Застенец 3 (СИ) - Билик Дмитрий - Страница 53

Не понравились генерал-губернатору и самолеты, и танки. В его мире лишь появились прототипы оных, которые, впрочем, не привели к улучшению отрасли машиностроения в целом. Хотя я здесь успокоил Ситникова. Мол, пока у нас все на электронике, бояться магам нечего. На что генерал-губернатор ответил, что это «пока». Вот как попадет к застенцам Осадилка, да как начнут наши умельцы ее массово копировать — так сразу худо станет.

«Осадилкой» или «Осадилом» называли тот самый артефакт, блокирующий магию. По мне, нейминг дурацкий. Так бы и сказали — блокиратор. Однако в XIX веке английская империя сошла на нет, соответственно и влияние языка значительно снизилась. Оттого ни стопоров, ни блокираторов не появилось.

— Осадило — вещица редкая, — продолжал генерал-губернатор. — И дорогая. Да и, опять же, не каждый сульфар под них приспособить можно. А чтобы сделать артефакт, его создатель мастерством определенным обладать должен. Это ладно мне повезло, до Разломов у меня в ведении две подобных вещички имелись. После того, как мир рухнул, мои отряды еще три нашли. В былые времена богатеем бы прослыл, а теперь…

Генерал-губернатор махнул рукой и налил себе рюмку чего-то пряного, цвета коры дуба. Как он сказал, исключительно для аппетиту. Справедливости ради, действительно, всего полрюмки. Я в прошлый раз видел, как Ситников вливает в себя настойку, налитую до краев. И мало того, что не морщится, еще довольно причмокивает.

— И где вы эти Осадила используете?

— Известно где, — пожал плечами Ситников. — Кто послабее в магическом плане, тот дома размещает. И никакой враг ему не страшен, если охрана спать не будет. Ну, а в основном, в тюрьмах, конечно. У меня так.

— Зачем? — удивился я. — Неужели здесь есть маги, которые нарушают закон?

— Из моих людей — нет, конечно, тут разговор будет короткий. Два раза в каталажку, а в третий на мороз. Никто бродить за стенами в одиночку не захочет. Да и с магов, как бы странно не звучало, спрос иной. Ответственности у них больше, лишнего сделать нельзя. Я за ними строго гляжу. А вот другие создания имеются.

Ситников замолчал, словно раздумывая, открыть мне секрет или нет. Но все же решился. Правда, говорить не стал. Поднялся, всем своим видом выражая крайнее нетерпение и дал мне знак следовать за ним.

— Владимир Георгиевич, мы куда? — не удержался я.

— Иногда лучше один раз показать, чем сто рассказывать. Мы тут тоже, знаешь ли, не лаптем щи хлебаем. И по поводу Падших свое представление имеем.

Тюрьму я мог бы найти и без генерал-губернатора. Надо было просто идти ко второму по численности охраны дому после обители Ситникова. Как оказалось, здесь располагались военные казармы. Ну, на первом этаже. А вот в подвале, куда вела разбитая узкая лестница из камня, находилась темница.

— Игорь, пропусти-ка нас, — генерал-губернатор присовокупил к словам легкое движение рукой. Будто игрушечную фигурку со стола убрал.

И мы спустились в темный подвал. Тут было холодно и что более мерзко — влажно. В середине длинного коридора за потрескивающей свечой сидел, борясь с самым злобным врагом — сном — еще один солдатик. Совсем молоденький. Правда, он красавец, сразу же вскочил, готовясь отчитаться, что за время его дежурства никаких эксцессов не произошло.

Ситников махнул, мол, не надо. Лишь спросил:

— Тихо все, Прохор?

— Тихо. Илья, из лесорубов который, только скулил. Да и то затих, Ваше Превосходительство.

— Ну добре, — отозвался генерал-губернатор. — Поди, погрейся, Прохор. Чаю горячего попей. Я пока нашему гостю хозяйство покажу.

Он неторопливо подошел к столу и запалил еще одну свечу, толстую, в крохотном подсвечнике. Пришлось кстати. Тьма здесь была такая, что хоть глаз выколи. Но я уже понял обустройство подвала — широкий коридор и узкие камеры, отгороженные решетками с двух сторон. Ситников подошел к ближайшей, что находилась у выхода.

В ней оказался сухонький бородатый мужичонка, который прежде спал, а теперь подслеповато пытался разглядеть, кто решил его беспокоить. А когда узнал, бухнулся на колени и чуть не зарыдал.

— Ваше Превосходительство, не губите, все осознал, все понял. Помилуйте, Ваше Превосходительство.

— Коли осознал, второй раз бы сюда не попал. Жену учить — это одно. А с пьяных глаз так избивать, что она шагу ступить не может — другое.

— Да я же не со зла.

— Понятно, что с дури. Вот только по итогу все одинаково. Коли решат мужики, что можно баб до полусмерти бить, то что будет? То-то и оно. А так — посиди, померзни, о жизни своей беспутной подумай, раз пить не умеешь. И вот что, дурья твоя башка, третий раз такое случится, более цацкаться не буду. Посажу в камеру, только не эту, а что напротив твоей. Понял?

Было видно, что на лесоруба данная угроза подействовала должным образом. Он стал пятиться, то и дело крестясь, пока не скрылся во тьме камеры.

— А что там, напротив, Владимир Георгиевич? — спросил я.

— Камера с Осадилом. В ней гость, — хмыкнул генерал-губернатор. — Пойдем, покажу.

Мы сделали несколько шагов, и танцующий огонек наконец потянулся вверх, освещая соседа лесника. От внезапно вцепившихся в прутья обезображенных струпьями пальцев я вздрогнул и сделал шаг назад, разглядывая лицо пленника. Красивого там было мало и при жизни, а уж после смерти…

— Вы держите Падших?! — мне казалось, что я не потерял самообладание, однако мой голос дал петуха.

— Разве это Падший? — усмехнулся Ситников. — Так, грязь, что под ногтями заводится. Падшим ему не стать. Уж я об этом позабочусь. И так отъелся на дармовых харчах.

— Это как? — не понял я.

— Мы его нашли месяца три назад, в одной деревне вниз по Волге. Там Разлом случился. Многих твари сожрали, а вот некоторых Падшие заразили.

— Как заразили?

Ситников почесал макушку, словно впервые задумавшись над природой этого явления.

— Я тебе того не скажу. Как они людей для своих гнусных целей выбирают. Кого-то убивают без всякого сожаления, а вот других оставляют. В них магию свою мерзкую всовывают. И все. Был человек и нет его. Пропала душа. С тех пор оскверненный он.

Ситников убрал свечу от камеры и повел меня к следующей, все продолжая говорить.

— Чтобы Падшим стать, по-настоящему Падшим, много времени должно пройти. Еда, опять же, ему нужна.

— Люди?

— Не в том смысле, как твари действуют. Самое главное здесь — магия. Эта мерзость как-то способна дар из нас вычерпывать. За этот счет сильнее и становятся. Если достаточно наберут, да времени пройдет сколько надо, то они вроде как перерождаются.

— В Падших, — понял я.

— Ага, так и есть. У того, — указал он на мрачный угол камеры, в который до сих пор цеплялся оскверненный, — шансов немного было. Деревня вдалеке, еды для него там нет. Либо бродить пошел бы по округе, либо ждал бы хозяина.

— Хозяина?

— Того, кто его осквернил черной магией. А уж какой у хозяина расчет был — одному Богу известно. Может, хотел там вроде перевалочного пункта сделать, да только мы пришли. Все, что могли уничтожили, а вот этого забрали. Чтобы понаблюдать, поизучать, а то кончаются оскверненные. Не могут без силы.

При этих словах он поднес свечу ко второй камере. Я рассмотрел распластавшийся на полу труп, который впрочем, шевельнулся и утробно замычал.

— Этот у нас разговорчивый, — улыбнулся Ситников. — Да его скверна плохо тронула, оттого и слабый такой. Человеческого в нем много осталось, а оно убивает. Представляешь, даже есть просил. Не словами, само собой, жестами.

— А вы его не кормите? Может, существует какой-нибудь способ их исцелить?

— Нельзя исцелить, — отрицательно замотал головой Ситников. — А если и есть, то он мне неведом. Пробовали разное, да только сульфары и иные артефакты впустую профукали. Коли уж на роду написано, так тому и быть.

Мы проследовали к третьей камере. Пленник здесь не лежал — сидел, облокотившись о стену. Его бледное, словно частично осыпавшееся лицо, не выражало никаких эмоций. Тусклые глаза застыли в немом укоре.