Застенец 3 (СИ) - Билик Дмитрий - Страница 41

Сейчас я несся как на пожар, даже извозчиком пренебрег. Во-первых, от меня до синего домика Будочника было относительно недалеко. Во-вторых, пока возницу поймаешь, пока все объяснишь — получится еще дольше. Тело, кстати, на неожиданную физическую нагрузку отреагировало хорошо. Давно я не бегал.

Встречные прохожие с неодобрением отшатывались. Да, по улицам Петербурга уважающие себя люди не бегали. Некоторые, кстати, отходили в стороны и показывали на меня пальцем. Что-то мне подсказывает, что они не говорят: «Вот бежит гроза всех иномирцев, отличник учебы и военной подготовки, Ирмер-Куликов». Боюсь, в их характеристиках чаще были слова «бордель» и «повеса». Ну, Игорь Вениаминович, создали Вы мне репутацию. Ну ничего, долг платежом красен. А уж я точно что-нибудь придумаю.

Уже оказавшись на месте, я понял — что-то здесь не то. Во-первых, дверь в жилище Будочника оказалась распахнута настежь. Во-вторых, оттуда выходили люди, нагруженные всяким добром. Тем, что осталось от убранства почти пустого дома. А снаружи редкие индивиды уже пытались отодрать жесть с крыши.

Увидев меня некоторые остановились, другие стали двигаться еще быстрее.

— Вон, — прорычал я, чувствуя, как грудь наполняется злобой. Невероятно сильной, и будто бы даже чужой.

Сказал я негромко, но услышали все. Вплоть до последнего человека, находившегося внутри.

И простолюдины побежали. Врассыпную, кто куда, как тараканы, когда на кухне зажигается свет. Кто-то — бросив награбленное добро, кто-то — пытаясь унести прихваченное. Стараясь не обрушить на кого-нибудь смертельное заклинание, я быстрой походкой вошел внутрь. От адреналина потряхивало, а сердце против воли колотилось все чаще. Я боялся не успеть.

Будочник лежал в на куче тряпья, как какой-нибудь бездомный, забравшийся в чужой дом. Жизнь почти утекла из него. Это я почувствовал. Она была подобна трещавшему огоньку огарка свечи. Я положил руку на его плечо, и тот вздрогнул. А после с трудом открыл глаза.

— Лицеист, — проскрипел учитель, — я боялся, что ты не придешь. Только трудолюбивые пчелки, разбирающие мой дом, отвлекали меня от вечного сна. Спасибо им за это.

— Ты… Ты…

— Умираю. Все, что имеет начало, имеет и конец. — Будочник сделал паузу, словно восстанавливая дыхание. — И я рад, что умираю у тебя на руках.

— Что я могу сделать?

— Слушать. Я еще не все успел тебе сказать. И… дай мне немного сил.

Я только стал вкладывать в старое измученное тело учителя дар, как тот схватил меня за тыльную сторону ладони, сжал ее и повелительно сказал:

— Хватит… После долгого перерыва… чувствовать внутри себя силу… сродни издевательству.

Я смотрел на него. Морщины на лице Будочника разгладились, пигментные пятна исчезли, а кожа словно стала светлее.

— Послушай меня, Николай.

От звука собственного имени из уст учителя я вздрогнул. Еще никогда он не называл меня так.

— Я очень рад, что встретил тебя. Ты стал моим смыслом жизни. Лучом, который увел меня из царства безумия. И я рад, что умираю так. Лучше нельзя было бы и придумать.

— Будочник… Григорий… — я хотел сказать многое, но меня душили слезы.

— Нет. Слушай. Времени очень мало. Я вижу, как ты возвышаешься, как становишься сильнее. Но это еще не весь путь. Впереди тебя ждут главные испытания. Самые серьезные. И меня не будет рядом, чтобы направить…

Он хрипел, пытаясь отдышаться. Весь его вид выражал такую степень страха, будто за ним кто-то гонится.

— Запомни, существуют два пути возвышения. Первый — самый простой, потому к нему обращается большинство. Это смерть. Понимаешь меня?

— Не особо, — честно признался я.

— Вспомни, когда ты сам становился сильнее?

Мне пришлось напрячься. Мысли путались, глаза застилали слезы. А тут потребовалось еще думать.

— После Разломов, — выдавил наконец я. И тут до меня дошло: — После уничтожения тварей.

— После убийств. Не бойся называть вещи своими именами. Иногда это действительно страшно, но не позволяет тебя сбить с пути.

Будочник сипло втянул в себя воздух, и я даже испугался, что он сейчас умрет. Но после долгой паузы учитель тяжело выдохнул.

— Убийство — путь Падших. И так уж получилось, что путь большинства магов. Когда мы убиваем существо, то забираем часть силы, заключенную в сульфаре. Вот в чем штука. Потому высший маг — это почти всегда убийца. Идеальный кандидат в Падшие. Мы пытаемся бороться с пришлыми их же оружием. Понимаешь, в чем дело?

Я кивнул.

— Ты говорил, про второй путь.

— Путь эфери. Ты не задумывался, почему тошкены не стерли их с лица земли?

— Потому что… не могут?

— Верно, Коля, верно, — торопливо закивал Будочник. Хотя в нынешнем положении это выглядело как легкий припадок. — Магия — лишь инструмент. Как использовать его, решаешь ты сам. И у тебя есть несколько путей.

Учитель облизнул пересохшие губы.

— Пойти по самому легкому пути. Стать сильнейшим существом в этом мире. А может, и в других мирах. Но в таком случае ты перестанешь быть человеком.

— Мы вроде поняли, что это не вариант, — пытался я вести конструктивный разговор, хотя сердце разрывалось на части.

— Я очень надеюсь. Это бы значило, что я ошибся в тебе. Второй — найти эфери и стать одним из них.

— Но… если я стану одним из них…

— То проблемы Падших и других миров более не будут тебя интересовать. Это достойный путь для тебя.

— Какой третий? — спросил я, чувствуя некоторую дрожь. Словно услышанное могло изменить меня прямо сейчас.

— Найти свой путь. Этого пытался добиться Ирмер. Пытался, но не смог. Он хотел узнать всю правду, которая есть, выведать все секреты магии и найти путь, чтобы сохранить все, что было ему дорого. Но у него не получилось.

— Почему ты думаешь, что у меня получится?

— Я не думаю. Я верю. Вера — все, что у меня осталось. Если даже и не получится, я не хочу этого знать. Лучше уйти в неведении, думая, что все сделал правильно. Теперь ты… говори… я вижу, что ты хотел что-то спросить.

Казалось, что каждое слово Будочник выжимает из себя с невероятными усилиями.

— Ирмер, ты работал на него.

— Совсем недолго… До исчезновения Александра.

— Это его ученик?

На сей раз Будочник даже не ответил. Лишь медленно мигнул, выражая согласие.

— Мне надо узнать, что стало с этим самым Александром.

— Он исчез. Не умер, а исчез… Понимаешь?

— Нет, не понимаю, — замотал головой я. — Что это значит?

Будочник несколько раз вздохнул и стал неторопливо говорить, изредка делая длинные паузы.

— Что его больше нет среди нас. Они… часто ходили туда... Но как-то раз Ирмер вернулся один. И все…

Я вспомнил слова соседушко. Ну да, эту версию я уже слышал. Вот только яснее ничего не стало.

— То есть, ты не знаешь, что случилось с Александром?

— Знает только Ирмер, — растягивая каждое слово произнес Будочник. — Он… вел… дневник…

Дыхание учителя стало частым, прерывистым. Я чувствовал, что силы утекают из его тела. И влил еще.

— Не надо, — ответил тот, хотя было видно, что ему на мгновение стало лучше. — Что до дневника, Ирмер раньше хранил его в сейфе. В своем загородном доме. Если его нет здесь…

— Он оставил его в том мире, — заключил я. — Значит, в этом дневнике и могут быть ответы.

— Николай, я больше не могу. Отпусти меня, не мучай.

— Я… не могу.

Горячая слеза обожгла собственную руку.

— Ничего не закончится с моей смертью. Это естественный порядок вещей. Отпусти, пожалуйста.

— Как… тебя похоронить?

Я хотел сказать что-то хорошее, доброе, поблагодарить его, в конце концов, но ляпнул именно эту несуразицу. Сам не знаю почему.

— Неважно. Разве ты будешь беречь разбитую бутылку? Вино в ней хранить все равно нельзя. Делай так, как считаешь необходимым... Николай… — он сжал мою ладонь из последних сил. — Пора.

Я закрыл глаза, коротко вздрагивая от беззвучного плача и дрожа убрал руки. А когда вновь посмотрел на Будочника, то увидел на груде тряпья невероятно старого мужчину, глядящего в пустоту. Но именно сейчас учитель улыбался, едва заметно, уголками губ, как каждый раз, когда я говорил какую-нибудь глупость.