Быт русской армии XVIII - начала XX века - Карпущенко Сергей Васильевич - Страница 10

Все без исключения полки, квартировавшие в Санкт-Петербурге, переселяясь во вновь построенные слободы, столкнулись с трудностями. Если раньше, на обывательских квартирах, у солдат совершенно не было проблем с топливом для обогрева своего жилища, для варки пищи, поскольку дровами их обеспечивали хозяева, то теперь приходилось где-то добывать дрова, и первыми, на что упал взгляд новоселов, были обрубки и щепа, что остались после строительства слободских дворов. Причем одинаково сообразительными оказались и артиллеристы, и семеновцы — этого топлива хватило и тем и другим примерно на год, но потом «подножный» материал иссяк. И «ныне те щепы уже почти все употребились, — взывали артиллеристы, — и о том непрестанно требуют и просят, что уже почти и хлебов нечем испечь, и претерпевают немалую нужду». Доходило до того, что солдаты разбирали на дрова заборы проживающих поблизости обывателей, а семеновцы к тому же покупали старые барки, распиливали их и жгли в печах.

Далеко не сразу полковое командование выделило требующиеся на покупку дров денежные суммы — Северная война и последующие годы существования Плаката, когда всецело царствовал постой, отучили командиров думать о многих вещах солдатского быта, когда, вселив полк на обывательские квартиры, они одним махом решали многие проблемы, фактически переложив на плечи гражданского населения заботу о полковом хозяйстве. Слобода же на то и была слободой, чтобы обособить армию от обывателей, не мешать им в их делах, не отягощать, не грабить. Короче говоря, вопрос с приобретением дров решился выделением из полковой казны необходимых сумм. Артиллеристы, например, пустили на столь важную статью расхода «штрафные» деньги, то есть удержанное жалованье тех, кто находился под следствием или на гауптвахте за совершенный проступок. Помогли еще и удержанные оклады офицеров и рядовых из дворян, кто отправился в свои имения в долгосрочный отпуск.

Из петербургских полков ездили вверх по Неве специальные команды, заготовлявшие дрова в «помещиковых или в других каких лесах», а потом их сплавляли к столице. В Семеновском полку для варки пищи и для хлебопечения выдавалось в год по одной четверти кубической сажени дров на человека. Жены и дети нижних чинов пользовались половиной этого количества, а на денщиков дров вообще не отпускали — они обогревались печью своего офицера, на котором лежала забота об обеспечении своего слуги. На ротах еще лежала обязанность выделять дрова на полковой госпиталь, и количество таких госпитальных дров определялось числом находящихся на излечении солдат роты.

Не мог обойтись военнослужащий и без освещения в своем покое. На постое от хозяев требовали для этого кроме топлива еще и свечи, но в слободах полковой казне пришлось изыскивать деньги еще и на эти нужды. Солдаты получали или по свече в сутки на один покой, или по две на десять человек.

На постое хозяева одалживали солдатам и такой хозинвентарь, как ушаты, ведра, квашни, решета, — вещи совершенно необходимые для выпечки хлеба. В слободах же все эти нужные предметы солдатам пришлось покупать за свой счет, потому что полковая казна на этот раз обеспечивать служивых отказалась.

Едва ли не каждая слобода имела госпиталь или лазарет. В «дослободское» время «регулярства», во время Северной войны, в период интенсивного передвижения воинских масс, о стационарных лечебных пунктах можно было только мечтать. Во время похода больного или раненного в сражении оставляли в городе, мимо которого проходила часть. Далеко не сразу в полках появились свои медицинские учреждения и после войны, хотя издавна при каждой части имелся лекарь. Заболевшие нижние чины ежедневно по утрам присылались к его квартире, где он и осматривал пациентов. Тех, кто был болен настолько, что не мог подняться, лекарь посещал сам. Понятно, что такая система была неудобна ни лекарю, ни больным, ни здоровым солдатам, вынужденным терпеть в своем жилище подчас и тяжелобольных с инфекционными заболеваниями. Если квартиры занимались в сельской местности, то при их огромной разбросанности общение лекаря с пациентами часто было просто невозможно. Неэффективность лечения к тому же поддерживало в солдатской среде сильное недоверие к лекарям, бывшим в начале века в основном иностранцами. Поэтому солдат вообще не стремился к встрече с «немцем», а предпочитал пользоваться простонародными средствами, обращался к знахарям и ворожеям. Отсюда и высокая смертность в полках даже в мирное время.

Переход многих полков к строительству слобод дал возможность устраивать в них стационары — лазареты и госпитали, быт которых интересен для нас потому, что в течение долгой солдатской службы они, без сомнения, не раз становились жилищем воина.

Небольшие «больнишные избы» строились уже в период Северной войны, но об их устройстве мы ничего не знаем. Первое подробное описание лазарета относится к 1740 году, когда в артиллерийской слободе столицы началась постройка лечебного заведения на сто больных. Здание в длину имело 50 саженей (более 100 м) и 28,5 сажени «поперег». Постройка обошлась в 4 тысячи рублей — сумма по тому времени огромная. В здании имелось две светлицы-отделения на 48 человек, «кои не очень больны», и два помещения для 52 тяжелобольных и раненых, в которых были предусмотрены вентиляционные отверстия для вытяжки «густого и нездорового воздуха». Отверстия эти соединялись с трубами, выведенными наружу. В земле, под полом лазарета, находилась яма для сбора нечистот, поступавших из нужников, что располагались не на дворе, а в самом здании лазарета, что для больных, понятно, было весьма удобно — «дабы больные недалече и не чрез стужу ходить могли». Яма для сбора нечистот укрывалась бревнами и дерном и также имела вентиляционные трубы.

Все покои лазарета отапливались печами. Имелись чуланы для караульных и надзирателей, «кои у больных приставлены». Эти дежурные следили за состоянием перевязок у больных, давали лекарство, то есть выполняли обязанности теперешних санитаров. Рядом со светлицей подлекарей и лекарских учеников, которые «денно и нощно по переменкам у больных обрстаютца», располагалась специальная «малая кухня», где приготовлялись пластыри и варились лекарства — отвары, взвары и пр. Рядом — аптека с готовыми медикаментами и анатомический кабинет-прозекторская. Лазарет являлся не только лечебным, но и медико-учебным заведением. Все помещения на зиму утеплялись, обивались войлоком окна и двери.

В отдалении от других покоев лазарета была устроена так называемая «солвационная» изба — изолированное помещение для венерологических больных, на 8—10 человек, с двойными стенами, «дабы как свет, так и малейшие ветры проходить не могли». В этой палате больные спали на нарах, в которых были устроены щели для стока мокроты «в сделанный под ними ров или таз». Здесь имелась вентиляционная труба для «выходу густого и вонючего воздуху». А освещалось помещение «нашником».

В лазарете была устроена баня с теплой мыльней и передней, «в которой больные скидываются», то есть раздеваются. Имелись в этом лечебном заведении и пивоварня, и сарай для телег, саней, конской сбруи, конюшня на 1–2 лошади, провиантский магазин-склад, комиссариат, в котором жил эконом, жилые помещения для обслуживающего персонала, отдельная уборная для них.

Участок рядом с лазаретом предполагалось использовать таким образом: в неприметных местах устраивались поленницы дров, а большая часть пространства перед входом в лазарет обсаживалась «дикими деревьями во образ алей», что делалось «для воздухоуловления или прохлады в весеннее время больным, особливо же тем, кои цынготную болезнь имеют». При лазарете был и свой огород с растущими лечебными травами и овощами «на удовольствие больных».

Строился этот лазарет подрядчиками взамен старого, сгоревшего. На фундамент пошло 15 кубических саженей плитного камня, 30 тысяч штук кирпичей для труб, печей и очагов. Было израсходовано 100 бочек извести, бревен трехсаженных — 300, четырехсаженных — 100, пятисаженных — 100, гвоздей — 10 тысяч штук. Крышу покрыли гонтом[7].