилось утверждение в 1874 году всесословной воинской повинности, и все мужское население страны должно было отбывать ее по достижении двадцатилетнего возраста в течение шести лет.

Мера эта, разрешая одну из основных задач реорганизации армии — создание запаса обученных резервов (воин, вернувшийся после службы домой, девять лет числился в запасе), — серьезно изменяла отношение самого военнослужащего к армии. Если раньше, при двадцатипятилетием сроке службы, солдат терял все связи с прежним укладом, невольно порывал с ним, забывая прежние навыки, ремесла, терял привычку обрабатывать землю, то есть становился профессиональным воином, то теперь, при шестилетней службе, у него оставалась сильная надежда и даже уверенность в том, что он вернется к своим родным, к оставленным занятиям, будет пахать землю, ходить на заработки и пр. и что солдат-то он всего лишь на время.

Осознание «невечности» своей службы в армии, с одной стороны, могло укреплять солдата в нелегкой армейской жизни надеждой на скорое избавление от нее, но с другой — не могло не внести в повседневную обстановку новых черт: раньше солдат устраивался в своей роте основательно, пытался обустроить свой быт так, чтобы он гарантировал ему сносные условия на протяжении длительного (почти вечного!) срока службы; теперь же солдат видел в казарме место своего временного пребывания и в мечтах мог не покидать родного гнезда, где оставил дело и часто жену и детей.